– Перфекционист, – хмыкнул маг.

– Что-то мне это плодово-ягодное изобилие не нравится, – пробормотал Иванушка, осторожно выглядывая из-за маскировочной зелени.

– Поддерживаю, – посерьёзнел Агафон. – Помнится, среднестатистический овирус вульгарис не имеет фиксированного набора органов и конечностей. Но не слишком ли высокое отношение ложноглазок завидущих к ложкоручкам загребущим?

– Ты скороговорки в стихах сочинять не пробовал? – хихикнула Сенька и получила в ответ оскорблённый взор:

– Это цитата из реестра неформальных форм жизни Юлиауса Агграндара!

Тем временем обсуждаемая неформальная форма жизни, оформившись формально в своих желаниях, сформировала план действий и, как формальдегидом наформалиненная, ринулась к берегу. Завидев, Хай вцепился ногами в конские бока и выставил таз как лукоморцы протягивают на вытянутых руках хлеб-соль, встречая дорогих гостей.

Гость не задержался, хотя манерой больше напоминал хозяина – причем хозяина, застукавшего в своём доме воришку. С утробным рёвом из песчаных волн выметнулось нечто громадное с многочисленными конечностями, растопыренными как лучи солнышка, намалеванного увлёкшимся ребёнком.

– Мой таз тебе в глаз! – успел выкрикнуть Хай, прежде чем костедробительные объятья овира сомкнулись на тазике, оборотне и коне.

Агафон, уже не прячась, вскочил и яростно замахал руками под аккомпанемент то ли древних ругательств, то ли не менее древних заклятий. Между щуполапок овира, как сок из раздавленного плода, брызнуло что-то тягучее и янтарное.

– Хай?! – ахнула Сенька.

– Хай! – царевич выхватил меч.

– Не Хай! Всё… пот… конь… тролль!.. – прохрипел маг.

– Конь! – спохватилась царевна.

С трудом задавив инстинкт бежать и спасать, Иван и Сенька рванули каменных коней под уздцы и побежали к лесу. Веревки, связывавшие их скакунов с третьим собратом, натянулись и загудели. Братовья отшвырнули маскировку, кинулись к куче овира, в сердцевине которой скрывались агафонов конь, Хай и тазик, окружили, подняли – и потащили от берега.

– Ух, дубинушка, эхнем! – крякнул Чи Тай, любимый ученик Дай У Ма, уцепившись за верёвкострекало как за шнуроканат, и оборотни азартно подхватили – и песню, и овируса:

– Ух, зелёная, с сома пойдёт!

Монстр молотил внешними конечностями – внутренние отчего-то прижались к телу и только дрожали. Он вырывался, заваливался то на бок, то на спину, то на еще что-нибудь[238] – после нескольких кульбитов оборотни потеряли в нём ориентацию… Но всё без пользы. Пока придавленные два десятка выкапывали себя из песка или гальки, остальные шестьдесят – и два неутомимых и непереворачиваемых коня – бодро тащили захваченную тушу вперёд.

Агафон уже не кричал – он мычал сквозь зубы нечто неразличимое, не отставая, тем не менее, ни на шаг от дружных братьев, окруживших чудище, как муравьи колобка, внешние конечности которого, как лепестки засыпающего одуванчика, всё прижимались и прижимались к внутренним – и больше не расправлялись.

Когда пленник, огорошенный, ошарашенный и оболваненный, окончательно понял, что что-то идёт не по накатанной колее, из утробы его донесся душераздирающиё рёв, от которого зачесались зубы и волосы встали дыбом, скидывая шапки. Группа захвата пошатнулась, выпуская его из рук и бормоча пожелания несговорчивому монстру, крякнула, ухнула, эхнула…

И ахнула. Потому что из реки со скоростью лосося, опаздывающего на нерест, осыпая всё вокруг песочным дождём, вдруг вылетели несколько овиров – и плюхнулись в шаге от похитителей. Один из вновьприбывших приземлился перед носом Агафона, сбивая того с дыхания, слов и ног. Но не успел чародей восстановить первое, вспомнить цензурное второе и подняться на третье, как поверхность реки Текучих Песков вскипела, а небо потемнело от летящих чудищ.

