Взгляд его, раскосый и ласковый, устремился к Серафиме, Ивану и Агафону.

– Мне ведомо про обещание моих помощников, но думаю, что исполнять его смысла нет.

Сенька побледнела.

– Как это?..

– Окажись вы сейчас на границе с Вамаяси, как посулили они, дойдите до Маяхаты – это вам не даст ничего.

– Что значит?!.. – взвился Иванушка.

– Я сделаю лучше. Я перенесу вас в одно место… совсем недалеко от соседской столицы… где вы будете должны убедить кое-кого последовать за вами. Без этого детей вам не спасти. Спешите!

И не успели лукоморцы и ртов разинуть, как их кони с вещами в дорожных сумках оказались под ними – а сами они уже летели, летели, летели – через пустоту к яркой точке света вдали.

После возвращения дни в Маяхате потекли тревожно и однообразно. Раньше Лёлька думала, что одно исключает другое, но как оказалось, бояться за собственную жизнь, разучиваться доверять тем, кого считали друзьями, и изредка получать финансовые сводки довольного императора вполне можно одновременно.

Чаёку, Отоваро и Забияки не отходили теперь от них ни на шаг, вместе или по очереди, но радовались этому Ивановичи с каждым днем всё меньше и меньше. Дайёнкю, непривычно разнаряженная и разукрашенная по последней столичной моде, не смотрела им в глаза и мало говорила, отвечая лишь на самые простые вопросы, и то односложно. Забияки, осунувшийся и точно остекленевший, не смотрел на нее и не отвечал ни на какие вопросы и никак. Отоваро единственный пытался говорить и улыбаться за себя, за того парня и за эту девушку, но было видно, что делает он это через силу, только потому, что молчать впятером становилось невмоготу.

– Таракану подтвердил, что помолвка в силе, – кратко пояснил он как-то ребятам, пока его молодых коллег не было поблизости. – Теперь и до свадьбы недалеко.

– Чаёку говорила с отцом про?.. – кипя от возмущения, как в первый день, спросила девочка.

– Самураям Совета такие вещи не рассказывают, – не глядя на нее, произнёс Иканай. – Но, насколько я знаю, говорила.

– А Забияки? – спросил Яр.

– Он не имеет права обращаться к Извечному с такими вопросами. Согласно бусидо, он не имеет право даже мыслями касаться дочери своего господина. Между ними – пропасть. Извечный – это вершина горы, а род Хибару – бугорок у ее подножия.

– Но они же любят друг друга! – отчаянно возопила Лёка.

– Они оба должны поступить так, как диктует им кодекс чести, – изрёк сенсей с таким лицом, словно читал эпитафию.

– В рот компот… и гиря в лоб!.. – только и смогла прошипеть девочка и отвернулась к окну.

Одной из отдушин в удушливо-вежливой атмосфере двора оставались тренировки да прогулки по самым диким уголкам Запретного города – пока однажды дети не пришли к Мишане и не обнаружили, что гора отгородилась от внешнего мира высоким и плотным забором, в единственной калитке которого стоял часовой. Из-за ограды доносились звуки энергичных земляных работ.

– Клад ищут? – предположил Ярик, без особой надежды пытаясь обнаружить щелочку между плотно подогнанными стволами бамбука.

– Наверное, – пожала плечами Лёлька и глянула на сопровождавшую их дайёнкю. – Не знаете, что там происходит, Чаёку-сан? Отчего больше никого не пускают?

– Не знаю, Ори-сан, – тихо соврала та.

– Ну вот… Теперь и погулять толком негде, – вздохнула девочка, скроила постную мину, взяла брата за руку и потащилась в сторону сада камней – гулять без толку.

Вечером, перед тем, как все улеглись, дайёнкю, пропавшая после обеда, неожиданно вернулась. Лёлька сначала подумала, что на ней лица нет, но вспомнила про килограммы белил и румян, покрывавших теперь всю не закрытую одеждой кожу Чаёку, и засомневалась в своем наблюдении. Полкило краски, намазанной не тем шпателем не под тем углом – и человека не узнать. Но что-то не уловимое без отбойного молотка в выражении лица девушки не давало княжне покоя. Когда же она заговорила, сомнения перешли в уверенность.

