– Ну да… – ответила Ася машинально, мыслями была еще в своем. – Я рада, что тебе понравилась опера.

– А когда он погиб, он был такой, как я?

– Нет, ему было всего девять лет.

– А где был его отец? – Коля остановился и поднял голову на Асю.

– Его отцом был Иван Грозный, он умер к тому времени. Ты почему спрашиваешь, ты же все это знаешь?

– А мой отец… – Коля не смотрел на мать.

– Что твой отец? – Ася испуганно глянула по пустынному Сивцеву Вражку. Они как раз сворачивали в темную арку, ведущую во двор.

– Он – враг народа? – голос Коли гулко и громко прозвучал под аркой.

Ася остановилась и закрыла свой рот рукой. Коля виновато, но и упрямо глядел.

– Ты нас обманывала, потому что не хотела говорить этого? Он, правда, геолог?

Ася молчала, ошарашенная и вопросом, и тем, что момент, которого она избегала, но со страхом ждала, настал так неожиданно. Ей надо было говорить. Все назрело, разбухло… ее нагромождения правды и полуправды о Гере давно уже начали разваливаться. Она стояла в замешательстве, Коля, с его наивным стремлением к справедливости, мог проговориться в школе.

Она потянула сына из громкой арки во двор. Тут тоже было темно, только у подъезда горела тусклая лампочка. Сели на лавочку. Коля заговорил сам:

– Сначала я ждал, что он вернется из экспедиции… потом, после войны ты сказала, что он на ответственном задании, и об этом ни с кем нельзя говорить… я привык жить без него. – Ася сидела в страшном напряжении, в тысячный раз проживая собственное вранье, не глядела на сына. – Я ни с кем не говорил о нем. Меня спрашивали, я молчал, иногда кто-то говорил, что у меня нет никакого отца… – Коля сидел ссутулившись, как старик, челка выбилась из-под шапки. – Баба говорила о нем… и ты тоже… недавно ты сказала Лизе Воронцовой, что он не пишет.

Коля смотрел спокойно, без вины, что подслушал, но и ее не винил, что обманывала и скрывала. В его тревожном ребячьем взгляде была сейчас вся та бесчеловечная сложность их изуродованной жизни, в которой ложь была обязательна. Он прижался к матери, обнял, гладил ее руку в латаной-перелатанной, и все равно дырявой варежке.

– Я никому не скажу. Кто мой отец? Он в тюрьме?

По Асиным щекам покатились слезы. Она сидела не шевелясь. Потом решительно достала платок, вытерлась. Заговорила, глядя на сына сквозь вновь набухающие слезы:

– Твой отец – Георгий Николаевич Горчаков. Знаменитый геолог. Он красивый и светлый человек. Все, что я о нем рассказывала, все правда. Через две недели будет тринадцать лет, как его арестовали… – она замолчала. – Он ни в чем не был виноват.

Коля смотрел застыв, не отрываясь. Откуда-то взявшиеся черные птицы зашевелились вдруг, загалдели в темноте на деревьях, Ася испуганно подняла голову, опять обернулась, вглядываясь в темноту двора.

– А ему еще много сидеть?

Ася замерла, в воздухе возникло тяжелое напряжение. Она сжала его руку:

– Двадцать три с половиной года.

– Так долго?! – вырвалось у Коли.

– Я тебя очень прошу, не говори ни с кем о нем, лучше скажи, что он нас бросил… – Она держала его за руку и смотрела в глаза. – Я понимаю, тебе хочется, чтобы у тебя был отец… мне тоже хочется. И он у тебя есть! Я рада, что мы поговорили, теперь мы сможем говорить о нем.

– Правда?

– Ты мне не веришь? Честное слово, я давно хотела поговорить с тобой… Только не при Севе и не при бабушке, пожалуйста.

– Почему?

– Сева еще мал… как ему объяснить, что об этом нельзя говорить?

– Он многое понимает… ты же говоришь, что отец не виноват?

– Ты мне не веришь?

– Верю, но почему тогда нельзя? – Видно было, что ему хочется спросить о большем.

– Коля, – зашептала Ася с испугом, – у нас, если человека осудили, значит, он виноват!

– Если ты точно знаешь, что отец невиновен, мы можем написать письмо Сталину? Я думал об этом. Люди пишут, можно обратиться через газету.

