– Как ты думаешь, он может – или мог бы – остановить Меган и Лири?
– Я не спрашивала.
Бакстер кивнул:
– Понимаю… Ты готова теперь бежать?
– Я не совсем уверена, что хочу этого.
– Тогда зачем же ты вернулась сюда?
Морин ничего не ответила. Он глубоко вздохнул и сказал:
– Я готов…
Она еще крепче сжала его руку, прижалась к белому мраморному, заляпанному кровью полу, который, казалось, нагрелся от горящих вокруг свечей, и прислушалась. Морин отчетливо услышала, как Меган очередями стреляет по дверям из башни, но не слышала, чтобы Лири выпустил хотя бы одну пулю.
– Лири поджидает нас, – шепнула она Бакстеру.
– Так давай не будем больше томить его. – Он начал осторожно продвигаться к краю скамьи.
Морин схватила его за руку.
– Нет!
Из-за алтаря донесся голос полицейского:
– Послушайте, нам уже давно пора сматываться отсюда, идете вы или нет?
Он, наверное, думал, что говорит так, чтобы его слышали только они, но великолепная акустика разнесла его слова по всему собору.
Две стремительные пули вылетели из хоров и ударили в мраморный пол между скамьями и алтарем. Морин скользнула к Бакстеру и повернулась к нему лицом.
– Останься со мной!
Он нежно обнял ее за плечи и ответил полицейскому:
– Идите, ждать нас не имеет смысла.
Ответа не последовало. Морин и Бакстер еще теснее прижались друг к другу в ожидании последних минут.
* * *
Уэнди Петерсон стояла на коленях у внешней стены склепа, пока санитар бинтовал ее правое плечо. Она попыталась согнуть пальцы, но поняла, что ничего не получится.
– Проклятие!
– Вам лучше уйти, – заметил санитар. Другой санитар бинтовал ее правую пятку. Петерсон огляделась. Большинство из состава ее отряда уже были переправлены наверх, несколько человек погибли на месте, получив пули в голову. Остальных выносят, получивших огнестрельные ранения в руки и ноги, в ягодицы, с перебитыми ключицами – эти места бронежилет не защищает. В красноватом свете их бледные лица казались розовыми, кровь – черной, а раны особенно безобразными. Петерсон отвернулась от этой жуткой картины и принялась массировать онемевшие пальцы раненой руки.
– Черт возьми!
Командир вновь прибывшей группы собрал своих людей на углу внешней стены склепа и посмотрел на часы.
– Осталось восемь минут. – Он опустился на колени рядом с Петерсон. – Послушайте, лейтенант, я не знаю, какого черта нас загнали сюда, если только подбирать здесь убитых. А все потому, что мы не можем добраться до этого старого фигляра и выволочь его оттуда.
Она отошла от санитара и заковыляла к самому краю стены склепа.
– Вы уверены?
Он кивнул.
– Я ведь не могу стрелять – так? У него есть противогаз и фугасные гранаты. Но даже если мы убьем его, времени до рассвета не осталось даже на то, чтобы обезвредить одну мину, а мы не знаем, сколько их там. Эти проклятые собаки сдохли, а других у нас нет…
– К черту собак… мы уже близко.
– Нет, – возразил командир, – мы не так уж близко. – Несколько человек вокруг него нервно закашляли. Командир опять обратился к Петерсон: – Они говорят, что это было ваше решение… И Бурка. – Он поднял телефон, но трубка молчала. – Что вы все-таки думаете делать?
Из темноты донесся насмешливый старческий голос:
– Да я вас всех перетрахаю! Всех до одного!
– Самого тебя утрахаем! – не сдержался какой-то молодой полицейский.
Командир высунул голову из-за угла и крикнул в тем ноту:
– Если выйдешь с поднятыми руками…
– Не мели чушь! – Хики рассмеялся и выпустил из автомата целую очередь в сторону склепа. Стрельба вызвала в замкнутом подполе оглушительный грохот, эхо отдавалось даже в самом дальнем углу огромного пространства площадью чуть не в четверть акра. – Парень, который командует саперами, еще здесь? Отвечайте! – крикнул он.
Петерсон подошла к углу.
– Конечно, здесь, папуля!
