— Тренер, наша принцесса проснулась? — возник из ниоткуда Скарецки. — Можно уже попить?

— Проснулась, — отозвался Агеллар. — Иди уже пей.

Вечером мы собрались за одним столом, чтобы продегустировать кухню Агеллара. В меню присутствовали: суп грибной, гречка с мясом и морс из свежих ягод. Все это пахло настолько впечатляюще, что ни у кого не возникло желания отказаться от своей порции, кроме Покровен. Она брезгливо поджала губы, ограничившись лишь стаканом морса. Нам к нему прилагалась еще и сладкая булочка, но замдиректора на диете, поэтому свой голод запивала лишь кисло-сладкой водичкой. Мы уплетали за обе щеки, к ее неудовольствию, но нам на него было как-то плевать.

Еда, приготовленная тренером, была божественна. Птица-голубь оказалась на вкус похожа на курицу, грибы тоже выглядели вполне съедобными — сомневаюсь, что мы надоели Агеллару настолько, чтобы он захотел нас отравить. В течение нескольких минут мы размеренно скребли пластиковыми ложками по тарелкам, и вскоре вся посуда была опустошена, а мы переползли к костру. После сытного и вкусного ужина нас потянуло на песни, которые сопровождались тремя аккордами Скарецки. Мы как-то быстро устали от монотонного бряканья, и нас снова спас Агеллар.

— Чен, дай-ка мне гитару.

Грешным делом, я подумала, что тренер будет бить Скарецки гитарой по голове за издевательство над инструментом. Он не стал. Попробовал звук, подтянул струны и наиграл какую-то мелодию.

— Вы знаете "Смерть неверным"? — благоговейно прошептал Скарецки.

— В общих чертах, — отмахнулся Агеллар.

Мне почему-то захотелось, чтобы он спел. С таким голосом у него должно неплохо получаться.

— Тренер, может, споете что-нибудь? — попросил кто-то.

— Можно, — легко согласился Агеллар, а я досадливо вздохнула.

Надо было всего лишь попросить, какая малость.

Сильные руки уверенно сжали гитару, и пальцы ловко перебрали струны. Он сыграл вступление и запел. Не знаю, как остальные, а я застыла на вдохе, чувствуя, как подрагивают губы. Пел тренер великолепно, завораживающе, словно играя не на гитарных струнах, а на струнах души.

…Саднит в одном виске,

В каком из них — не знаю.

Время тает, бьет секунды рыбой на песке.

Я вижу, по руке так медленно сползает

Капля крови,

Теплая и темная

Моя…

Встаю один,

Сердце рвется из груди,

Поднимая знамя,

Не доживший до седин,

Под солнца зной,

Ненадолго живой…

Ненужные слова,

Несказанные фразы

Сразу разом

Потерялись где-то высоко.

Я видел много снов,

Слышал много сказок,

Так прекрасно небо надо мной,

И мне легко…

Встаю один,

Сердце рвется из груди,

Поднимая знамя,

Не доживший до седин,

Под солнца зной,

Так ненадолго живой,

Так сегодня надо,

Никого со мной!

Припев закончился эмоционально, тренер сыграл соло, и завершил еще одним припевом:

Встаю один,

Сердце рвется из груди,

Поднимая знамя,

Не доживший до седин,

Под солнца зной,

Так ненадолго живой,

Так сегодня надо,

Я иду на вас войной…[1]

Аплодировали все. Некоторые даже стоя и с криками "браво!". Я осталась сидеть. Не потому что мне не понравилось. Боялась, что от переизбытка эмоций ноги откажутся меня держать.

Агеллар вынырнул из каких-то тяжелых воспоминаний, слишком у него был отсутствующий взгляд, когда он поднял голову.

— Тренер, вы так здорово поете, — произнесла девочка, пришедшая с Рикардом.

— Никто не хочет спеть? — спросил Агеллар, игнорируя похвалу.

Взгляды собравшихся почему-то скрестились на мне.

Я замялась. В такой интимной обстановке петь было гораздо страшнее, чем перед полным залом.

— Лиа, давай, — толкнула локтем Гидра, и я решительно встала и подошла к тренеру. Шепнула на ухо название песни, и он не раздумывая кивнул.

