Николай Иодловский Отца ужалила война (триптих) Битва за Берлин Отец мой помнил этот бой, И как не помнить в жизни нашей, Он мстил неистовой пальбой И был для гитлеровцев страшен, Разил врага и день, и ночь, Пехоте пробивал дорогу. Он взводным был, все страхи прочь И, не надеясь на подмогу, Кричал: «Огонь!» – и падал враг. Опять: «Огонь!» – и вновь – победа. И был совсем подавлен страх… Как будто стал ему неведом. Отец мой был богатырём, Каким-то страшным исполином. Кругом стрельба, снарядов гром. Он, как военная машина, Стал возбудителем огня, — Три ночи бился и три дня! И победил, отхлынул враг. Он удержал победы стяг!. Привал С большим трудом был отвоёван дом. Под ним подвала два, как будто залы. И ночь пришла израненным зверьком, А ночевать – начальство приказало. Спокойнее ночлега не найти, Должны подвалы эти подойти. В одном из них – бойцы отца и он, В соседнем – чей-то автобатальон И экипаж израненного танка. Их посетила подлая «болванка» И все погибли – это был не сон. И во вторую роковую ночь Там ночевали только смельчаки, Что головой своей рискнуть не прочь, И думали, наверно, чудаки: Снаряд, мол, избежит повторной встречи, Ведь это математику калечит. Но прилетел он всё-таки опять, Наверно, немец бил прямой наводкой, В то самое окно, донельзя чётко, И вновь пришлось ребятам умирать. И в третью ночь фашист принёс его, — Но не было в подвале никого. Бункер У Геббельского бункера уже, А пули разжужжались до предела. Ох, не споткнуться бы на вираже И уцелеть – желанней нету дела. В одном из залов, вроде – никого, А вот, в другом, Он вдруг услышал: «Алик!» Отец немедля на пол, Волшебство, Что вовремя по имени назвали. Над головою пули пронеслись, Противный визг услышал, жив ей Богу. Товарищ по войне отцу спас жизнь, Бойцу, к несчастью, прострелили ногу. Промчалось только нескольких секунд, — Теперь фашист сражён отцовской пулей. Незабываем на своём веку Спасенья крик… Вот смерть и обманули… Григорий Егоркин
Этот Май Ушедшим однополчанам и командирам Ох, этот глупый май, чтоб драли его черти! Подходит он, и ты невольно вспоминай: кто в мае вступит в брак, промается до смерти — народная молва. Что делать – месяц май. Ах, этот гордый май! Пройдя в строю едином с портретами бойцов, по полной наливай. Чтоб не забыть Хатынь, «катюши» под Берлином, блокадный Ленинград. Таков он – месяц май. Ух, этот гулкий май! В казачьем батальоне делились пополам и «прима», и сухпай. Короткий бой, наряд, НП на терриконе, ночные трассера… Всё это – месяц май. Эх, этот горький май, от слёз мужских кипящий! Мы здесь пока, а те шагнули через край. Кто в мае с честью пал, бессмертие обрящет — окопная молва. Воздай им, месяц май! Ольга Бондаренко И. В Здесь я вспоминаю пехоту. Отчизны суровой сыны, Вы делали смело погоду На картах последней войны. Вы живы! Далёкое – близко И память живая светла. На страже стоят обелиски, В них нету ни злобы, ни зла. Покой, тишина среди сосен. . Преддверием чёрных полос Угрозы, что ветер доносит Как новое время для слёз. Нам стойкость ещё пригодится, Не славя ни хищи, ни лжи, Умрём, как твои пехотинцы, Упав у последней межи. Базар в дни войны Из сердца, из памяти ложкой Черпай! – мне не жаль ничего. Морошка! – отдам за картошку! Купите, купите её! Голодный. Он ест понемножку. Еда! Этот сказ про неё: На углях вкуснее картошка, В мундире сытнее всего. А сахар и хлебные крошки в махорке, в мякине трухи!. Однажды сменяли серёжки На склянку, где были духи. Но в год урожайный роскошно Надеждой сияет жильё. Картошка! отдам за серёжки! Купите, купите её!. Александр Точнов Война Боец не стар был и не молод — Два ордена, звезда одна. Забрал родных блокадный голод, Оружие дала война. В огне пылало Бологое. Бомбили немцы всё кругом. В руинах и село родное, Где раньше бегал босиком. Сжал кулаки солдат до хруста. Не соль невыплаканных слёз, Не боль, не горестные чувства, А месть к Рейхстагу он пронёс. |
