Тяжело вздыхаю и, отложив тетрадь с ручкой на соседнее сидение, понимаю, что нужно выполнять написаное, а не только думать об этом. Делаю глубокий вдох и всё-таки набираюсь мужества выйти из машины. Тысяча сомнений и планов с вопросами поселились в моей голове и начали жужжать, словно пчёлы в улье, не давая нормально соображать. Расстояние между мной и дверью было небольшим, но то показалось, что я преодолела его за считанные секунды. И вот, я действительно стою у двери. Один шаг, и я буду в том месте, где был он много месяцев. Где он работал, общался и видел людей, а может и работает до сих пор. Смотрю по сторонам, чтобы убедиться, что он не стоит на улице и не смотрит на меня сейчас. «Выгляжу, как полная дура, хоть я и стройная». Понимаю, что нельзя так долго стоять у дверей кафе — некультурно, да и люди могут подумать не пойми что. Ладно, просто стыдно. «Боже, Марико! Что с тобой творится?! С каких пор тебя волнует чужое мнение?» Разум сопротивляется мыслям, приводя меня в чувства. Выдыхаю и, открыв дверь, прохожу внутрь, как ни в чём не бывало.

Слабо освещённое помещение, тёмные стулья и столы из чёрного дерева и какая-то спокойная мелодия, дающая понять, что здесь нечего бояться. Стараюсь не осматриваться и казаться обычной посетительницей. Сажусь за столик возле окна и достаю свой новый блокнот. Это обычный блокнотик, в который можно записывать быстрые и важные заметки, приобрела, чтобы, находясь в кафе, писать в нём, на случай если кто-то захочет прочесть и чтобы просто было чем себя занять. Открываю первую страницу и начинаю писать:

«Ну вот я и здесь. Сижу возле окна и вновь пишу». Ко мне подошла официантка с очень нежным голосом.

— Что будете заказывать? — спросила она.

— Крепкий кофе. Чем крепче, тем лучше.

Я не стала смотреть на неё и, не обращая внимания, продолжала делать записи в блокноте.

«Я начала новую жизнь, но мне так хочется увидеть тебя хотя бы раз. Но при этом я не смею даже осмотреться, чтобы обратить внимание на интерьер кафе, где работал ты, чтобы представить, как ты передвигался здесь от стола к столу, барной стойке, как общался и флиртовал с посетителями. Заигрывал, улыбался, шутил, вёл себя так, словно совершенно свободный мужчина. Но я боюсь поднять взгляд с листов бумаги, боюсь встретиться с твоими глазами…»

— Вот ваш кофе, — сказал мужской бас.

— Благодарю, — сухо ответила я, не обращая никакого внимания.

«Боже, зачем я здесь? Зачем я пришла сюда? Чего я хочу? Я же знаю, что не быть нам вместе. Хотелось бы вновь начать эти отношения, но тогда в прямом смысле начнётся всё сначала: эта боль, измены и счастье. И эти измены не прекратятся, это общение, флирт и так далее. Этому всему не будет конца, как не было тогда, когда мы были далеко друг от друга. Зачем я здесь? Хочу увидеть тебя хотя бы раз, чтобы потом опять страдать и месяцами сидеть на успокоительных со снотворным, чтобы, засыпая, вновь видеть тебя и быть с тобой. А просыпаясь, понимать, что это был лишь сон, который мог быть реальностью, но ненадолго. А такой недолгой реальности мне не нужно. Я не хочу выходить замуж за человека, который, общаясь со мной, начинает общение, флирт, заигрывания, встречи и поцелуи с другими. И говорит мне об этом, желая видеть реакцию, обманывая, что хочет тем самым доказать, что с кем бы он не был, он выбирал меня. Мне не нужен такой мужчина. Мне не нужен ты. Больше не нужен. Хватит. Довольно унижений. Я устала от такого отношения, ты говорил, что я не уделяла тебе времени, а сам спрашивал потом, почему, когда ты проводишь много времени с другими дамами, получаешь от них отказ. А мне времени практически не уделяешь, но я всегда рядом и никогда не уходила. В этом и была моя ошибка. Те два раза, когда я желала уйти, мне нужно было действительно уйти. Ты доказал мне тогда, что я ни черта не значу для тебя. Ты поклялся не общаться, не флиртовать с другими и многое другое. Поклялся мной, своими племянниками и могилой умершего брата, а сам нарушил клятву на следующий же день. Но я и это простила тебе, потому что любила. Любила безгранично и безвозмездно. Я верила, что это всё на время, что это все лишь потому, что меня нет рядом. Но я безумно сильно ошибалась — это было твоё истинное лицо. Я считала виноватой себя, винила себя во всём этом, но на самом деле виной всему был ты. Ты не ценил и не любил. Сейчас я могу сказать на все миллиард процентов, что ты не любил меня, так сильно, как любила я. Я могу сказать, что уверена, что ты совершенно не любил меня. Я просто была твоей вещью, игрушкой, которую ты хотел использовать до конца жизни в своих целях, продолжая вытирать ноги об меня и общаться с другими…»