– Кабуча… – слово нашлось, первое и единственное. Лихорадочный пасс, лавандовые искорки, запах бергамота… На шкуре первого овируса набухли пупырья – и прорвались розовыми розочками, вызывая еще более громкое и наполненное паникой, как река – песком:

– Кабуча!..

Как бы ни были у страха велики глаза, но даже его невооруженным взглядом стало заметно, что новые нападающие были помельче раз в несколько, что позволяло их сравнить не со слоном, а всего лишь с коровой. Но неприязненно настроенная корова с колюще-режуще-сосуще-пиляще-обжигающими конечностями – животное далеко не из пасторали.

Встревоженные братья кольцом окружили свою добычу и выхватили отставленные было глефы и мечи, косясь одним глазом на подкрепление, а вторым – на высыпание на теле чудовища: вдруг заразно.

Агафон увернулся от распустившихся ногодавилок мелкого монстра, юркнул за валун, лихорадочно забормотал что-то, выписывая кренделя руками и не сводя прожигающего взгляда с большого овира.

Розочки на туше сменились незабудками.

– Кабуча!!!..

Дождавшись подлёта арьергарда, чудовища окружили оборотней. Взмах конечностей, оборванные веревки – и напряженно тянувшие громадную тушу кони вместе со всадниками кубарем покатились по лесной тропе. Тут же по одному им слышному сигналу остальные овиры ринулись в атаку.

– Чи!!! Не подходите к большому!!! – проорал Агафон – но поздно.

Под яростным натиском братья отшатнулись, прижимаясь спинами к мотку шлангорезок и рукодавок своей первой добычи, дёрнулись – и завопили:

– Я не могу двинуться!

– Руки не поднимаются!

– Я… прилип?

– Мы прилипли!!!..

Секунда – и овиры-мстители налетели на беспомощных обидчиков своего предводителя, впечатывая их в его неподвижно цветущую тушу, взмахнули щупотыками и пилостреклами… Вернее, попытались взмахнуть.

Его премудрие в изнеможении сполз на траву по гладкому боку валуна.

Если бы овирусы вульгарисы могли кричать, сейчас им не нужно было бы придумывать что-то новое.

Агафон в третий раз обошёл кругом немыслимый ком из ногорук, рук и ног, из которого беспрестанно доносились отборные, хоть и приглушенные, лукоморско-вотвояськие ругательства, но выражение лица его не стало от этого менее озадаченным.

– Ну, чего? – в третий раз потребовала ответа царевна. Маг в такое же количество раз уныло пожал плечами:

– Ну… ничего. Есть у меня, конечно, несколько идей, если не аннуляции, то реверса…

– Так попробуй! – воскликнул Иванушка. – У тебя обязательно что-нибудь да получится!

– Да я и не сомневаюсь, – кривовато усмехнулся волшебник.

Серафима уловила подтекст и задумалась, а не будет ли всей честной компании лучше в теперешнем положении. Супруг же ее, не замечая или не желая замечать того же, ободряюще похлопал друга по плечу:

– Готовь, что тебе надо! Если надо помочь – говори!

– Вы бы лучше с овиром поговорили, – пробормотал чародей и побрёл по берегу, подбирая ветки и камни по одному ему понятному принципу. Не успевшее вернуться к хозяину отрубленное щупальце было отловлено в метре от кучи и надежно зажато в кулак.

– О чём поговорили? – не понял Иванушка.

– О Лепестке, – обернулся маг. – Если это еще актуально.

– Конечно же! Я уверен, что она жива!

– Она-то, может, и жива, а вот жених…

– Что?!

– Ваня, тихо. Если мы будем его отвлекать…

Иван задумался, а не стоит ли поотвлекать его премудрие подольше, во избежание и продление – но было поздно: чародей уже мчался к лесу, углядев нечто полезное. Сенька проводила его взглядом, подошла к куче-мале, откашлялась, и громким голосом приказала:

– Отдавай пленённую тобой девицу, чудище беспринципное!

– Беззаконное, – подсказал Иванушка.

– И беззаконное тоже! – согласилась царевна и еще более грозно продолжила: – А иначе наши мечи…

– Не отдам, – хриплым рокотом долетело из глубины кома. Сенька прикусила язык. Одно дело – говорить с чудовищем. Другое – получить от него ответ.

– Почему? – быстро вступил в разговор Иванушка.

– По кочану!

Против такого аргумента выставить было нечего, и царевич решил зайти с другого конца.