– Сашка, привет! Ты на конференцию для коучей в Лондон едешь?

– Очень хотела, да не получается. Начала тренировки для восхождения на Эверест.

– Ну ты даешь! Мало тебе карьерных и профессиональных вершин? Что это ты вдруг надумала?

– Морально готовилась несколько лет, а теперь вот решилась. А ты едешь в Лондон?

– Еду, но у нас проблема, нам синхронист до зарезу нужен. Есть одна девочка, но без сменщицы никак. Вот я и решила тебя спросить, может, выручишь?

Ну, ребята, вы даете! Синхронист!.. Я, конечно, готова помогать, но попросить меня поработать синхронистом на международной конференции?! Проехали, на этой горушке мы уже были! Следующая станция – Эверест. Пошла готовиться к очередному занятию с Анатолием. Строгий, зараза, все наизусть будет спрашивать.

Меня вообще-то Маргаритой зовут, но сынишка мой в детстве «р» не выговаривал, называл меня мамусечкой. А когда постарше стал, сократил до Мусечки. Так и прижилось в семье мое новое имя. Правда, на работе меня всегда звали только Маргаритой Андреевной. Я же финансовым директором была, важной персоной!

Удивительное дело: всегда математика была слабым местом, из троек не вылезала, а карьеру сделала именно в финансах. Меня родители уговорили в финансовый университет поступать, я сопротивлялась жутко, но они меня все-таки уломали. На жалость давили: «мы-де уже не молодые, содержать тебя не сможем, если что».

С самого раннего детства я играла только в школу. Рассажу, бывало, всех своих кукол, мишек, заек на полу, и давай им читать. А потом к доске вызывала, пересказывать заставляла. Я так все детские книжки перечитала, все стишата выучила. Когда в первый класс пошла, мне и учиться-то было скучно, я всю программу со своими «учениками» к тому времени благополучно прошла. Мы и письменные задания с ними делали. Мама накупит мне тетрадей, а я их нарежу на маленькие квадратики, соединю скрепочкой – вот и готовы маленькие тетрадочки для моих подопечных! Попадало мне за это не раз, но я продолжала «учительствовать».

Мама у меня строгая была! Если сказала: «Это надо сделать!» – все, даже не обсуждалось. Ее и папа боялся. Она все уроки у меня проверяла, заставляла книжки читать дополнительные, не по программе. Очень переживала, если оказывалось, что я вдруг что-то из классики не читала. Была убеждена, что образованный человек должен быть начитанным. Диктантами меня мучила, добивалась стопроцентной грамотности.

А папа мой все время пропадал на работе. Я и помню-то его плохо, он как-то тенью прошел через мое детство. Мама – да, властная женщина была, а папа… Он очень конкретный был. Если что-то не так – рявкал, и все сразу замолкали. И в следующий раз мы с сестрой уже крепко задумывались, прежде чем что-то натворить. Наверное, с тех пор у меня такая мгновенная реакция: скажут «Нагнись!» – и я тут же нагибаюсь без лишних вопросов. Мне это потом в жизни пригодилось не раз.

Я отрывалась только в школе. Во всех кружках занималась, на олимпиаду по русскому ездила – мамины уроки не прошли даром. Учителя меня любили, я послушная была, все выполняла, что просили.

…Мое благоговение перед профессией испарилось за один день: я увидела учительницу по русскому и литературе в нашем гастрономе. Она около кассы стояла, деньги в кошельке пересчитывала. Вздохнула и выложила половину продуктов из корзины, взяла только молоко, хлеб и бутылку подсолнечного масла. Мне так жалко ее стало, до слез! С тех пор, сидя на ее уроках, я никак не могла отделаться от этого щемящего чувства. Со страстью к преподаванию было покончено навсегда.

