К тому же нетрудно поверить и в то, что майор Мартин предвидел, какую роль мог сыграть в этом деле архитектор, и постарался схватить его намного раньше фениев. Но поверить в это – значило бы поверить и в другие более ужасные и кровавые поступки, совершенные Мартином.

Размышления Бурка прервал Флинн, заявив:

– Теперь понимаешь, что к чему? Мартину не нужно, чтобы полиция шевелилась слишком скоро. Он хочет, чтобы она действовала ни шатко, ни валко, и ждет рассвета, когда истекает срок нашего ультиматума. Вероятно, он уже советовал вам добиваться продления срока, верно?

Бурк ничего не ответил. Флинн нагнулся к нему ближе и продолжал:

– И без четкого плана штурма вы готовы поверить ему. Но позволь заметить, что в шесть часов три минуты собора больше не будет. Если вы нападете, ваши люди взлетят на воздух вместе с ним. Единственное, что может предотвратить кровопролитие, – следовать моим условиям. Ты же веришь, что мы уже одолели вас. Так что подави свою проклятую гордыню и упрямство и скажи этим тупым подонкам по ту сторону стен собора, что пора закругляться и расходиться по домам.

– Они даже и слушать меня не станут.

– Так заставь их слушать!

– Люди по ту сторону стен собора считают, что фении для полиции и правительства Нью-Йорка такие же преступники, как и уличные банды грабителей и насильников. Они не могут договориться с тобой, Флинн. По закону они обязаны арестовать тебя и бросить в тюрягу к убийцам и насильникам, потому что, по их понятиям, все террористы – это те же воры и убийцы и даже еще хуже…

– Заткнись!

На несколько секунд воцарилось молчание, затем Бурк опять заговорил, но уже более спокойно:

– Я объясняю тебе, какова их позиция, и говорю то, о чем умалчивает Шрёдер. Да, мы пока проигрываем, но на уступки не пойдем никогда. Вам лучше сдаться… достойно… выторговать самые лучшие условия, сложить оружие.

– Нет. Ни один мой человек не согласится ни с какими предложениями, пока не выполнят наши условия.

Бурк понимающе кивнул:

– Ладно, сообщу вашу позицию… Может, пока еще не поздно что-то придумать, чтобы сохранить твою жизнь, жизнь твоих людей, заложников и собор… Но люди, находящиеся в лагерях для интернированных… – Бурк с сомнением покачал головой: – Лондон никогда…

Флинн тоже покачал головой:

– Все или ничего!

Оба замолчали, каждый оставался в полной уверенности, что сказал больше, чем хотел. А еще понимал, что то маленькое доверие, возникшее было между ними, исчезло.

С лестницы донесся голос Пэда Фитцджеральда:

– Отец Мёрфи пришел.

Флинн повернулся и приказал:

– Пусть идет вниз, к нам.

Священник, пошатываясь, медленно спустился по мраморным ступенькам, держась за медные перила. Его лицо, перевязанное бинтами, озарила улыбка, и, просунув руку между прутьями решетки, он тихо проговорил:

– Патрик, рад видеть тебя.

Бурк пожал руку священника, спросив:

– С вами все в порядке?

Мёрфи кивнул:

– Смерть была совсем рядом, но, видно, мой час еще не настал. Господь пока не хочет видеть меня у себя.

Бурк отпустил руку священника и отдернул свою. Флинн быстро просунул руку сквозь прутья:

– Ну-ка, дай мне это.

Бурк разжал руку, и Флинн схватил клочок бумаги, лежащий на ладони.

Развернув бумагу, он прочел слова, написанные карандашом:

Далее следовало довольно точное описание мер по обороне собора. Флинн, сердито нахмурив брови, еще раз взглянул на начало:

Что бы это могло значить?

Он положил клочок бумажки в карман и взглянул на стоящих мужчин. Когда он начал говорить, в его голосе не чувствовалось раздражения:

– Я горжусь этими людьми, Бурк. Они не теряют присутствия духа. Даже эти двое святых отцов заставляют нас, я бы сказал, все время держать ухо востро.

Бурк повернулся к Мёрфи:

– Вам никому не нужен доктор?