Капля слезы пала на исписанный лист бумаги. Глаза начало щипать из-за накрашенных ресниц, которые перемешались с водой, шедшей из глаз.

«Что я здесь делаю? Зачем я пришла?» Вопрос, который задаю себе снова и снова. Бросаю взгляд вперед — кофе в белой чашке уже остыл, точно так же, как и моя душа к нему. Хочу закричать. Просто так. Но вместо этого просто зову:

— Официант! Счёт, пожалуйста.

«Всё-таки я текстоверт — мне легче излить всю душу на белые листы, чем сказать всё вслух. Лишь с некоторыми людьми могу говорить о том, что на душе. С остальными предпочитаю молчать или переписываться. Знаешь, даже если бы ты пришёл тогда и сел ко мне за стол, внутри меня перевернулись бы все воды и начал колыхать океан, но снаружи я оставалась бы непоколебима, и даже глаза не сумели бы выдать моего внутреннего состояния… Я была бы молчалива, сдержанна, и это было бы не из-за гордости, а из-за моей натуры. Я не способна говорить о своих чувствах даже тебе, самому близкому и родному человеку. Ты бы даже не выслушал. Каждый раз, когда я желала раскрыть тебе душу, ты не слушал меня и не слышал никогда. Я знала это и чувствовала».

Звонок в дверь заставляет вздрогнуть и удивиться. «Кто бы это мог быть?». Подхожу к двери и смотрю в дверной глазок, с удивлением открываю дверь.

— Ты думала так просто уйти? — спрашивает кареглазая женщина. Седина давно затронула её темно-каштановые волосы, кто знает, из-за возраста ли это или из-за меня. Улыбаюсь и пропускаю в квартиру.

— Привет, мам.

***

— Твой брат, когда узнал, что ты приехала, был безумно рад, — она достаёт из белого целлофанового пакета торт, яблочный сок и чернику.

— О-о, черника! — восторженно восклицаю я при виде любимой ягоды. Подхожу к кухонному гарнитуру и включаю электронный чайник.

— Но почему ты не проведала нас? — слышу позади себя вопрос.

— Я не так давно приехала и собиралась заехать, — достаю чашки с тарелочкой и тарелки для Панчо. — Не знала, что этот торт всё ещё продают, — раскладываю приборы на стол. Мама уже положила сок и торт.

— Я тоже. Давно не видела его в продаже, а тут захожу в магазин и вижу, думаю, дай возьму, обрадую. Я же помню, как ты любила в детстве этот торт.

— Да, а ещё этот шоколадный с коричневым кремом, который сверху был посыпан какао. Всегда пальцем снимала этот крем и ела, а потом Нана ругала меня.

— Да, помню. А помнишь, как мы вместе готовили торт?

— Да, на мой день рождения. Для меня это был самый лучший день, потому что мне можно было подметать и готовить.

Лёгкая улыбка грусти тронула её лицо, глаза наполнились слезами от воспоминаний. Нет ничего тяжелее, чем видеть слёзы матери, даже если у вас с ней не самые лучшие отношения и даже если она не самая лучшая мать.

— Солнышко, ты так выросла…

— Конечно, — улыбаюсь, пытаясь перевести в шутку, — не всегда же мне быть маленькой.

Мама протягивает правую руку ко мне и берёт за руку. Тёплое прикосновение маминых рук к моим вечно каменным.

— У тебя, как всегда, холодные руки.

— Ну, это же я, — пожимаю плечами.

— Ноги тоже холодные?

— Ты же знаешь, что я не чувствую. Если чувствую, значит температура высокая.

— Я отправляла тебя к бабушке совсем маленькой, а получила совсем большую девочку.