В один из особенно долгих взглядов сестры Таня поняла, что проигрывает ей ментальную схватку. Но тут у Лизы запиликал мобильник. Она поднесла его к уху эффектным движением и стала говорить в него томным и низким голосом.

Говорила она так громко, словно никого вокруг не было, оглушительно хохотала и даже не подумала отойти. Беседа за столом прекратилась, и Лиза разговаривала в одиночестве. Это было увлекательное представление, но только для непосвященных – для тех, кто еще не успел выучить наизусть все ее приемчики: изысканные жесты, богатую мимику и виртуозное владение голосом. Мама, тем не менее, всегда любовалась Лизой и сейчас тоже смотрела на нее с обожанием.

– Да ты че?! Ха-га-а-га-а!.. А он?! Да ну!.. Так ты б его сразу послала на три буквы… Дарлинг, ну ты же в курсе, что мужчину так не удержишь…

Сидящие за столом хлопают глазами и смотрят друг на друга неопределенно.

Хоть кто-нибудь здесь понимает, что такое поведение неподобающе?! Таня уже решила, что начинает сходить с ума. В эту секунду встал Макс с непроницаемым видом и отправился вон из комнаты; по пути он ловко избавил Лизу от телефона и отвесил ей небольшую, но очень обидную оплеуху. Она бросилась за ним с визгом, и было слышно, как где-то в недрах квартиры завязалась драка. Мама сумела усидеть на месте в течение секунды, а затем ринулась вслед за ними.

Вернулась она расстроенной. Почему-то надела очки. Когда мама надевала очки, она становилась похожей на испуганную стрекозу или бабочку. Ее круглые голубые глаза становились огромными, непонимающими. У Тани вдруг екнуло от жалости сердце. Она вцепилась руками в стул и стала считать про себя до ста, чтобы не расплакаться… Когда ее отпустило, происшествие было гостями забыто. Сергей только что рассказал о фильме про теракты во Франции, и разговор перешел к обсуждению исламского экстремизма.

Зоя, расправляя шелк на груди, авторитетно заявила:

– Исламский мир – это архаичная, застывшая цивилизация… Она сопротивляется всему новому и хочет утянуть за собой всех…

Сергей нежно поцеловал ей руку, но возразил:

– Это все слова. Они не объясняют, что именно заставляет этих людей стремиться к упрощению своей жизни, не принимать прогресс, отказываться от благ, развлечений…

– А что тут объяснять? Это отсталое средневековое сознание… Оно реагирует на все новое так же, как раньше в Европе реагировали на идеи Джордано Бруно…

Вступил Юра, папин однокашник:

– Эти люди вообще по-другому относятся к жизни. Это уже не люди, а что-то не похожее на людей. Для них главное – враг, главное – разрушать. Им незнакома тяга к созиданию.

Вокруг стола закивали.

И тут Таня брякнула, не удержавшись:

– А вы представьте: пустыня, сорок пять градусов. Какие-то глиняные хибары, драные халаты, блеют козы или бараны… Жажда, нищета. И вы там – навсегда. Наверное, оттуда и мир, и смерть, и их значение видятся немного по-другому?

Она мгновенно пожалела о том, что открыла рот. На нее обратились странные взгляды. Так и надо тебе, нечего лезть в разговор, кому вообще твое мнение нужно!

Саша, однако, посмотрел на нее с интересом и хотел что-то сказать. Но папа опередил его:

– Исламская угроза отражает крах высокоразвитой цивилизации. Мозг человека устроен так, что он не может существовать в условиях, где ежесекундно надо делать выбор. Мы уже близки к клонированию людей, но мозг наш остался таким же, как и пятьсот лет назад. Темп жизни все ускоряется, и мало кому комфортно так жить. В ортодоксальных обществах главное – стабильность. Они хотят, чтобы завтра было как вчера.

Папа, разумеется, хотел Тане помочь. Но ей стало совсем неловко. Люди стараются поддержать некий уровень дискуссии, а она про баранов… Мама бросила в ее сторону такой взгляд, словно она прилюдно обмочила штаны. Тогда Таня постаралась незаметно встать и выйти из комнаты.

На кухне она села на подоконник и закурила.