– Папуля?! Кого это ты зовешь папулей? Ладно, черт с тобой, пусть буду папулей. Знаешь ли ты, что детонаторы у этих мин гораздо чувствительнее, чем… Линда Ловелас. – Он снова рассмеялся. – Ужасная метафора! В любом случае, девочка, продемонстрируй мне свое мастерство. О чем это я? Ах да, у меня понатыкано много всяких детонаторов – светочувствительные, звуковые – их целая куча. Веришь мне, малышка?
– По-моему, ты просто мешок, набитый дерьмом.
В темноте опять раздался смех Хики:
– Все же выводи всех отсюда, дорогуша, и бросай в меня гранату. Если от этого мины не взорвутся, тогда пусть саперы возвращаются и вытаскивают из них детонаторы. Ты же ведь со своими куриными мозгами не сумеешь их обезвредить, ну а я со своими мозгами не смогу остановить твоих саперов. Иди же, лапочка, давай посмотрим, на что ты способна…
Петерсон повернулась к командиру взвода:
– Дайте мне гранату и выметайтесь все вон.
– Идите к черту! Ведь знаете, что мы не берем в подобные места гранаты.
Уэнди вытащила из ножен длинный стилет для перерезания провода и двинулась к углу склепа. Командир догнал ее и схватил за руку.
– Вы что, совсем обалдели? Послушайте, до него, я думаю, не меньше шестидесяти футов. Никто не пройдет такое расстояние без единого звука, а он пристрелит вас в следующую же секунду, как только услышит шаги.
– Значит, прикройте меня, шумите побольше.
– Не дурите, забудьте про это.
Снова донесся хохот Хики:
– Что дальше, народ? Кто-нибудь поползет ко мне в гости на брюхе? Я слышу дыхание на расстоянии тридцати – сорока футов, а уж копа унюхаю за все шестьдесят. Знаете, джентльмены, и вы, леди, для вас пришло самое время смываться отсюда. Вы раздражаете меня, мне надо о многом поразмышлять в последние минуты своей жизни. А еще мне хочется попеть…
И он затянул похабную песню английских солдат:
Мне хотя и много ле-е-ет,
Трахнуть я всегда гото-о-ов,
Перетрахаю весь све-е-ет,
Полицейских и попо-о-ов.
Еле ноги волочу-у-у,
Охаю да ахаю-ю-ю,
Все равно опять хочу-у-у,
В усмерть всех затрахаю-ю-ю.
Уэнди Петерсон засунула стилет обратно в ножны и глубоко вздохнула.
– Пошли!
Все начали с напускным безразличием стремительно продвигаться к открытому в коридор люку. Никто не обернулся, одна Петерсон раз или два посмотрела через плечо. Внезапно она встала на четвереньки и быстро побежала к открытому люку, обгоняя всех.
Джон Хики вылез из тесной ниши, присел напротив подножия колонны и закурил трубку. К спине его прилипли крошки взрывчатки.
– Ох!.. Хорошо! – Он посмотрел на часы: 5.56. – Осталось совсем немного. – Он промычал несколько куплетов из «Ирландской колыбельной», а затем замурлыкал себе под нос:
Ту-ра-лу, ту-ра-лу,
Тихо, деточка, не плачь…
Командир шестого взвода лез по железным скобам на самую вершину южной башни, к его поясу был прикреплен нейлоновый альпинистский корд. Он продвигался не торопясь, хотя было очень холодно, а до Дивайна, все еще цеплявшегося замерзшими руками за медный крест, оставалось пять футов. Командир вытащил пистолет.
– Эй! Не двигайся, не то прострелю тебе задницу!
Дивайн открыл глаза и посмотрел на него сверху. Спецназовец поднял пистолет.
– Оружие есть?
Дивайн отрицательно покачал головой. Командир взвода отметил ясные глаза на окровавленном лице Дивайна, видимом в свете городских фонарей.
– Да ты и впрямь рехнулся – сам-то понимаешь это?
Дивайн кивнул.
– Слезай. Потихоньку.
Дивайн покачал головой:
– Не могу.
– Не можешь? Ты что, хочешь навсегда остаться там, придурок? Сейчас же слезай вниз. Я не собираюсь висеть здесь вечность, поджидая тебя.
