Одно время Кирилюка бросили на укрепление городской партийной организации вторым секретарем. Но Виталий Семенович уже привык работать первым номером. На этой почве возникли разногласия с шефом. К тому же ухудшились производственные показатели комбината, работу которого контролировали даже из Москвы, так как комбинат был основным поставщиком мясных и овощных консервов для районов Севера и Дальнего Востока, армии, флота и тюремной системы.

Кирилюка возвратили на прежнее место, предпочтя больше его не тревожить всякими «повышениями» и поняв, как важен и деловит этот человек на своем месте. Ведь комбинат был для города больше, чем производственная единица.

Здесь руководство области и города заправлялось бесплатным бензином; здесь в заводской гостинице можно было поселить ответственного министерского или партийного чиновника, не заботясь о его питании, досуге и так далее; здесь комплектовались подарки и подношения столичным гостям, организовывались прогулки по Днепру с возлияниями и ночными плясками вокруг костра.

На комбинат обращались, когда надо было организовать семинар, конференцию, возвести памятник или какую-нибудь очередную партийную причуду. Комбинат помогал Красному Кресту, ДОСААФу, обществу рационализаторов и изобретателей, Комитету советских женщин, фонду борьбы за мир во всем мире, английским шахтерам, Анжеле Дэвис, комиссии по борьбе с пьянством и алкоголизмом и многим другим подобным организациям и учреждениям. Таким же прожорливым, как и бесполезным, держащимся на плаву только благодаря таким предприятиям, как консервный комбинат.

Но если учесть, что комбинат за сутки перерабатывал 500 тонн мяса, 2 тысячи тонн овощей и фруктов, отправлял 25 вагонов с продукцией во все концы страны и мира, то все эти никчемные фонды и комитеты могли спать спокойно «и видеть сны, и зеленеть среди весны». Для комбината они были как лилипуты на теле Гулливера: назойливы – и только.

В одной хвалебной статье комбинат назвали империей овощей и фруктов. Статья давно забылась, а вот директора с легкой руки журналиста стали звать императором. В какой-то степени оно так и было.

«Императорская церемония» начиналась с утра, когда ровно в 8.00 Кирилюк выходил из калитки собственного дома, расположенного на тихой, уютной улице Текстильного поселка. Здесь его уже ждала роскошная по тем временам черная «Волга», которая по рангу полагалась только секретарям обкома партии и за которой, как за ребенком, ухаживал постоянный водитель Гриша, почти одногодок директора, поверенный во всех его позаслужебных делах и умеющий молчать аки рыба. Гриша с сознанием ответственности на лице открывал шефу дверцу, потом садился за руль, и машина медленно, в темпе парадного кортежа отправлялась в путь.

Сворачивая с шоссе к комбинату, машина еще больше замедляла ход, так как дорога круто шла вниз к Днепру, а кроме того, надо было дать знать подчиненным, что начальник уже появился.

Первыми машину «засекали» охранники, специально дежурившие в комнате на втором этаже проходной. «Едет, едет» – кричали впередсмотрящие вниз, затем волна сообщения катилась до самого заводоуправления, заставляя всех приводить себя в рабочий вид.

Вахтеры вытягивались в струнку, в приемной наносили последние мазки макияжа. Начальник караула козырял и докладывал у ворот, что происшествий за ночь не случилось. Ворота открывались, и Гриша почти торжественным маршем доставлял « императора» к подъезду заводоуправления.

Здесь самодержца встречали четыре его зама и главный инженер. Первый зам Вера Феликсовна и главный бухгалтер, как женщины, освобождались от утренней повинности быть при встрече. Кирилюк величественно поднимался по высокому крыльцу, проходил по пустынному коридору и появлялся в приемной, где застывала секретарша с помощницей, и, наконец, вступал в тронный зал, то есть кабинет.

Далее производственные дела несколько снижали императорский статус Виталия Семеновича до самого отъезда на обед, если такое случалось, однако весьма часто Кирилюк обедал в отдельном кабинете заводской столовой, приглашая кое-кого из сотрудников, которые сразу возводились в ранг приближенных на зависть остальным.

