Взяли такси. Герасим погрузил две увесистых дорожных сумки и поехали. Киев – не узнать. Новые высотки, офисы, везде реклама. То тут, то там строительные леса, заборы: новое строительство, реконструкция, реставрация. Похорошел, помолодел Киев. «Вот где наши денежки,– думал Кирилюк, осматриваясь по сторонам.– Конечно, обобрали провинцию до нитки – можно строить, а как нам жить?» – зло рассуждал он, наблюдая эту кипучую деятельность. По привычке подкатили к гостинице «Киев». Когда администратор назвала цену, Кирилюк изумленно покачал головой: «Ничего себе. Так мы и без штанов останемся»

– Что ж вы хотите?– сухо сказала женщина, увидев реакцию клиента. – Наша гостиница – одна из лучших. Есть и подешевле.

– Придется искать что-нибудь поскромнее, – со вздохом сказал Кирилюк Герасиму, хоть и знал, что он его не услышит. Но Герасим покорно поднял тяжелые сумки, готовый идти, куда скажут.

Они остановились в гостинице Академии наук по улице Софьи Перовской, где останавливался Кирилюк еще в молодые годы, будучи комсомольским деятелем. Эту гостиницу он рекомендовал и своим снабженцам, когда те приезжали в столицу по служебным делам. Работники гостиницы любили встречать комбинатовцев.

Администратор, пожилая женщина, проверяя документы, удивленно подняла брови:

– Директор консервного комбината из Днепровска. Очень приятно. Мы о вас давно наслышаны.

–А я уже слышу запах копченой тарани, – потянув носом, мечтательно сказала другая, подошедшая к ней сотрудница.

– Надолго к нам, Виталий Семенович?

– На одну ночку, если без экстрима.

– Что так мало? В столицу надо приезжать хотя бы денька на три.

– Дорогая у вас столица, а деньги у нас казенные.

–На то она и столица. Время такое, – вздохнула администраторша.– Никуда не денешься. В провинции прожить легче: сад, огород, а нам все купить надо.

– Везде хорошо, где нас нет.

– И то правда. Вам один номер или отдельно?

– Один. Я уже могу ходить в женскую баню, зачем мне отдельно?

– Ну, уж скажете. Вы мужчина еще видный – ого-го!

– Спасибо. Я тоже вижу, что вам чуть за тридцать.

– Тоже спасибо,– улыбнулась женщина, инстинктивно поправляя прическу.

– Сейчас мы устроимся и поищем, откуда пахнет таранкой. Хорошо?

– Все теперь в вашей власти. Мы вообще-то пускаем посетителей до 23.00, но для

вас сделаем исключение, – многозначительно подчеркнула женщина.

«Это, дорогая, уже не проходит».

Цена номера оказалась в пять раз дешевле, чем в «Киеве».

–Это по-нашему, – удовлетворенно сказал Кирилюк, глянув на счет. – Можно и задержаться, был бы предлог.

– Стараемся, – вскользь сказала администратор, занимаясь уже другим клиентом.

Они поднялись в номер, осмотрелись. Все необходимое было: просторно, телевизор, холодильник, ванна с душем, телефон, все работало. Виталий Семенович немного посидел с дороги, потом слегка перекусили с Герасимом, отложили несколько таранок для администратора, и Кирилюк, крикнув Герасиму в ухо, чтоб никуда не уходил, направился по делам в Кабинет Министров, сам не зная, какие там теперь порядки и пустят ли его вообще туда.

… Можно только себе представить, что чувствовал древний египтянин, попав из своей глинобитной нищенской лачуги, например, в храм Озириса. Невидимая рука бесшумно открывала перед ним широкие двери и пораженный красотой и громадой храма, его таинственностью, феллах трепетал, впадая в состояние, близкое к обмороку или ступору.

То же самое намеренно или бессознательно практиковали советские и особенно партийные учреждения. Уже в райкоме партии стояла особая атмосфера, не позволяющая посетителю бегать, кричать, орать, сквернословить, громко ссориться. Воздух горкома был еще строже. Здесь появлялись ковровые дорожки, дубовые оклады кабинетов, внушительные таблички, цветы в вазах. Голос поневоле становился тише, дыхание стеснялось, личное улетучивалось, становясь каким-то несущественным, мелким.

В первую голову вменялось думать о всенародном, о том, что ты мелкая сошка. Обком партии, вообще, окружался ореолом исключительности, недоступности простым смертным. В дверях охрана, вход по документам. Даже маститые хозяйственники и руководители уважаемых ведомств, попав в здание обкома и сдав верхнюю одежду в гардероб, долго и тщательно причесывались, поправляли галстуки, приводили в стройность свои мысли, отсекая все лишнее, мелкое и даже среднее, что сидело в мозгах. Здесь предписывалось думать масштабно, копать глубоко, заглядывать в будущее далеко.

Что касается ЦК партии и Совета Министров – то это заоблачные дали, нечто из области немыслимого и фантастического, недоступного обычному пониманию. Это седьмое небо, где рождалось планов громадье, где разрабатывались грандиозные программы светлого, лучезарного будущего.

