Мортирмир снова посмотрел на рукопись. Она была очень старой. Возможно, даже старше, чем казалась. На первый взгляд – очередная копия Аристотеля. Но зоркий этрусский собиратель увидел, что некоторые буквы разрисованы другой рукой, и изучил их в увеличительное стекло.

Пергамент выскоблили где-то на востоке тысячу лет назад. Задолго до того, как орды Диких прошли по Святой земле и уничтожили там все следы людей. Тогда, когда Деметриополис и Александрия Фригийская были еще оживленными городами, а не страшными некрополями, где бродили только немертвые и самые смелые авантюристы или собиратели древностей.

Морган предполагал, что когда-нибудь, когда он научится управляться со своей силой, он сам посетит Деметриополис и Птолемаику. Библиотеку, считавшуюся величайшей на земле. «Суда», сборник, очевидно, заметок библиотекаря о самом собрании, упоминала даже, что там есть рукописи из иных сфер. Иных сфер! У Мортирмира в голове сразу закрутился вихрь мыслей, предположений, идей… сущий интеллектуальный уроборос.

Но потом он вернулся к рукописи. Под древним Аристотелем пряталось нечто куда более интересное. Точнее, эссе о сельском хозяйстве на архаике. А в него было встроено шесть заклинаний, ни одно из которых магистр грамматики не смог расшифровать. Он передал бесценный текст Моргану со словами:

– Ну, раз ты гений, так сделай с этим что-нибудь.

Последние сорок часов Морган потратил на один пассаж в три абзаца длиной.

Он прочитал каждое слово на архаике.

Он нашел все традиционные части заклинания: открывающую, которая обычно содержала призыв или слова для усиления памяти, orologicum (современное название процесса, с помощью которого любое заклинание получало энергию) и пусковой элемент, который содержал несколько изящных имен на низкой архаике и обычно одно слово на высокой.

Все это он нашел.

И назначение заклинания тоже выяснил.

Низкая архаика Флавиуса Сильвы не походила на язык других древних, недавно открытых заново, но все же его слова были довольно просты. Морган серьезно продвинулся вперед, попросив Танкреду перевести весь пассаж – она была куда лучшим лингвистом, чем он.

– Средство от дурной воды для скота. Часто бывает, что земледелец вынужден использовать ту воду, что есть у него в распоряжении, хоть чистую, прохладную и проточную, хоть зеленую и мутную в жаркое сухое лето.

Морган прекрасно все это видел.

Пусковым элементом было слово «Purgo».

Одно слово, чаще всего очень могущественное. Заклинание было чрезвычайно сложным, но с простым пусковым элементом. Очень мощное.

Вчера Морган, куда более бодрый, попробовал это заклинание. Танкреда стояла рядом, и ее брат тоже. Морейские дворянки никогда не оставались наедине со студентами мужского пола. Морган взял стакан тухлой грязной воды, заросшей какими-то водорослями и ряской. Произнес заклинание, добавил в него силы, почувствовал, как оно оживает, и отпустил его.

Ничего не произошло. Вода в стакане осталась мутно-зеленой, как символ враждебности Диких к человеческим трудам.

Он произнес заклинание трижды, на третий раз велев брату Танкреды, подмастерью первого года обучения, который едва ли мог зажечь свечу, измерить уровень энергии заклинания до и после приложения силы.

– Ты вкладываешь очень много силы, – подтвердил Стефанос.

Сутки спустя Морган так устал, что едва разбирал собственные записи. Но тут у него появилась идея. Глупая, но Танкреда говорила, что он всегда ведет себя глупо. Она стояла у него за спиной, убеждая, чтобы он сделал перерыв и поел.

– Сейчас.

Морган поднял стакан с грязной водой и выпил ее.

Танкреда попыталась выбить стакан у него из рук:

– Господи, ты превратишься в козла. И не смей меня целовать этим ртом. Боже мой. Стефанос, позови доктора. Нет, магистра грамматики.

Как будто услышав призыв, магистр появился в дверях:

– Что случилось?

Мортирмир пожал плечами. Бурлило ли у него в животе? Может, ему показалось?

– Он выпил воду, – сказал Стефанос и добавил: – Сэр.

