Морин нервно мотнула головой:

– Шейла не нуждается в нашей помощи.

– Может быть, и нет, но если ты ошибаешься…

– Я не хочу, чтобы убили кого-нибудь еще…

– Есть разные дороги… – Флинн ненадолго замолчал, подбирая нужные слова, а затем продолжил: – Разные дороги… Но ключи к тюремным воротам Ольстера лежат в Америке…

Через месяц, когда весна уже вступила в свои права, и спустя три недели с тех пор, как Морин Мелон уехала в Дублин, Брайен Флинн отправился на такси в Уайтхорнское аббатство, чтобы поблагодарить отца Доннелли и попросить его о возможной помощи в будущем.

Ворота аббатства оказались запертыми. Флинн долго стучал в надежде, что кто-нибудь услышит, но все было тщетно. Проезжавший мимо в двуколке местный фермер объяснил, что за аббатством присматривают местные жители, нанятые епископом. А постоянно в нем много лет уже никто не живет…

Брайен Флинн, облаченный в черную сутану с белым воротником католического священника паствы Папы Римского, стоял неподалеку от южного входа в собор святого Патрика. В руках он держал пакетик, завернутый в белую оберточную бумагу, расписанную растительным орнаментом. В нескольких шагах от него мерзли в холоде туманного серого утра три пожилые женщины и двое мужчин.

Одна из двух створок огромных дверей распахнулась – появился церковный сторож и кивком пригласил ожидавших войти. Кучка людей медленно поднялась по ступенькам и вошла в собор. Флинн последовал за ними.

Войдя, он встал на колени перед престолом. Мраморная стена и алтарь были празднично украшены, и он разглядывал убранство.

Прошло четыре года, как он покинул Уайтхорнское аббатство. Четыре долгих года минуло с тех пор, как он видел ее. Сегодня он сможет увидеть ее снова. В последний раз.

Поднявшись с колен, Флинн прошел в переднюю часть собора; его рука скользнула в карман черной сутаны и нащупала холодную сталь автоматического пистолета.

Отец Тимоти Мёрфи вышел из своей комнаты в доме настоятеля собора и направился к подземному переходу между домом и собором. Он подошел к большой панельной двери в конце коридора и открыл ее. Войдя в темную комнату, повернул висящий на стене выключатель – мягкий свет разлился под мраморным сводом ризницы.

Пройдя в часовню, расположенную в задней части ризницы, отец Тимоти Мёрфи опустился на колени, обратив молитвы к святому Патрику в его праздничный день, прося, как он делал каждый год, мира Северной Ирландии – его родной земле. Он молился также о хорошей погоде для торжественного шествия и о мирном, спокойном дне в своем городе.

Поднявшись с колен, священник снова прошел через ризницу, поднялся по мраморным ступеням и направился к полуоткрытым медным воротам под белой мраморной аркой. Прикрыв за собой ворота, он продолжил путь.

Первую остановку он сделал на площадке, чтобы заглянуть в склеп, закрытый на тяжелый засов, где находились останки усопших архиепископов Нью-Йорка. Мягкий желтоватый свет, разлитый по всей гробнице, создавал атмосферу полнейшей отрешенности от земной жизни.

Над площадкой лестница разветвлялась, и отец Мёрфи пошел налево. Обогнув алтарь, он направился к массивной кафедре, возвышающейся над церковными скамьями. Поднявшись по крутым, дугой изгибающимся каменным ступеням, священник оказался под высоким резным бронзовым навесом.

Перед его взором предстало огромное внутреннее помещение собора, занимающего целый городской квартал. Крошечные светлые блики, отраженные от цветной мозаики огромных окон храма, пронзенных ранним утренним светом, странным образом преобразили картины сцен из Священного писания, превратив их в нечто иное – абсолютно отличное от того, что желали изобразить создававшие их мастера. Освобожденные от темной оболочки головы и тела святых приобрели фантастические ярко-голубые и огненно-красные оттенки, придав им черты скорее дьявольские, чем божественные.

