– Я не могу двигаться.

Взводный подумал о том, что сейчас полмира следит за ним по телевидению, поэтому изобразил на своем лице заботу и по-доброму улыбнулся Дивайну.

– Ты – глупый осел! Я ведь могу вставить пистолет тебе между ног и отстрелить яйца. – Он посмотрел на высоченное здание Рокфеллеровского центра, где то и дело мелькали вспышки теле- и фотокамер и сверкали бинокли, и поднялся еще на одну скобу. – Слушай, солнышко, у меня есть веревка, и если ты ухватишь конец, то, клянусь Богом, сволочь ты этакая, спустишься по ней, как канатоходец.

Дивайн неотрывно следил за приближающимся человеком, одетым во все черное.

– Не смеши людей, – сказал он. Спецназовец рассмеялся, залез на медное основание и обхватил руками крест.

– Теперь все в порядке, мальчик. Ты, конечно, отменный придурок, но все нормально. Не двигайся. – Он обогнул крест, подтянулся повыше и обвязал одним концом веревки торс Дивайна.

– Это ты пальнул по прожекторам?

Дивайн молча кивнул.

– Стреляешь отменно, не так ли? Есть разряд? А что еще умеешь делать? Фокусы показывать? – Спецназовец говорил нарочито спокойным голосом, а сам в это время обвязывал другим концом альпинистской веревки основание креста. – А теперь тебе придется забраться чуть повыше. Не бойся, я тебе помогу.

Проблески сознания все же вспыхивали в задеревеневшей голове Дивайна. Немыслимо было зависнуть на высоте двадцать восьмого этажа над городом с самой передовой технологией в мире, а теперь его, раненого, упрашивают вскарабкаться еще повыше и потом спускаться на веревке.

– Вызови вертолет, – попросил он.

Взводный быстро взглянул на него. Дивайн посмотрел ему прямо в глаза и убежденно сказал:

– Ты собираешься убить меня.

– О чем ты, черт побери, болтаешь? Я рискую своей распроклятой жизнью, спасая тебя, дурья твоя башка. – Взводный с улыбкой обернулся в сторону Рокфеллеровского центра. – Давай шевелись, да побыстрее. Слезай!

– Нет.

Спецназовец услышал шум вверху и посмотрел туда. Над головой завис пожарный вертолет и стал спускаться к шпилю. Вот он приблизился, гоня на них лопастями винта холодный воздух. Из боковой двери высунулся человек в спасательной форме и с подъемным сиденьем в руке. Взводный подхватил Дивайна под руки и притянул к себе лицом, теперь он четко увидел, как посинел от холода молодой человек – на его рыжих волосах блестели даже замерзшие капли крови. Взводный внимательно посмотрел на его рану на горле и большую бесцветную массу на лбу.

– В дерьмо, что ли, лбом влез? Знаешь ли, ты уже должен быть покойником?

– Я собираюсь жить долго.

– Кое-кого из моих друзей порядком нашпиговали свинцом там внизу.

– Я не сделал ни единого выстрела.

– Вот как? Ну, давай, собирайся. Я помогу тебе обвязать петлю.

– Как вы можете убивать здесь, в святом месте?

Спецназовец глубоко вздохнул и выдохнул целый клуб пара.

Спасатель из пожарного вертолета теперь раскачивался над ними где-то футах в двадцати, опуская сиденье, которое зависло прямо напротив них всего в нескольких футах. Командир взвода положил руки на плечи Дивайна и сказал:

– Порядок, рыжий. Доверься мне.

Он дотянулся до сиденья и подвел его под Дивайна, застегнул на нем привязные ремни и освободил веревку.

– Не смотри вниз, – предупредил он и махнул рукой вертолетчикам, чтобы те поднимались.

Вертолет поднялся, и Дивайн оторвался от шпиля, описав в посветлевшем небе огромную плавную дугу. Спецназовец смотрел, как сиденье постепенно подтягивается к вертолету и Дивайна втаскивают внутрь. Затем он повернулся и опять взглянул на Рокфеллеровский центр. Из окон здания высунулись люди, гражданские и полицейские, он расслышал приветственные крики. Из окон посыпались листки бумаги, они медленно планировали в воздухе. Он протер слезящиеся глаза, приветственно помахал рукой людям, выглядывающим из окон, и начал слезать вниз.

– Эй, вы, ослы бестолковые! – закричал он, не в силах сдерживаться от распиравшей его радости. – Пишите теперь правильно мою фамилию. Здорово все получилось, вашу мать! Мэр Клайн – я теперь герой!

Сбежав по ступенькам винтовой лестницы южной башни, Бурк наткнулся в темноте хоров на группу гвардейцев и полицейских.

– Как обстановка?

Никто сразу не ответил, затем какой-то спецназовец сказал:

– Мы в потемках то и дело натыкаемся друг на друга. – И кивнул на шесть трупов, уложенных в ровный ряд у стены.

Бурк быстро оглядел помещение башни и заметил разбитую дверь, свободно болтающуюся на петлях. Спецназовец предупредил:

– Стойте подальше от линии огня по этой двери.

– Понимаю. Я уже догадался, что надо держаться от нее подальше.

Короткая очередь из автоматической винтовки ударила по двери, все кинулись на пол, так как пули рикошетом отскакивали от стен и разлетались в разные стороны, со звоном разбивая толстые оконные стёкла. Какой-то гвардеец не вытерпел и выпустил в ответ через дверь целый магазин из своей винтовки.

Затем в помещении послышалось эхо приглушенного звука снайперской винтовки с глушителем, и Бурк подумал, что на этом стрельба не кончится. Он обогнул помещение и скользнул вдоль стены к разбитой двери.

Уэнди Петерсон побежала по ступенькам ризничной лестницы вверх к алтарю. Она дышала прерывисто, как загнанная лошадь, а раненая пятка начала кровоточить. У алтаря она подскочила к стоящим там двум спецназовцам и грубо потребовала:

– Дайте мне фугасную гранату!

Один из спецназовцев даже вздрогнул от неожиданности и протянул ей довольно увесистый черный баллончик. Петерсон немного отодвинулась и посмотрела направо. От лестницы до лежащих под скамьями заложников было футов тридцать. А налево, до бронзовой плиты, выщербленной пулями, – всего пять футов.

«Сколько же она весит? – прикинула Уэнди. – В какую сторону откидывается? А где у нее ручка?» Она опять повернулась к алтарному помосту и спросила спецназовцев:

– Что с заложниками?

– Ничем не можем им помочь, – ответил один из бойцов. – Когда удастся улучить момент, им надо бежать сломя голову. Мы здесь торчим на случай, если их, не дай Бог, ранят… Но они вроде и не собираются давать тягу. Да и мы вскоре уйдем – что ж болтаться без толку. – Он откашлялся и продолжил: – Уже пять пятьдесят семь. А если бомбы взорвутся раньше трех минут седьмого?

Уэнди показала на бронзовую плиту и спросила:

– А каковы мои шансы, если попытаться добежать до нее?

Спецназовец посмотрел на закапанные кровью ступеньки лестницы и машинально дотронулся до своего уха, оцарапанного пулей, пущенной с хоров, – до них было больше сотни ярдов, к тому же алтарный помост освещался довольно слабо. Подумав, он ответил:

– Ваши шансы просто добежать до плиты вообще-то неплохие: пятьдесят на пятьдесят. А вот открыть плиту, бросить туда гранату, подождать секунды две-три, пока она взорвется, а затем быстренько убраться оттуда, здесь шансов не то что нет вообще, а даже, я бы сказал, гораздо меньше нуля.

– А если прорезать дыру прямо здесь?

– Неужели вы думаете, что мы не пробовали? – Он пошарил ногой по заляпанному кровью полу. – Вырезайте, если хотите, вот здесь.

Она мотнула головой и заметила:

– Я тут похожу немного – ведь никогда заранее не знаешь, что может произойти.

– Зато я знаю, что должно произойти, лейтенант. И здесь как раз не то место, где можно болтаться, когда это случится.

В этот момент в бронзовую плиту ударили две пули и рикошетом отлетели в сторону часовни Богоматери. Еще одна пуля угодила в потолок с лепниной на высоте десятого этажа. Петерсон и оба спецназовца, прячась от осыпающихся гипсовых осколков, посмотрели на темное пространство наверху. Спустя секунду-другую около них упал один из висевших кардинальских головных уборов. Спецназовец поднял его и принялся разглядывать красную бахрому. С хоров раздался голос Лири:

– Получай в подарок кардинальскую шляпу. Я прострелил ее на лету, да еще в кромешной темноте. Боже! Как же здорово я стреляю! Всаживаю без промаха!