Учиться в финансовом университете поначалу было скучновато, но дома я помалкивала, не хотелось родителей расстраивать. Старалась обходиться без троек. А на последних курсах вошла во вкус, да и в целом как-то поинтереснее стало. Мне особенно нравились занятия, на которые известные люди из бизнеса приходили, из Союза промышленников и предпринимателей, из Центробанка… У нас даже сам Прохоров пару раз выступал, он тоже наш университет окончил. Несколько семинаров бывший министр финансов Егоров провел. Вот уж мы завалили его вопросами, он, бедный, никак домой уйти не мог! Зато явка на его занятиях была стопроцентная.

Карьеру я делать не собиралась, как-то само все сложилось. Походив пару месяцев по собеседованиям, попала в хорошую компанию. Делала все, что полагалось, с начальством не спорила, старалась всегда быть рядом, помогать. Переработки не подсчитывала, как некоторые. У нас сверхурочные лишь частично оплачивались. Проработала несколько лет не поднимая головы, с небольшим перерывом на декрет.

Потом меня перевели в другой отдел. И вот там мне крупно повезло с начальником. Такой классный дядька! Я за ним готова была хоть на край света. Никогда не повышал голоса, но требовательный, спуска нам не давал. Сколько раз приходилось оставаться до ночи, приезжать в выходные! И никто не жаловался. Надо – значит, надо. Он и сам с нами сидел, так что все было по-честному.

Он столько мне дал в плане профессии, что я ему по гроб жизни буду благодарна. Ничего не утаивал, всеми секретами делился, поддерживал меня, когда на второе высшее пошла учиться. Правда, работать приходилось еще больше – я за операции с зарубежными филиалами отвечала, их никому перепоручить было нельзя. И домой не возьмешь – строго запрещено.

Когда он развелся, мы его всем отделом жалели. Поговаривали, что жена не выдержала такого напряженного ритма, забрала детей и послала его открытым текстом. Он даже пить начал, и наш старший вице-президент вызывал его пару раз «на ковер». О чем уж они там говорили, никто не знает, но пить начальник перестал. Правда, сильно замкнулся, и отношения наши стали прохладнее. После этой истории он часто говорил мне: «Маргарита, иди домой, брось ты все это! Тебя же сын ждет!» Мне, конечно, приятно было, что кто-то обо мне заботится, но уйти пораньше никак не получалось: после того, как начальник впал в депрессию, работы прибавилось.

А сын у меня замечательный! Правда, я его с годика толком и не видела. Все с нянями или с бабушками. До сих пор себе простить не могу, что выскочила тогда из декрета, оставив его, еще молочного, на чужих людей. Первое время я бегала каждые полтора часа в туалет сцеживаться, но через месяц поняла, что при моей работе быть кормящей матерью нереально. Да и начальство недовольно ворчало, когда я ровно в шесть часов, суетливо запихивая молокоотсос и бутылочки в огромную сумку, побросав всю недоделанную работу, неслась домой.

Я ему песенки, сказки, смешные истории на магнитофон записывала, чтобы хоть голос мой слышал, не забывал. Няня рассказывала, что он все песенки за мной повторял, просил прокручивать по нескольку раз. А песенку про мамонтенка сам выучил и записал мне на телефон. Я все время плакала, когда слышала его тоненький голосок, старательно выводящий:

Когда стал постарше, брала его несколько раз на работу. Ему так нравилось, что мама – директор! Он так мне и сказал: «А я думал, что директорами только дяденьки бывают!» Сидел за моим столом, важный такой, писал на отрывных бумажках распоряжения и разносил по сотрудникам. Подойдет к столу, прикрепит стикер – и молча назад, дальше свои каляки-маляки писать. Все меня мучил, кто чем занимается, кто старший, кто младший, кто кому подчиняется – все ему было интересно. А потом наскучило: сказал, что лучше будет дома меня дожидаться. Очень переживал, что я прихожу поздно, уставшая.

– Мама, ты почему ты так много работаешь?

– Сыночек, а кто же будет деньги зарабатывать?

– А тебе не нужно больше работать. Я клад нашел! У нас теперь есть деньги, оставайся со мной дома!