– Хики, – тихо прошептал Флинн. – Хики, ты сволочь, мерзавец подлый, поганый…

Он посмотрел вверх, на церковные хоры, но Меган там не заметил и опять уставился на парадные двери собора.

Уже минуло 5.20, потом 5.25…

Флинн посмотрел вниз, за колонну, и увидел Морин и Бакстера, тесно прижавшихся друг к другу. Понаблюдав за ними немного, он опять повернулся к дверям.

5.30…

В тихом холодном воздухе собора повисло напряженное ожидание, и оно ощущалось так сильно, что, как боль, сковало чувства и мысли каждого: сердце в груди билось монотонно и зловеще, отдавалось во всех клеточках тела, по лицу струился холодный пот, во рту появился горький привкус, в глазах плясали огоньки свечей, запах горящего фосфора больно обжигал ноздри…

5.35… В сознание людей, засевших в соборе, закралась мысль, что начинать штурм уже слишком поздно, с его помощью теперь ничего не достичь.

Сидящий в длинном юго-западном трифории Джордж Салливан отложил в сторонку винтовку и взял в руки волынку. Под локоть он подпихнул меха, поудобнее пристроил на плече три басовые трубки волынки, а пальцы положил на верхний регистр с восемью клапанами и взял в рот мундштук трубки, подающей воздух в меха. Вопреки всем приказам и всяческому благоразумию он заиграл. Знакомая тягучая мелодия «Потрясающая Грейс» поплыла в освещенной мерцающими свечами тишине.

Мало-помалу, едва заметно, у боевиков стала спадать напряженность, а в подсознании возникла слабая надежда на то, что если ожидаешь чего-то ужасного, то стоит только вообразить мысленно этот ужас в самом страшном его проявлении, и ничего такого не произойдет.

Джо Беллини стоял у открытой двери маленького лифта в цоколе собора прямо под архиепископской ризницей. На крышу лифта залез один из офицеров спецназа и осветил фонариком верх шахты. Каменная кладка выше, на уровне первого этажа, переходила в деревянные панели, как и рассказывал Стиллвей, и оттуда можно было легко проникнуть сразу в трифорий.

– Ну что там? – тихо спросил Беллини, глядя вверх.

– Потом увидим, – ответил офицер.

Вынув из кармана зажимную скобу, он прикрепил ее к кабелю лифта, затем к тросу, встал ногами на нее и попрыгал, проверяя на прочность. Потом прикрепил таким же образом вторую скобу, затем третью, четвертую… Шаг за шагом он начал подниматься в шахте лифта к трифорию, расположенному на уровне восьмого этажа.

Беллини обернулся и посмотрел в глубь коридора: там молча стояли бойцы первого взвода с необходимыми инструментами и приспособлениями, вооруженные пистолетами и винтовками с глушителями и с приборами ночного видения.

На полу около лифта с переносным коммутатором для полевых телефонов сидел связист, налаживая постоянную связь с другими подразделениями и группами спецназа, а также со штаб-квартирой в Рокфеллеровском центре.

– Когда начнется эта катавасия, поддерживай связь в первую очередь между взводами и не слушай указаний мэра и комиссара полиции… У меня нет никакого желания выслушивать их, пока не будет дан отбой, – приказал Беллини.

Связист с понимающим видом кивнул.

В коридор вошел Бурк. Лицо он раскрасил для маскировки гримом, а на автоматический пистолет навинтил большой глушитель. Беллини насмешливо посмотрел на него и заметил:

– Не похоже на Лос-Анджелес, не так ли, Бурк?

Тот вложил пистолет в наплечную кобуру и, не отвечая на шутку, сказал:

– Ну что ж, тронулись, Беллини.

Беллини пожал плечами. По веревочной лестнице он поднялся на крышу лифта. Вслед за ним туда же взобрался и Бурк. Беллини осветил ручным фонариком стены шахты, уперев луч в дубовую дверь архиепископской ризницы, футов на двадцать выше своей головы, и тихонько шепнул Бурку:

– Если фении поставили там своего парня с автоматом, и он услышит, как мы лезем по стене, то будет море крови, а на этой крыше окажется гора трупов.