Таня одна.

За окном плыли массы холодного воздуха и заставляли дрожать стекло. В щели дуло. Под фонарем во дворе бродила собака.

Она и не заметила, как на кухне возник Саша и тоже закурил.

– Слушай, а ты ведь журналист по образованию, да?

Он почесал подбородок.

– У меня тут наклевывается один проект. Хочу организовать журнал для женщин за рулем. Типа женский журнал, но про машины. Это будет просто бомба! Пойдешь ко мне работать?

Таня уставилась на него изумленно.

– Я… не знаю. А что вообще, где офис, сколько сотрудников? Кем, просто редактором?

Саша немного смутился:

– Ну, офиса нет пока, и сотрудников нет… Но все точно будет. И ты можешь мне помогать с нуля, и… почему редактором? Будешь этим… не знаю, какие там должности есть. Главным редактором…

Таня молчала, не понимая, как реагировать.

– Таня! – позвал Зоин приближающийся голос.

Саша затушил сигарету:

– Я к тебе заеду на днях, ладно? Чтобы все обсудить.

– А, вот ты где, – обрадовалась Зоя. – Курите?

Слои серого шелка вокруг ее шеи были как скрученный старый хобот. Она поправила волосы.

– Танюш, я хотела попросить тебя об одолжении… Дело в том, что мы с Сережей уезжаем в отпуск на пару недель, а песика совсем некуда пристроить. Ты же знаешь, у Сашиной девочки аллергия…

Не дожидаясь окончания, Таня покорно сказала:

– Конечно, Зоя, я возьму его к себе.

– Вот и прекрасно, вот и замечательно! Саш, завезешь Феденьку к Танюше на днях?

У Зои была машина, которую она прекрасно водила. Но эта женщина предпочитала никогда и ничего не делать сама.

Днем, когда во дворе практически не было людей, Саша разорвал пачку с солью и щедро посыпал ею машину. Посыпав, стал осторожно возить мокрой тряпкой, чтобы не поцарапать краску. Голубой металлик. Красавица.

Неподалеку на лавке сидел старичок в кепке и сером костюме. Прямо, будто примерный ученик, с палочкой, зажатой между колен. Он удивленно моргал на Сашу глазами. Щурился, чтобы рассмотреть получше.

– Сынок, – старик закашлялся. – А чем трешь-то ее? Специальным составом? Чтобы блестела или как?

– Ага, чтобы блестела.

Саша начал смывать все водой. Он по-прежнему не верил в существование ведьм в целом, но свою личную косматую старуху планировал изничтожить. Пускай перелезает в другую машину. Хоть в шкоду жены, хоть к соседу в кашкай. Главное, подальше от этой красавицы.

Протерев ее мягкой фланелью, Саша отошел в сторону и залюбовался.

– Хорошо блестит! – одобрил старичок.

– Ага!

На слепящем солнце машина переливалась грудами бриллиантов. Саша промакнул лоб и почувствовал жажду.

– Постережешь, отец? Я до магазина схожу…

– Постерегу, постерегу. Иди, не бойся.

– Смотри! Если что, кричи: пожар!

Дедуля остался доволен ответственным поручением, а Саша отправился к продуктовому. Взял себе пива и старику – бутылку лимонада.

В магазине был отдел, где грузин торговал овощами и фруктами. Он сидел, прикрыв глаза; муха ползла по его лицу. А бабушка с болоньевой сумкой обращалась к нему просительно, тихо:

– Нет испорченных яблочек? Не отдашь бабушке?

Грузин приоткрыл один глаз и два золотых зуба:

– Дорогая, плохиэ по половинэ цена.

– А… вот два с плесенью. Кто ж их купит? Отдай бабушке…

– Пятдэсат рублэй кило.

Саша уже отошел, но вернулся и сунул ей сотню. И быстро удалился, чтобы не слушать благодарственных причитаний. Которых, впрочем, не последовало. Бабушка молча взяла купюру и, проигнорировав оживившегося кавказца, купила в другом отделе мороженое.

Дома он залез в душ и вымылся с солью, скрипевшей на нем, будто стеклянная крошка; вышел весь красный, горячий, с ощущением, будто с него содрали кожу.