– Помните, Ори-сан, Яри-сан, мы сегодня видели, как кто-то выкапывает что-то в склоне Ми Шань? Если хотите, то когда все уснут, мы сходим посмотреть, – сипло и бесцветно, словно кто-то держал у нее перед горлом невидимый нож, выдавила девушка и покосилась на мужчин, тихо беседовавших в углу комнаты о чем-то своем. – Тайком. Никто не должен об этом знать. Даже Забияки. И Отоваро тоже. В первую очередь они.

– Да! – шепотом воскликнул Ярик.

"Нет!" – во всю мочь проорал здравый смысл Лёльки – но когда в последний раз он имел право решающего голоса?..

– Когда? – прищурилась девочка.

– В полночь. Я зайду… за вами, – еле шевельнулись губы дайёнкю. Глаза ее, не отрываясь, смотрели в пол.

– А как же наш часовой?

– Он… ничего не заметит.

– Хорошо. Спокойной ночи, Чаёку-сан! – громко сказала княжна и демонстративно потянулась, зевая.

Отоваро и Хибару намек поняли. По их сигналу слуги, поджидавшие в коридоре, убрали посуду, закрыли тяжелым медным колпаком догоравшие в очаге угли и расправили кровати. Тихон запрыгнул на своё любимое место – на Лёлькину подушку, сжался в розовый пушистый ком и сам стал похож на маленький пуфик.

Пожелав подопечным приятных сновидений, вамаясьцы потушили фонари и вышли из комнаты, не забыв опустить за собой засов.

Едва удалявшиеся шаги затихли за углом коридора, как Ярик жалобно простонал:

– Лё… Я не хочу никуда идти. Мне это не нравится. И Чаёку мне не нравится больше. Со времени той поездки к глиняному войску она как чужая стала!

– Угу… – задумчиво согласилась княжна.

– Чего угу?

– Чужая. С одной стороны, – уточнила девочка.

– А с другой чего? Делать чего будем, спрашиваю! Ты меня слышала, Лё? Не хочу я туда с ней идти, ни днем, ни ночью, ни вообще никуда!

– Слушай, Яр… Конечно, твоё мнение про Чаёку я поддерживаю всеми руками и ногами, но неужели тебе вот нисколечко не интересно, что и кто там творит?

– Нет! Нас это не касается! Пусть они там хоть золото ищут, хоть подземный ход в Лукоморье прокапывают!

– Подземный ход в Лукоморье нас очень даже касается, – не согласилась Лёлька.

– Он нас касаться будет, когда прокопается. А пока – ну их к бабаю якорному!

– А мне кажется, надо с ней всё-таки…

Легкий стук чего-то твердого и не очень тяжелого о стену рядом с окном со стороны улицы заставил ее прикусить язык.

– Лё?.. – настороженно приподнялся в постели Ярик.

– Откуда я знаю, что это бы…

Свист рассекаемого воздуха – и что-то металлическое звонко шкрябнуло по стене уже со стороны комнаты и впилось в подоконник.

– Кошка! – догадалась княжна.

С колотящимся сердцем она вскочила, схватила фонарь, большой и увесистый и, пригибаясь, бросилась к окну. Щас мы им покажем, как бедных детей ночью пугать!

Веревка натянулась, задергалась, и с улицы донесся шорох ног, переступавших по стене. Кто-то карабакался по веревке к ним в комнату.

Лёлька занесла над головой свое оружие – и тут идея получше пришла ей в голову. Ухватив со стола палочки для еды, принципиально лукоморцами не используемые, и столь же принципиально вамаясьцами не уносимые, она выхватила из-под медной крышки очага тлеющий уголек и заняла позицию у подоконника, примериваясь к веревке. Пусть учатся летать вамаясьские орлы! Или орлицы? Или орлята?

Памятуя Змеюки и ее Обормота, девочка украдкой выглянула наружу – и палочки разжались, роняя уголек на плечо ночному визитёру:

– Ай!

– Ой, извини, Мажору! Не удержала!

– Спасибо, что не на голову, – стоически заметил мальчик, беззвучно спрыгивая в комнату.

– Мажору! Сто лет тебя не видели! Ты в гости или по делу? – Ярик, забыв переживания, мигом вывалился из кровати.

– В гости по делу, – настороженно оглядев комнату, прошептал юный Шино, странно одетый во всё черное и с черной повязкой на голове. – Синиока сегодня днем подслушала… нечаянно! – разговор отца с Оду Таракану и Кошамару-старшим.