В1989 году директора избрали по новой моде: трудовым коллективом. По тогдашней процедуре кандидатов на пост директора должно быть, по крайней мере ,два. Долго никто из комбинатовских не хотел баллотироваться, боясь выглядеть посмешищем или попасть в опалу. Из посторонних в то время тоже не нашлось желающих побороться с «императором», да и должность эта становилась слишком хлопотной для многих.

Чуть ли ни силой назначили кандидатом главного инженера Загоруйко Николая Степановича, хмурого, неприветливого, вечно погруженного в технические проблемы человека. Он не внушал симпатий, но был незаменим как специалист. Изобретатель, рационализатор, короче, технарь с ног до головы. Он мог при необходимости засучить рукава и самолично отремонтировать агрегат или узел машины. Его не могли провести на мякине цеховые специалисты, ему не могли подсунуть бронзовую деталь вместо медной, не могли заказать 200 метров кабеля, если нужно было 150.

Так вот после выборов, где Кирилюк получил 88 процентов голосов, Виталий Семенович нет-нет да и называл главного инженера « Наш кандидат». «Ну а что скажет по этому поводу наш кандидат?» – бывало, спросит с ухмылкой директор. Николай Степанович не отвечал на эти выпады, молча сидел с опущенной головой в течение всего совещания, кроме коротких ответов по существу, и также, не сказав никому ни слова, молча уходил. Кому-то он все-таки признался, что больше ни за какие коврижки не согласится валять дурака. Все же при подсчете бюллетеней Загоруйко получил 39 голосов, и гендиректор помимо своей воли иногда мучительно раздумывал, кто эти таинственные голоса, почему они против, и как их опознать и ущучить.

А ущучить Генеральный умел, да так, что мало не покажется. Возможно было все: лишение премий, понижение в должности, увольнение, равное запрету на профессию; выселение из общежития или служебной квартиры, лишение права очереди на жилье, арест и судебное разбирательство всегда в пользу комбината, а кроме того следующее за гневом директора отчуждение сослуживцев, соседей, партнеров. Горе тому, кто попадал под цепенящий взгляд его холодных, беспощадных глаз. То, что однажды решил « император», не подлежало пересмотру. Принципиально.

Иногда в глубине души Виталий Семенович понимал, что поступает слишком жестоко, но решений никогда не менял. В противном случае рассыпалась бы вся его стройная система поощрений и наказаний, а на ней, этой системе, держалась вся производственная и хозяйственная дисциплина. Щедрость поощрений и неотвратимость, суровость наказаний– таков был фирменный стиль Кирилюка. Это должны были знать все и знали все. Только в самое последнее время система управления гендиректора под давлением внешних обстоятельств дала трещину и стала смягчаться.

Таким был Виталий Семенович Кирилюк, когда киевская бригада так нагло, дерзко и бесшабашно пыталась позариться на его авторитет и оказать на него давление. Раньше он стер бы таких молодцов в порошок, а теперь приходилось, переступая через собственную гордость и самолюбие, договариваться. Но Виталий Семенович сумел укротить себя ради комбината, считая, что это временная уступка, и в конце концов все эти фирмы и фирмочки исчезнут, как утренняя роса.

А в это время Олег Владимирович Скляр, он же здоровяк, он же конкретный пацан, он же Стенька Разин, обидчик Кирилюка защищался от своего компаньона Юрия Федоровича Бойко.

– Зачем тебе понадобился этот цирк в Днепровске?– низко наклонившись над столом, нервно и недовольно спрашивал собеседник и партнер Скляра.– Мы же позиционируем себя, как солидная, успешная фирма. А здесь детективы, пистолеты, автоматы…это все должно было остаться за кадром, подразумеваться. Мы же так с тобой договаривались?– горячо говорил Бойко.– Только тогда это имело смысл. Ты думаешь, этот Кирилюк не имеет поддержки в Киеве? Да он нас с говном смешает. Губернатор звонил…– передразнил Юрий Федорович, – да кто такой губернатор сейчас? Ноль на палочке.