Мёрфи мотнул головой и ответил:

– Нет. Травмы небольшие, доктор тут ни к чему. У нас все в порядке.

– Тогда все, святой отец. Возвращайтесь обратно, – сказал Флинн.

Мёрфи заколебался и осмотрелся. Он бросил взгляд на цепь и висячий замок, затем на Флинна, который стоял рядом, высокий, но далеко не массивный.

Флинн мгновенно почувствовал опасность и отпрянул назад. Его правая рука скользнула вниз, пальцы потянулись к поясу, он в любой момент мог выхватить пистолет.

– Раньше священники изрядно донимали меня, так что теперь моя очередь дать вам сдачи. Лучше уж не предоставляйте мне повода и поскорее уматывайте отсюда.

Мёрфи понимающе кивнул, повернулся и начал подниматься по ступенькам. Остановившись, но не обернувшись, он тихо бросил через плечо:

– Пат, скажи там всем, что мы не боимся.

– Они знают, отец, – ответил Бурк.

Мёрфи несколько секунд постоял у входа в склеп, затем повернулся и скрылся за изгибом лестницы.

Флинн небрежно засунул руки в карманы, затем посмотрел на пол и стал медленно поднимать голову, пока не встретился взглядом с Бурком. Он заговорил спокойно, без всякого металла в голосе, как было, когда он разговаривал с отцом Мёрфи:

– Обещай мне кое-что, лейтенант…

Бурк выжидал.

– Обещай мне, что если они пойдут на штурм, ты будешь с ними.

– Что-что?..

Флинн между тем продолжал:

– Видишь ли, если ты не пойдешь на штурм вместе со всеми, то ты не увидишь того, что должен бы видеть, и не сможешь говорить о том, о чем должен говорить. Подсознательно мысль об этом станет тебя все время терзать, и ты не сможешь жить в мире с самим собой. Ты ведь понимаешь, что я имею в виду.

Бурк почувствовал, как у него во рту пересохло от волнения. Он подумал о дурацком поведении Шрёдера.

Для рядовых полицейских ночка выдалась та еще. Линия фронта катастрофически приближалась. Он поднял глаза на Флинна и едва заметно кивнул.

Флинн понял его без слов. Отведя взгляд от Бурка, он попросил:

– Не уходи больше из дома настоятеля.

Бурк ничего не ответил.

– Оставайся поблизости. Оставайся там, особенно перед рассветом.

– Я буду рядом.

Флинн перевел взгляд на ризницу и обратил внимание на алтарь для священнослужителей в маленькой часовне, задняя часть которого находилась прямо под алтарем часовни Богоматери. За алтарем виднелись арочной формы высокие готические окна, выходящие на восток и залитые мягким, призрачным светом от искусственного освещения. Он долго всматривался в окна – они создавали эффект занимающейся зари, – а затем тихо произнес:

– Самые лучшие, самые удачные и самые полезные часы моей жизни я провел под покровом темноты, но никогда еще так не боялся увидеть восход солнца.

– Я понимаю твои чувства.

– Ну что же… А те, что снаружи, – они тоже боятся?

– Думаю, что да.

Флинн медленно кивнул и заметил:

– Рад слышать. Не слишком приятно переживать чувство страха в одиночку.

– Согласен.

Флинн продолжал:

– Когда-нибудь – если останемся в живых после этой ночи – я расскажу тебе об Уайтхорнском аббатстве… И вот об этом кольце. – Он постучал кольцом по медному пруту решетки.

Бурк посмотрел на кольцо и подумал, что это, наверное, своего рода талисман. Ему всегда казалось, что, когда имеешь дело с людьми, шагающими бок о бок со смертью, особенно с ирландцами, каждый раз вмешиваются какие-то магические, потусторонние силы.

Флинн опять уставился на мраморный пол и сказал:

– Может, и доведется свидеться попозже.

Бурк кивнул и торопливо сбежал вниз по ступенькам.

Брайен Флинн, стоя у входа в исповедальную кабину, откинул боковую портьеру и осмотрел небольшую белую кнопку, встроенную в панель. «Последнее сообщение из исповедальни передал Хики…» Послышался звук приближающихся шагов. Подошел Хики, остановился и взглянул на часы.