– Это не поможет. Когда ты думал об этом?

– Почему не поможет?!

Ася молчала.

– А правда, что вокруг много врагов?

– Что за вопросы? Откуда ты это взял?

– В газетах и по радио все время говорят… Мы обсуждали…

– Что ты!! – она схватила его за руку и с ужасом притянула к себе. – С кем ты говорил, Коля?

– С Третьяковым,… не бойся, у него нет родителей, он живет с бабушкой.

– С Пашей? А больше ни с кем?

– Нет.

Ася вытерла платком высохшие уже глаза, высморкалась и заговорила спокойнее:

– Твой отец не просто честный, он очень много сделал, но об этом нельзя говорить вслух. Иначе заберут меня.

– Тебя?! За что?!

– За то, что я считаю его честным.

– Да?!

Коля сидел замерев, потом обнял мать, прижался:

– Он правда, приезжал к нам четыре года назад?

– Коля… – Ася притянула к себе сына, – все-все, что я тебе рассказывала о нем, все – правда, просто я о чем-то не рассказывала. Как же иначе родился Сева?! Я тогда не могла сказать тебе всего, помнишь, ты был под Горьким, в интернате с усиленным питанием.

– Я помню. А почему он не приехал ко мне?

– У него не было документов, только справка об освобождении. Он должен был получить паспорт, иначе его могли арестовать за нарушение режима пребывания. Он очень хотел поехать к тебе, готовился к вашей встрече, рассматривал твои фотографии и расспрашивал про тебя. Это мы с Натальей Алексеевной отговорили ехать, мы не думали, что его арестуют.

– А за что его арестовали? Он же ничего не успел сделать!

– Я не знаю простого ответа на эти вопросы, давай не сейчас. Но я рада, что мы заговорили, я чувствовала себя преступницей, что обманывала. Теперь мне будет легче, но тебе будет трудно. Тебе придется врать в школе…

– Ты напишешь об этом отцу?

– Он не отвечает на мои письма.

– Почему?

– Это все очень непросто…

– Расскажи о нем?

– Легко сказать… – она задумалась растерянно, – я не знаю, какой он сейчас. Когда его арестовали, он был очень жизнерадостный, большой выдумщик и очень умелый – все делал в доме своими руками, а внешне такой, знаешь, скромный математик в круглых очках. Он был очень выносливый, один ходил в маршруты в тайге. Очень много ходил!

– И на фотографиях он сильный.

– Ну конечно, он убивал медведя из обычного револьвера… это очень опасно.

– Ты мне это рассказывала…

– Ну да… – она задумалась, вспоминая, и вдруг улыбнулась. – Однажды он ехал по тундре на оленях и у него развалились санки… совсем развалились! То есть олени были, а ехать не на чем! Знаешь, что он сделал?

– Нет.

– Сел на оленью шкуру, взял в руки вожжи и так, на шкуре, проехал почти десять километров до жилья. Я тебе этого не рассказывала, это было в тот год, когда мы поженились… – Ася обрадовалась, что вспомнила этот случай. – Он уже тогда был большим начальником в институте Арктики. Его очень уважали.

– А когда его арестовали, он не мог доказать, что не виноват? У него же были друзья, они не могли?

Ася осеклась в своей искусственной радости. Вздохнула.

– Коля, его обвинили… – Ася развела руками, – например, в том, что он скрыл полезные ископаемые! Ты понимаешь, какая это мерзкая ложь?! Он открыл два главных месторождения в Норильске, там целый город выстроили! А он сидит в лагере!

– А что значит «враг народа»?

Ася удивленно, со строгостью во взгляде уставилась на сына.

– Ты что имеешь в виду? Кого? Отца?

– Нет, я просто… так говорят… Почему так говорят?

– Враг народа это тот, кто бесчеловечными идеями, пропагандой и насилием превращает целый народ в скот, в озверевшее стадо! – Она помолчала, думая, поймет ли он. – Коля, это все сложно, давай потом поговорим. Мы уже долго тут шепчемся.

– Сталин тоже говорит о врагах народа…

Ася только крепко сжала его локоть.

– Почему ты молчишь? Ты не любишь Сталина? Ты никогда не говорила о нем хорошо…

– А ты любишь?

– Я не знаю… Его все любят.

Ася опустила голову, посидела так, потом подняла уставший взгляд на сына, улыбнулась: