– Чтобы властвовать, надо созреть.

– И ты… – он расхохотался, откидываясь назад. – Созрел, похоже? Как дыня на бахче?! Мы их воруем иногда… ох и сладкие!

– Власть – куда большая сладость! – сказал я, убеждённо и без смеха.

– Что ты… – но, вглядевшись в меня, он вдруг побледнел и отшатнулся, словно разглядел что-то, что раньше ускользало от него. И проговорил, изумляясь: – Что… что это… Что ведёт тебя?

И я понял, что он догадался. А потому я легко усмехнулся:

– Тот, Кто поможет мне одолеть всё на моём пути, – с этими словами я ударил его в грудь тем самым кинжалом, с которого ел жареное мясо, изобильно разложенное передо мной хозяином этого шатра и всего этого народа…

Минуло пролетье, я люблю начало лета с его дождями, холодноватыми росистыми утренниками, свежей жирной листвой и травой, полями одуванчиков, ландышей, горечавок, облаками шипковых роз, цветущих кустарников и лип, и их сказочных ароматов, коротких ночей с яркими звёздами и туманными рассветами. Теперь уже перевалило через Солнцеворот, земля отдавала тепло щедрым урожаем ягод, грибов, да просто травой и славным ароматом жизни.

Мы с Аяей давно не бывали в городах, да и не было потребности, наши коровы хорошо доились, куры неслись, свинины в виде колбас и солонины мы тоже припасли немало, закрома были полны муки и круп, а потому мы могли позволить себе забыть о городах и проводить время вместе за охотой, рыбной ловлей и своими разнообразными изысканиями. Например, в последний год мы увлеклись сложным и неподвластным ничему и никому понятием – временем, пытаясь найти для него единицы измерения, как придуманы для длины, веса или объёма. Я думал об этом много и давно, кому ещё, как не тем, кто живёт бескрайнее количество времени и заняться этим, сосчитать свою бесконечность?

Но ещё более захватывающим стало создание воздушной повозки, или лодки – самолёта, поднимаемого в воздух нашей с Аяей Силой. Сами мы не можем парить в воздухе, подобно птицам, наши тела не приспособлены для этого, мы можем отрываться от земной тверди, и, пробыв в воздухе некоторое время, мы вновь опускаемся назад, а мне хотелось, подобно птице расправить крылья и отдаться ветру, течению воздуха, как лодка отдаётся воде. Я думал об этом всю мою жизнь, как только впервые взлетел, но отрастить крылья не может даже предвечный, ибо я всего лишь человек. А вот мысль создать нечто вроде искусственной птицы пришло мне в голову, когда в моей жизни появилась Аяя, когда она взлетела вместе со мной. Мне захотелось парить вместе с ней, подолгу оставаясь в небе, этого мне не хотелось ни с кем… И вот, задумав эту самую птицу, я искал форму для воздушного корабля такую, чтобы Сила нужна была только для взлёта и посадки. Однако не так-то просто создать то, что похоже на живое, но при этом действует как послушный инструмент. Одним Богам известно, сколько я сам выпилил этих крыльев, меняя раз за разом форму и размеры, сколько я передумал и перерисовал Аяиными угольными рисовалами как и где должно располагаться нам с ней, чтобы не мешать движению воздухе. Аяя, глядя на эти мои муки, однажды, пока я спал, нарисовала рядом птицу, с точным соотношением тела и крыльев, цифрами подписав и длину, и вес и объём… Проснувшись, я застал мой чертёж «испорченным», но зато перед моим мысленным взором в тот же миг со всей ясностью встала наша будущая «птица». До того я страшно морочился, что не могу измерить силу, которая поднимает меня от земли, что я не могу измерить силу, которая поднимает птицу и мне казалось, что вся загвоздка в этом, но, увидев Аяин рисунок со всеми измерениями я понял, что знания этих сил мне и не понадобятся, надо только соблюсти правильное соотношение, чтобы искусственная птица парила, как парят живые. С этого утра всё сдвинулось с мёртвой точки. Теперь Авгаллские и прочие мастера-плотники, и столяры делали для меня части будущей воздушной лодки…

Конечно, испытывать наш самолёт удавалось в основном по лету, снег и мороз, али дожди не помогали в наших испытаниях, к тому же надо учитывать и ветры и это даже самое главное. А потому, продолжалось изучениями скал и гор по всему приморью, животных и растений, с их лечебными свойствами, испытывая их на себе, порой рискуя на сутки предаться непробудному сну, а то рвоте с поносом…

И даже изучению языков приморья, что Аяю особенно интересовало и даже забавляло, как по-разному в разных концах приморья произносят некоторые слова.

– Вот, что удивительно и интересно, Огник, один язык, мы говорим все одинаково, но при том всегда можно отличить жителя Парума от авгалльца или синумца, а?

– Разделялись раньше, вот и обособились…

Мы не забывали и наблюдения за звёздами, что так хорошо в безлунные ясные ночи. За двадцать с лишним лет мы смогли пополнить наши списки новыми светилами, что мы нашли в результате наблюдений, дома хранился не один толстенный свиток, посвящённый звёздному небу в разное время года, и всё время прибавлялись новые записи и рисунки, сделанные Аяиной рукой.

– Вообще, мне кажется, чем больше мы узнаём о звёздах, или о чём-то ещё тем больше открывается тайн, – сказала Аяя.

– Это верно, но мне думается, это касается всего сущего – чем больше мы узнаём, тем шире и глубже бездна того, чего мы не знаем. И она именно бездна… Наверное, человек потому и не Бог, что не может познать всё.

Она улыбнулась и повернулась ко мне, мы шли по пронизанному солнцем березняку, то тут то там уже попадались обабки, со своими крепкими ножками, похожими на обросшие тёмной щетиной подбородки, ровными круглыми шляпками, почти не было червивых. Мы набрали уже целое лукошко, попались несколько кустов малины и мы ели ягоды прямо с куста, Аяе сок брызнул на губы и подбородок…

Я притянул её к себе, намереваясь снять красивые капли своими губами, она засмеялась, шутливо отстраняясь, и мы, играя и шутя, побежали по рощице, бросив корзинку…

Трава казалась мягкой под ногами, но под спинами кололась и щекотала кожу. Аяя погладила меня по волосам, отводя от лица, запуская пальцы вглубь, я чуть отклонился, приподнимаясь, и солнечный свет упал ей в лицо, высвечивая тёмную бездну глаз, зазолотившуюся в солнечных лучах, как вода в бездонных озёрах.

– А знаешь, что становится всё больше и глубже, чем больше и дольше узнаёшь? – улыбаясь, проговорила она. – Моя любовь, милый… Я так люблю тебя!

Всякий раз, когда она говорит, что любит меня, мне кажется, что внутри меня вспыхивает разноцветными искрами жаркий огонь, разливаясь от сердца по всему телу, переполняет всего меня. И, хотя она нередко говорит мне это, я не могу привыкнуть к этому. Всякий раз, как в первый, я волнуюсь и наслаждаюсь этим, как и каждым её прикосновением и каждым поцелуем. В бесконечном море моей жизни почти двадцать пять лет с тех пор как она прибежала в мой дом, всего лишь один всплеск, но это единственные самые настоящие годы. Только в эти годы я по-настоящему и почувствовал жизнь.

Мы много раз предавались любви везде, где заставало нас желание делать это, больше в Аяе я никогда не чувствовал только лишь покорности моим желаниям, с тех пор как она вдруг смогла летать, взмыв над землёй вместе со мной, с того дня в ней открылись двери для меня, её сердце открылось мне, само её тело стало иным, медовой рекой стала моя Аяя. Моя Аяя.

На тот утёс, где впервые она оторвалась от земли, на мягкий мох, мы любили приходить с нею в такие тёплые дни как сегодня. Но сюда, как и на иные утёсы над обрывами мы приходили не только и не столько для любви, из моих дум может показаться, что мы только и любились, на деле же, мы всё же построили самолёт. Да-да, не надо удивляться, к этому лету он был готов и уже опробован впервые удачно, наконец, мне удалось найти ту самую форму нашей воздушной лодки и её крыльев, чтобы…

Мы Силою, подвластной нам, поднимем её над землёй достаточно высоко, чтобы уловить воздушное течение, а дальше самолёт сам, как по реке плывёт лодка, опираясь о воду, так и наш самолёт поплывёт по воздуху, расправив крылья, подобно парящей птице. Длина крыльев, хвоста, угол, под которым должны они были быть прикреплены к «телу» самолёта, чтобы не приходилось прилагать усилий на высоте, а попросту парить, всё было взято от птиц.