Отец Мёрфи отвернулся от мозаичного витража и посмотрел вниз, на церковный зал. В разных концах там находились человек двенадцать – каждый был наедине только со своим Богом. Священник перевел взгляд на хоры, расположенные напротив. Большой орган возвышался подобно миниатюрному собору: тысячи его тонких, как остроконечные шпили церковных башен, медных труб в рассеянном матовом свете, льющемся из массивного оконного арочного проема, казалось, парили в воздухе.

Достав из кармана напечатанные на машинке листы с текстом проповеди, отец Мёрфи положил их на открытые страницы требника и поправил микрофон. Приведя все в порядок, он посмотрел на часы: было шесть сорок утра. До начала мессы оставалось еще двадцать минут.

Еще раз окинув взглядом церковный зал, отец Мёрфи заметил высокого священника, стоящего позади иконы святой Брижитт. Он не встречал ранее этого человека, но в день святого Патрика в храм приходит много священнослужителей, желающих получше рассмотреть достопримечательности собора. «Неотесанный мужлан», – подумал отец Мёрфи об этом с виду застенчивом молодом человеке, хотя и сам в молодости был сельским приходским священником. Пожалуй, он подумал так не только потому, что движения молодого священника были угловатыми – его показная уверенность казалась несколько неестественной, в нем чувствовалась какая-то нервозность. Страха он не внушал, но осматривал окружавшее его пространство так строго, словно собирался купить это место и был недоволен некоторыми деталями обстановки.

Отец Мёрфи сошел с кафедры, по пути рассматривая цветочные гирлянды, вытащил одну гвоздику и воткнул в петлицу. Он спустился по ступенькам к алтарю и вышел в центре бокового придела храма. Пройдя в большое помещение, расположенное под башней с колокольней, отец Мёрфи остановился в нескольких шагах от высокого священника – отсюда было удобно поприветствовать духовного собрата.

Помедлив мгновение, он улыбнулся и произнес:

– Доброе утро, святой отец!

Высокий священник внимательно посмотрел на него:

– Доброе утро.

Отец Мёрфи хотел протянуть ему руку, но руки священника были заняты – в одной он держал завернутый в бумагу сверток, а другая находилась в кармане сутаны. Поэтому отец Мёрфи прошел мимо и, отодвинув засов парадной двери, вышел из холодных каменных стен на мраморные ступеньки, ведущие ко входу в собор.

Светло-голубые глаза священника следили за видимой отсюда Пятой авеню, затем он перевел взгляд на верхушку здания Международного Рокфеллеровского центра. Солнечные лучи отражались от бронзовых украшений здания. По всему видно, праздничный день будет для ирландцев солнечным. Великий день.

Отец Мёрфи повернул голову направо. Оттуда медленно приближался автомобиль, освещая дорогу желтыми фарами. Когда машина проезжала мимо собора, до отца Мёрфи донеслись неприятные шипящие звуки. Из задней части кузова распылялась зеленая краска, вычерчивая на дороге четкую пунктирную линию для регулирования движения транспорта.

Затем он обратил внимание на высокую бронзовую статую Атласа, обращенную к нему лицом и стоящую на другой стороне улицы перед Международным центром. Языческий бог, застывший в классической позе, держал в руках земной шар. Отцу Мёрфи никогда не нравилась статуя – это была явная насмешка над церковью, над христианством. Да и сам Рокфеллеровский центр был насмешкой над его церковью – эти серые каменные здания-глыбы представляли собой колоссальный памятник человеческому тщеславию, вознесшемуся над мраморными колоннами собора.

Отец Тимоти Мёрфи долго и пристально рассматривал обнаженное мускулистое тело языческого божества, стоящего напротив, и вдруг вновь вспомнил о высоком священнике, которого только что видел в соборе.