Бурк попросил Беллини посветить повыше, там виднелись смутные очертания спецназовца, поднявшегося уже на высоту футов сто. Бурк предостерег Беллини:

– А засада, кстати, может ждать нас и там, наверху.

Беллини кивнул:

– Да, на бумаге все выглядит куда проще. – Он выключил фонарь. – Упустишь хоть минуту, будешь ослом и полетишь отсюда вверх тормашками.

– Верно.

Беллини еще раз посмотрел вверх, в темноту шахты.

– Хотел бы я знать… заминирована ли эта дверь… да и вообще все другие двери в этом чертовом соборе? – Теперь Беллини говорил с явной опаской. – Помнишь, как в армии. Если в наушниках писк – значит, мины. А если молчок – значит, на испуг берут, а мин нет. – Он покачал головой. – Вот прозвучит первый выстрел – тогда и начнется настоящее дело, а сейчас все это дерьмовая дребедень… Флинн выводит меня из себя… Он понимает… Уверен, он еще больший псих, чем я…

– А может, Шрёдер сказал ему, какой ты на самом деле чокнутый, и он, должно быть, сам паникует? – успокоил его Бурк.

– Не иначе… – кивнул Беллини и рассмеялся, но затем выражение его лица опять стало суровым. – Мне уже невтерпеж убить кого-нибудь… Прямо так и свербит внутри, как когда хочешь курить, сам знаешь.

Бурк посмотрел на циферблат часов:

– Во всяком случае, дополнительного времени у нас не будет. Ровно в шесть ноль три игре конец.

Беллини тоже взглянул на часы и заметил:

– Да… дополнительного времени нет… Это напоминает игру на стадионе, когда за пару минут до конца раздается предупреждающий сигнал, вскоре звучит гонг, трибуны рушатся, представление окончено.

Он опять нервно рассмеялся. Бурк настороженно глянул на него.

Между тем спецназовец взобрался на самый верх шахты. Привязав к поперечной балке нейлоновую лестницу, он сбросил ее конец вниз. Беллини поймал ее, прежде чем она ударилась о металлическую крышу лифта. Связист протянул ему портативный полевой телефон, и Беллини прикрепил его к плечу бронекуртки.

– Ну что, Бурк… полезли. Осторожнее на лестнице… не забывай, что с нее легко сверзиться.

Он начал подниматься первым, за ним Бурк, а следом, друг за другом, десять спецназовцев.

У дубовой двери архиепископской ризницы Беллини остановился и приложил ухо к деревянной поверхности. За дверью он услышал шаги, и оттуда потянуло холодом. Вдруг по двери пробежал луч света и снова исчез. Беллини подождал несколько секунд, направив винтовку прямо на дверь, сердце бешено колотилось у него в груди. Шаги стали удаляться и вскоре совсем затихли. Звякнул телефон, и Беллини тихо ответил:

– Да, слушаю.

В рации раздался голос телефониста:

– Наши люди снаружи передают, что электричество внутри отключено, ни одна лампа не горит, но… работает какое-то освещение, вроде свечи горят. А может, осветительные ракеты.

Беллини грубо выругался. Скорее, это фосфор. Скоты! Хорошенькое дело для начала этой гребаной операции… И он опять пополз вверх по раскачивающейся лестнице.

Наверху шахты, на перекрестной балке, сидел офицер, проложивший сюда путь; увидев приближение других, он направил свой фонарик еще выше, и Беллини увидел небольшое отверстие, где в нескольких футах от покатого потолка чердака трифория заканчивалась стена шахты.

– Ну что же, рискнем, черт побери! – пробормотал Беллини себе под нос и, встав на балку, закрепленную на высоте восьмиэтажного дома, потянулся к отверстию и схватился за верхний край деревянной стены. Подтянувшись, он засунул голову и свои широкие плечи в эту дыру, не выпуская из рук пистолета с глушителем. На мгновение он сощурился, пытаясь что-нибудь разглядеть в темноте и ожидая получить пулю между глаз. Подождав пару-другую секунд и удостоверившись, что ничего не случилось, он повернулся на свет и одновременно взвел курок. Никакого движения опять не последовало. Тогда Беллини подтянулся, нырнул через стену вниз головой и, прикрыв голову руками, аккуратно приземлился.