Многие засмеялись, и Тапио тоже.

– Да, я слишком часто имел дело с людьми, – признался он. – Верно, я не хочу делиться некоторыми своими мыслями. Но вкратце мой план таков: мы пройдем за Стену, найдем медведей и посмотрим, что случится дальше. Наше отступление будет безопасно. У нас достаточно сил, чтобы задержать Шипа.

– Ты и этот человек говорите так, как будто видите силы Шипа, а он не видит наших, – сказала медведица. Она убрала огромные мохнатые лапы со стола и села прямо. – Шип очень могуществен. Почему он не видит нас?

Темноволосый человек улыбнулся:

– Достаточно будет сказать, что вряд ли он посмотрит именно сюда, разыскивая лорда Тапио.

– Но если посмотрит, то сразу увидит нас, – сказал Тапио.

– Отсюда и тайна, – вмешался Редмид. – А кто этот господин?

– Я был мертв, – сказал темноволосый, – и, поскольку пока я больше умирать не хочу, я не стану открывать своего имени. Но со временем это случится. Я обещаю, что не предам никого из вас.

– Обещания людей ничего не стоят, – заметила Тремог. – Но люди учатся мудрости у Диких.

– А запад? – спросила Лири, красивая женщина из ренардов, и многие головы повернулись к ней. – Я говорю не за себя. Мой народ бродит среди озер, и меня отправили сюда с предупреждением, – она улыбнулась Фитца- лану, – с таким же приятным, какой была моя зима.

Сказочный Рыцарь склонил голову:

– Леди из народа ренардов, – сказал он своим нежным голосом, – у меня нет для тебя ответа. Запад движетс-с-ся. За великой рекой с-с-сотни боглинов ш-ш-шпионят за воинами.

Экреч поднялся из-за стола и медленно распрямился во весь рост, раскладываясь, как карманный нож. Его белая хитиновая броня и удлиненная, как у насекомого, голова выглядели необычнее всего в этом зале, полном разных тварей. Даже огромные ящеры Моган на его фоне казались привычными.

Говорил Экреч сериями различных выдохов, как зверь, помогая себе движениями суставов и надкрылий, когда ему нужны были согласные. При этом у него одновременно получались какие-то стуки и треск, которые отвлекали от слов.

Он не знал, насколько неуютно остальным в его присутствии.

– Я могу говорить про запад, – проскрипел он. – Наш враг, настоящий враг, покорил своей воле рои дельты и оставил нас в покое. Слишком часто он призывал нас. Наш договор с ним истек. Я не могу сказать больше. Но запад движется. Война, о которой мы говорим, скоро начнется.

Сказочный Рыцарь поклонился:

– Может статься, это существо и его народ храбрее нас всех. Они пришли так далеко на восток, чтобы помочь нам, когда их собственные дома под угрозой.

– Наш договор с волшебником закончен. Он повел нас по ложному следу и должен быть наказан. – Экреч, кажется, задрожал, зашуршав при этом, как сухие листья.

– А что защитит нас здесь? – спросила Тамсин.

– Дым и ложь, – пропел Тапио, – и двадцать миллионов карибу.

Экреч поднял челюсти. Этот жест Билл Редмид счел за согласие.

– Река копыт, – сказал Экреч, – ни один Дикий и даже тысяча человеческих рыцарей не пройдут по пути реки копыт.

– Значит, на шес-с-сть недель этот полуос-с-стров в безопас-с-снос-сти, – сказал Сказочный Рыцарь.

Тем же вечером Шип увидел на небесах, как Тапио Халтия защищает свой дом. Это было могущественное заклинание – как будто он перенес всю свою крепость в другую сферу. Поначалу этот выбор показался странным. Такая декларация силы говорила Шипу, что Сказочный Рыцарь не доверяет ему больше и ожидает нападения. Но чем больше он думал об этом поступке, тем сильнее он ему нравился. Тапио только подтвердил то, что Шип и так уже знал: он был сильнее, хотя и не настолько, чтобы уничтожить старого ирка. И поэтому ирк спрятался в панцирь, как черепаха, чтобы никто на него не напал.

– Глупец, – сказал Шип. – Взяв Тикондагу, я стану сильнее бога.

Он с удовольствием подумал о том, как подчинит себе Гауз, и вздрогнул, когда избыток силы переполнил его тело. Если великий волшебник вообще способен был ощущать удовольствие, то мысль о покорении Гауз и о ее силе, которая окажется в его распоряжении, приносила ему больше всего радости.

В глубине души он злился.