— Вы знаете? — удивилась я.

Он снисходительно улыбнулся.

— Я не настолько древний, Ранхил.

Агеллар заиграл. Уже по первым аккордам я поняла, знает и в совершенстве. Мы не сговаривались, кто какой куплет будет петь, и тренер вступил первый:

Белая, загорелая, но всё же белая,

Смелая, щурит солнце в глазах отражения

Звонкая, засмеется и мне снова радостно

Гибкая, обошла все капканы сердечные…

Второй куплет затянула я:

Влажная полоса вдоль солёного берега.

Счастье ли, по колено лишь быть обнажёнными?

Искрами побежали минуты бесценные -

Золотом каждый час нам на память останется.

Припев пели вместе. Мой голос дрожал от переизбытка эмоций, стук сердца вторил гитаре, словно барабан. Агеллар был внешне спокоен.

Цвета тёмной ночи волосы

Потекли ручьями по плечам,

В тишине родится всё, что так

нужно нам.

Скоростью опасных горных рек

Забурлила в жилах алая,

Быть с тобою рядом целый век -

мало мне![2]

— Хватит, хватит уже грустных песен! — воскликнула Покровен, и гитара, обиженно тренькнув, замолчала.

Тренер посмотрел на меня долгим взглядом, полным необъяснимых мне чувств, царапнул зубами нижнюю губу, только после этого отреагировал на замдиректора.

— Что же вы предложите, Лавина? Спать еще рано ложиться.

Покровен лукаво стрельнула глазами при слове "спать", и выдала:

— Давайте поиграем в "бутылочку"?

Ее шумно поддержали. Агеллар пожал плечами и вернул гитару. Все стали рассаживаться по кругу, нашли стеклянную бутылку от минералки и начали игру. Покровен что только ручки не терла от такой удачной затеи, но по душу тренера пришел один из организаторов, и тренер надолго нас покинул. Я решила, что с меня на сегодня развлечений хватит и пошла в нашу с Гидрой палатку. Уснула почти сразу. Чуть позже услышала, что ломится Гидра, но не удостоила ее появление вниманием, только перевернулась на другой бок.

Около полуночи, когда лагерь затих, я распахнула глаза и поняла, что выспалась. Безрезультатное вращение на месте только больше меня раззадорило, я села и натянула спортивки. Кажется, ночь обещала быть бессонной.

Было свежо. В этом году погода непредсказуема — затяжная весна сменилась жарой, но ночи по-прежнему обдавали холодным дыханием. Я поежилась, но в палатку не вернулась. Сквозь темноту увидела еще вполне приличный отблеск костра и направилась к нему.

При ближайшем рассмотрении оказалось, что в костре лежат совсем еще целые ветки, язычки пламени еще не успели захватить их целиком. Очевидно, кому-то не спится также, как и мне. Я осмотрелась, но никого не увидела и решительно подставила руки, согревая. Боковым зрением я увидела какое-то движение сзади, но все равно вздрогнула, когда на плечи опустилась черная толстовка. Меня сразу бросило в жар — не то от испуга, не то от согретой чужим телом одежды.

— Чего не спишь?

Я пожала плечами, унимая бешеный стук сердца.

— Днем наверно выспалась, — призналась я, и Агеллар улыбнулся. — А вы?

— Не хочется, — спокойно ответил он.

И я вспомнила его слова.

— Когда вы говорили, что ужасно не спасть никогда — вы говорили про себя?

— Это не совсем верно, но…да.

Мы замолчали. Вопросы рвали меня на части, но я просто попросила его:

— Расскажите мне о войне.

Тренер ненадолго опустил голову, а когда поднял, на лице уже не было и тени улыбки.

— Захотелось страшилок на ночь?

— Нет, просто хочу знать, через что вы прошли.

— Зачем тебе это? — глухо спросил он.

— Мне кажется… — я замолчала, подбирая слова. — Вы никогда и никому не рассказывали об этом. Не было такого человека, которому бы вы могли поведать об увиденном и пережитом, чтобы снять с себя хоть часть тяжести воспоминаний.