– Воду? – переспросил грамматик. Но он стал магистром не просто так, поэтому поднял стакан и изучил его. – Водоросли – растения, вы знаете?

– Я предположил, что это может быть animiculus, – сказал Мортирмир.

– И зачем вы его выпили?

– Я выучил заклинание. Оно предназначено для очистки воды. Оно поглощает очень много силы. Но вода не меняется… внешне, – объяснил Мортирмир.

– Можно просто прокипятить воду, – заметил грамматик.

Морган перестал смотреть на свои руки и задумался. Взглянул на магистра.

– Но в таком случае вода очищается, но твердые частицы – грязь, ряска – остаются.

– Да, – кивнул грамматик.

– И то же самое с этим заклинанием. Только жара нет. Я выпил воду, чтобы удостовериться. Вода действительно очистилась. На вкус как желчь.

– Довольно логично… для умирающего от усталости безумца. Позовите меня, если вам станет плохо.

Грамматик вышел.

Танкреда покачала головой:

– Тебе будет хуже, чем бродячей собаке.

Мортирмир поежился. Но процесс захватил его. Не обращая внимания на очаровательную деспину Комнину, он взял увеличительное стекло, через которое изучал рукопись, и посмотрел сквозь него на водоросли в стакане. В увеличенном виде они выглядели еще хуже.

Но его идея не увенчалась успехом. Он смотрел и смотрел, но среди растений не появились зловредные живые существа – или их трупы, – которые объяснили бы исчезновение энергии.

Он потратил два часа на создание увеличительной линзы из воздуха, а потом осознал, что ничего не знает о линзах.

Танкреда закатила глаза:

– Я пойду в библиотеку. Почему бы просто не обратиться к стекольщику? Морган хлопнул себя по колену:

– Отлично! – крикнул он и выбежал из комнаты, не накинув плаща. После его ухода стало пусто.

– Понимаешь, почему я его люблю? – сказала Танкреда своему благородному брату.

– Нет. Он безумец.

Он выглянул на улицу и увидел бегущего Моргана. Тот выбрасывал длинные ноги, как будто несся по ипподрому.

Танкреда натянула плащ, нашла свой библиотечный талисман, надвинула капюшон и надела маску.

– Нет. Он не всегда способен нормально общаться с людьми, но он не безумец.

– А откуда такая внезапная одержимость линзами? Мы читали старую архаику, и тут!.. – . Стефанос рассмеялся. – Он дитя.

– За ним сложно уследить, – признала Танкреда. – Но, если я правильно его понимаю, он решил, что заклинание работает и что оно убивает, или удаляет, или, может быть, призывает что-то очень мелкое. И теперь ему нужно средство, чтобы изучить воду и доказать свою теорию. То есть линза.

Стефанос долго смотрел на нее.

– И ты все это поняла по его крикам?

– Ставлю двадцать дукатов, – заявила Танкреда. – Да. И по движению его руки. И по тому, как он взял лупу.

– Ты тоже безумна, – убежденно сказал брат, – и не воображай, будто я не знаю, что вы целовались. Распутница.

Эти слова вышли куда менее ядовитыми, чем ему хотелось.

– А я знаю, где ты держишь свою маленькую ифрикуанку, – невозмутимо сказала Танкреда, – так что ты у нас тоже не святоша.

– Ты не можешь выйти за него замуж. – Это был скорее вопрос, чем утверждение. Прозвучал он довольно жалко.

– Могу и выйду. Вот увидишь.

Стефанос с самого рождения наблюдал, как его сестра добивается своего. Он в ней не сомневался.

– Семейные обеды… – простонал он.

Но за ней уже хлопнула дверь. Юноша остался наедине с невероятно древней рукописью, кошкой и стаканом водорослей.

Он погладил кошку.

В двух сотнях лиг к западу старик занимался устройством небольшого одинокого лагеря в том месте, где могучий Кохоктон сливается с Додоком, текущим с холмов на юг. Двигаясь довольно скованно, он снял поклажу с мула, разложил все по местам, тщательно накормил прекрасную верховую лошадь и крупного мула. Когда оба животных поели и успокоились, было уже совсем темно, и единственным источником света и тепла на много миль вокруг стал костер из березы и клена.