Здесь, по мысли рядовых граждан, таились сведения о таинственных закромах Родины, о ядерном щите, наподобие меча-кладенца, здесь верстались проекты поворота величайших рек мира, строительства чуть ли не марсианских каналов, здесь кремлевские и киевские мечтатели грезили планами совершенствования человеческой породы, здесь рождались моральные кодексы строителей коммунизма и многое другое, что ставило рядового советского гражданина в положение древнего египетского или вавилонского крестьянина.

Таким представлялся Совет Министров в умах трудового народа, колхозного крестьянства и творческой интеллигенции. Сам Кирилюк только дважды посещал это монументальное здание, воздвигнутое в стиле сталинского классицизма, нависшем серой громадой над окружающим пространством и подавляющее человека.

Однажды Кирилюк получал здесь правительственную награду, а по какому поводу он был здесь второй раз Виталий Семенович даже не помнил, настолько был подавлен величием происходящего и мыслями, как бы не опростоволоситься. Запомнил только ощущение священнодействия, торжественности, парадности, высокости, разговора в четверть голоса, запомнил широченные, толстые, мягкие ковровые дорожки с орнаментом по краям, пригвожденные к лестничным маршам огромными никелированными болтами, сделанными, видимо, по специальному заказу.

Кажется, ему в составе делегации вручали какое-то очередное Переходящее Красное Знамя за высокие показатели в работе. Больше он здесь не был. Дорогое его сердцу Министерство консервной промышленности располагалось по другому адресу.

Направляясь в Кабмин, Кирилюк испытывал некоторое беспокойство, подзабытое чувство приподнятости, которое всегда сопутствует событиям значительным и редким. Все-таки не каждый день идешь в здание высшего органа исполнительной власти страны.

Признаки демократических веяний обнаружились уже на площади перед зданием. Ее, эту парадную площадь, запрудили машины самого разного социального статуса от какой-то темно-синей помятой « копейки» до «мерседеса-600» – последнего писка автомобильной моды. Этот пресловутый «мерседес» стал притчей во языцах, символом успеха, состоятельности, благополучия, веса в бизнес-кругах. Даже в областных центрах увидеть «600-ый» было значительным событием для праздного ротозея. Выше такого авто мог быть разве что «ролл-ройс», о котором знали только то, что есть такой, но никто его в глаза не видел. Это что-то из Али-бабы и «Сезам, откройся».

Так вот таких «мерседесов» перед зданием правительства стояло несколько, а рядом прижались подержанные «каддилаки», «ниссаны», «тойоты», «вольво» и совсем уже никчемные «Волги» и «девятки». Виталий Семенович недоуменно сдвинул плечами, раздумывая, по каким таким делам сюда прикатил хозяин покареженной «Нивы».

Как и всякий смертный, Кирилюк, собранный, деловой, официальный, с участившимся немного пульсом, вошел в помпезный вестибюль. Молодой милиционер, расхристанный от духоты, небрежно посмотрел в паспорт и отвернулся, считая свою миссию законченной.

Ошарашенный таким приемом, Кирилюк поднялся на второй этаж по все тем же ковровым дорожкам, которые он помнил из призрачного прошлого; только теперь эти дорожки поистерлись, выцвели, бахрома по краям поистрепалась, орнамента почти не видно, дорожки запылились, монументальные болты потускнели и выглядели несуразно. На всех этажах стоял гул, как на подходе к аэропорту или на вас напал пчелиный рой. Люди, люди, люди – бесчисленное количество снующих по коридорам людей, от которых рябит в глазах и грозит головокружением. На кабинетах – таблички, таблички, где массивные, основательные, исконные, а где наспех сделанные, чуть ли не на картоне. «Министр», «Зам министра», «Начальник управления» – калейдоскоп. Блестящие костюмы от СенЛорана и турецкая дешевка; солидный медведь, всю жизнь создававший себе карьеру, и выскочка в потертых джинсах; известный юрист по делам огромной фирмы и лицо кавказской национальности, пристающее ко всем с вопросом: «А дэ тут грэчку разрешают…». Короче, Вавилон. Наряду с посетителями по этажам ходили ремонтники в фирменных комбинезонах, уже напрочь измазанных краской, известью и клеем. Возле некоторых кабинетов стояли огромные шкафы старой выделки, переносимые и перевозимые, наверно, сотни раз из одних кабинетов в другие. Стояли и новые, изящные и хрупкие, как стоят молоденькие барышни возле своих внушительных маменек. Воздух демократических перемен! Пока он состоял, как сделал вывод Кирилюк, из этого броуновского движения масс по коридорам власти, ремонтов многочисленных кабинетов, переселения чиновников из одних комнат в другие. Изменения состояли и в том, что симпатичные девицы, снующие из одних дверей в другие красовались в невесомых платьицах на невесомых бретельках, которые подавали «товар» в наилучшем и откровенном виде. Не Кабинет Министров, а кафешантан где-нибудь в Ницце. Зато на лицах сугубая деловитость и отстраненность. Вот отворилась дверь, откуда осторожно выплыла молоденькая секретарша с подносом, на котором дымилась чашка кофе и лежало что-то еще в пакетиках. Прошла две двери и впорхнула в третью.