– Когда я сделался настолько примитивным? – спросил он у воздуха вокруг.

– Будь доволен, – сказал Эш.

На этот раз он явился во плоти и казался человеком, стариком, подтянутым и бодрым. Кожа у него была черная – не такая, как у ифрикуанцев или жителей Дар-эс-Салама, но такая, как сажа. Он носил простые крестьянские одежды грязно-серого цвета. В руках он держал косу и песочные часы.

Шип посмотрел в ночь.

– У тебя новая личина, – с неудовольствием отметил он.

– Очень старая, – хрюкнул Эш.

– Ты что, богатая харндонская девка, у которой по платью на каждого поклонника?

Эш задумался. По крайней мере, лицо его застыло. Тишина длилась и длилась, и Шип почувствовал, что не получит ответа. Такое часто случалось. Именно благодаря этому Шип понял, что он инструмент, а не союзник.

– Может, и так, – признал Эш вдруг.

Старый учитель – давным-давно, когда Шип еще был мальчиком, человеческим мальчиком, школяром, – велел ему не задавать вопросов, ответа на которые он слышать не хочет.

«Зачем я это вспомнил?» – подумал Шип. Но все равно задал свой вопрос:

– Или же то, как мы воспринимаем тебя, определяется нашей сущностью? Эш рассмеялся. Не презрительно и не глумливо, а весело и радостно.

– Ты хороший ученик, волшебник. На самом деле я всегда выгляжу одинаково. Это вы, разумные, пытаетесь придать мне какой-то облик.

Шип не боялся ночи и не боялся бездны. Он посмотрел Эшу в глаза:

– Это касается и людей, и животных. Если называть щенка шавкой, он научится кусаться и брехать.

Эш проговорил – кажется, искренне:

– Я пытался целую вечность и сумел изменить облик единожды. Может, дважды или трижды. Да, даже на меня влияют верования окружающих. Как и на тебя и на других разумных.

Шип посмотрел на звезды. Указал на них рукой:

– А они? Правда ли, что, как говорят астрологи, это всего лишь лучи света далеких сфер? Бесконечных сфер?

Эш вздохнул:

– Шип, если я расскажу тебе все, что знаю, ты прольешь на меня дождем серу и огонь.

– Ты цитируешь писание.

Эш снова рассмеялся – на сей раз презрительно:

– Все цитируют писание, Шип. Или переписывают его под свои нужды.

– Мы возьмем Тикондагу?

Эш нахмурился:

– Да. Твой план – слишком сложный, слишком хитрый, слишком явно выстроенный на твоей мечте о мести – прекрасен, и он сработает. В этой сфере нет ни одного разума – кроме моего, – способного постичь этот план.

– Ты мне льстишь.

– Разумеется. Если ты настаиваешь на том, чтобы считать меня учителем, я веду себя как учитель.

– А потом?

Эш, кажется, пожал плечами – во всяком случае, плечи старика дрогнули. Может быть, он смеялся.

– Мы завоюем мир, узы лопнут, и мы сквозь портал пойдем в другие миры, захватим их, и наконец ты обретешь достаточно силы, чтобы предать меня, и мы сразимся. И я уничтожу тебя после того, как мы превратим в бесплодную пустыню все мироздание.

Шип кивнул, как будто ожидал такого ответа.

– Ты уверен, что именно ты меня уничтожишь?

– Ни в чем нельзя быть уверенным в этой вселенной, – заметил Эш.

Шип покачал огромной каменной головой:

– Ладно, хватит шуток. Гауз убьет королеву. Я убью Гауз. Король…

– Я видел короля, – вставил Эш, – больше десяти раз.

– Тикондага падет… все объединятся против меня. – Шип стал лучшим стратегом, чем раньше. Он научился видеть последствия. Война, стратегия, управление разумом… теперь он не считал это все жалким и никчемным. И чем больше времени он этому посвящал, тем яснее ему становилось, что у войны есть свои законы, как у герметического искусства.

Эш заговорил легко и нежно, как мать с ребенком:

– Да, видеть все варианты будущего полезно. Но твой вариант неверен. Я уже пятьдесят лет мучу воду, готовясь к этому моменту. Будут ли волк и ягненок пастись вместе? Объединятся ли галлейцы с альбанцами, которых только что пытались уничтожить? После Тикондаги падут и другие крепости. Миддлбург, Лиссен Карак, Альбинкирк, Ливиаполис, Харндон, Арле. И в старом мире тоже, пока мы держим все порталы и все точки силы.