– Бог тебе в помощь. Кстати, как поживает Вера Феликсовна?

– Что вы все ударились в одно: Вера Феликсовна, Вера Феликсовна! – вроде бы шутя взорвался Кирилюк.– Свет клином сошелся, что ли на ней? Ничего не случилось с Верой Феликсовной, работает.

– Я просто так,– пожал плечами мэр.– Как никак, трудились вместе, встречались по работе. Красивая женщина.

– Ладно, это я так, – оправдываясь за свою горячность , сказал Кирилюк.– Теперь по твоему вопросу. Я сейчас один ничего не решаю. Все-таки акционерное общество. Толково обоснуй свою просьбу, пусть отделы поработают, и если докажешь, что это выгодно и комбинату, получишь разрешение.

– Докажем, – убежденно сказал Бондарь,– спасибо, что зашел. Отвел с тобой душу немного. Сам мучаюсь по ночам этими гамлетовскими вопросами. Будет время – заскочу к тебе с парочкой приятелей. Прошвырнемся по Днепру, посидим, поговорим. Как ты?

– Всегда готов, как пионер. Даже любезную тебе Веру Феликсовну возьмем. Будешь избираться – все равно помогу, хоть и говорю сейчас «нет».

Кирилюк поднялся, мэр тоже вышел из-за стола. Они дружески обнялись, как друзья по несчастью, и Кирилюк ушел с сознанием честно исполненного долга. «Теперь остается только Киев», – подумал он, садясь в машину.

В советские, доисторические, как теперь кажется, времена подготовка к поездке в министерство составляла некий служебный ритуал. Во все структуры комбината отдавались негласные приказы: подготовить столько-то рыбца, тарани, осетра, сома, отобрать самые-самые арбузы, дыни, помидоры, груши, яблоки, персики по сезону. Закупались днепровские сувениры, то бишь, расписные самовары «под хохлому» производства местного завода «Октябрь», каховский коньяк, знаменитое сухое вино «Перлина степу», «Оксамыт Украины», которое давали космонавтам, махровые простыни и полотенца хлопчато-бумажного комбината и многое другое, чем славилась Таврия. Иногда Кирилюк напрямую спрашивал министра, чем порадовать министерство, но чаще действовал по собственному разумению.

Выделялся «Газон» с будкой, машина загружалась под строгим контролем центральной лаборатории и отдела сбыта, выписывалась товаро-транспортная накладная, где было указано, что товар везут на выставку товаров широкого потребления, чтоб гаишники не просили угостить, иначе до Киева не довезешь и половины груза. За руль садился незаменимый Гриша, в помощь ему в последнее время выделялся Герасим, как грузчик, и для контроля за товаром, и груз №1 отправлялся в дорогу. На случай чересчур дотошных работников ГАИ и всяких оказий отдельно клали дополнительные свертки.

В Киеве машина торжественно въезжала в министерский дворик, где ее встречал управляющий делами министерства и два грузчика. Привезенное складировали в отдельный гараж и докладывали министру.

Тот уже расписывал, что и кому. На следующий день в гараж гуськом тянулись сотрудники министерства с портфелями и сетками. Кто слишком привередничал или брал больше положенного – не по чину – того мысленно отмечали: в следующий раз он мог и не попасть в список. Платили все: от министра до дворника, но по минимальной цене.

За транспортные расходы Министерство «отстреливалось» двумя-тремя премиями « за внедрение новой техники» или чем-то в этом роде. Так осуществлялась смазка министерского механизма. Патриархальный невинный подхалимаж, не идущий ни в какое сравнение с масштабами теперешней коррупции в высших эшелонах власти. Теперь чиновник сделает гневное лицо, если ему предложат в подарок 10 кг арбузов, и будет топать ногами и кричать, что ему предлагают взятку.

На фоне этой продуктовой экспансии ехал в Киев генеральный директор и решал уже важные для комбината вопросы в деловом рабочем порядке, но все равно запах привезенных персиков витал в кабинетах и помогал оперативнее решать проблемы. И на этот раз нашлось бы что везти, но Кирилюк терялся – кому? Все потонуло в бесконечных перетасовках и реформациях. После ликвидации министерства возник главк «Укрглавконсерв», который подчинили министерству пищевой промышленности, затем и это министерство расформировали, образовав общее министерство экономики.

Разобраться по телефону во всех этих сокращениях и укрупнениях становилось задачей невозможной. Конечно, нужда во всяких «указках» давно отпала, но надежда на помощь из Киева жила до последнего. Кроме того некто вышестоящий постоянно требовал информацию, справки о выполненных объемах, ассортименте продукции и так далее, создавая иллюзию, что это кому-то надо и кто-то продолжает контролировать производство консервной продукции.

Чтобы окончательно разобраться во всех хитросплетениях столичной политики, выяснить, кто есть кто и попросить помощи, Кирилюк решил, несмотря на скудость средств, посетить столицу на этот раз без прежней помпы. Он долго откладывал, колеблясь в душе и не веря в успех.

Собрался только в августе, когда положение было швах и откладывать дальше было нельзя. От него молчаливо требовали действий. Кирилюк взял в помощники только Герасима. Вместо привычного «СВ» взял два билета в купе. Удивился, узнав, что вместо привычного 19.00 поезд из Днепровска отправляется в 21.30.

В ночном Днепровске Виталий Семенович не бывал давно или ему казалось, что давно, потому что в последнее время он был невнимательным ко всему окружающему. Но сейчас, едучи на вокзал, он поразился мраку и беспросветности города. На улицах – ни души, везде темно, хоть глаз коли, только в районе центральной улицы Ушакова мерцали редкие фонари, желтые от слабого накала, какие-то чахоточные. Изредка промчится одинокое такси, вдалеке завизжат тормоза, и этот визг гулко отдается в ночной тишине.

В центре города чахлая реклама освещает жалкий пятачок площади перед парадным входом, а дальше густой дым мрака и неизвестности. Проезжали целые кварталы «черных дыр», где делали веерные отключения электроэнергии и стоял космический мрак и пустота. Если подъехать совсем-совсем близко, видны каганцы и свечи в окнах квартир. Апокалипсис? Ожидание атомной бомбардировки? Съемки фильма о налетах немецкой авиации? Нет, это наша действительность середины 90-х годов.

Безжизненный, полутемный вокзал, движение только в зале ожидания, здесь же работает единственный буфет, торгующий неизвестно чем, скорее всего подпольной водкой и сигаретами, остальное все для видимости. Пустые кресла зала ожидания, пустые скамейки вдоль стен, кое-где торчат одинокие головы ожидающих, пугливо уткнувшихся в книгу или газету, чтобы не замечать разрухи и запустения и не встречаться глазами с наглыми, сомнительного вида личностями, шастающими иногда по залу; с нищими-калеками; с беспризорными детьми, жалобно просящими: « Дяденька, подайте на хлебушек» с густо накрашенными проститутками, постоянно предлагающими «расслабиться». Худая, облезлая, голодная кошка трется у чьих-то ног, ее нервно отшвыривают, она – хвост трубой – шипит, а потом опять настойчиво лезет в ноги. На полу – ни крошки, нет полусъеденных или только надкушенных пирожков, кусков хлеба, батонов, булочек, ломаного печенья, кусков оброненного мороженого – все съедено, подобрано человеком или котами и собаками. «И не надо никаких плакатов о ценности хлеба», – грустно подумал Кирилюк, наблюдая эту картину.

Подали поезд. Немногочисленные пассажиры, почти без провожающих, торопливо прошли в вагоны, где их встречали хмурые и озабоченные проводницы. В купе Кирилюк с Герасимом оказались одни. Так и ехали до самой столицы, не с кем было и словцом перекинуться. Проводница через время принесла чай, поставила на столик, взяла деньги и молча ушла, не проронив ни одного лишнего слова. На подъезде к Киеву почему-то долго стояли, поезд пришел с опозданием, около полудня. «Даже в этой ситуации ухитряются опаздывать, какое-то национальное проклятие» – мелькнуло в голове.

Зато столичный вокзал, только что отремонтированный, отреставрированный, весь в блеске новых узорчатых стекол и витражей, встретил приезжих привычным шумом и гамом. Везде толпы разношерстного народа; буфеты, бутики, кафетерии – на каждом шагу. То и дело выкрики в толпу: «Мороженое, мороженое», «Беляши с мясом горячие», «Пицца мясная, грибная, рыбная». У входа в метро, у подземных переходов – целые оркестры уличных музыкантов, мелодии почти не слышно, зато ритм, ритм, бренчание, заунывный молодой голос. Нечто о любви.