В этот период мы снова сблизились с мужем, и это была совершенно другая связь. Нет, не отчаянная попытка уцепиться за его здоровье и поддержку. Для меня стало настоящим откровением, что рядом все эти годы был человек, который отчаянно пробивался ко мне со своей бескорыстной любовью, и мне просто нужно было повернуться к нему сердцем и рукой, чтобы принять эту любовь. Ничего большего. Не требовалось даже что-то делать в ответ, нужно было просто «держать проход свободным». И когда я наконец отомкнула заросшие мхом засовы и толкнула ворота наружу, навстречу мне хлынул такой свет, что в первые минуты я просто зажмурилась от неожиданности. А потом почувствовала тепло, мягкое, деликатное тепло, которое постепенно, клеточка за клеточкой, проникало в меня, согревая, расслабляя, успокаивая, убаюкивая, обнимая… Это было такое невыносимое чувство блаженства и счастья! Да, наверное, именно тогда я и поняла, что такое счастье. И это удивило меня и озадачило: так просто? Это и есть счастье? А для чего тогда была нужна вся моя прошлая жизнь?

Пребывая в блаженном состоянии, я долго прокручивала этот вопрос в голове, пытаясь понять, что же значило для меня все, чем я жила до того рокового дня. Странно: мне казалось, что я уже проживала моменты счастья. А как же тогда назвать мою радость, когда я увидела себя в списках зачисленных на самый престижный факультет МГУ? Для меня, семнадцатилетней девчонки, приехавшей из другой республики – ныне отдельного государства, поступить в главный вуз страны без всякого блата было почти фантастикой. А брак с сыном дипломата, коренным москвичом, самым красивым парнем на нашем потоке? Все девчонки меня враз возненавидели, когда узнали, что Ванечка Добровольский женился на мне, жалкой провинциалке, серой мышке.

Помню наше первое путешествие во Францию. Сказка… Я ведь действительно была самой обыкновенной провинциальной девчонкой – мечтала увидеть Париж и умереть. Как миллионы таких же девчонок со всех уголков бывшего Советского Союза. Умирать мне не пришлось, хотя молодой муж постарался удивить меня по полной. Жили мы напротив Триумфальной арки, в старинном отеле, в прекрасном двухкомнатном номере с милым балкончиком, с великолепным видом на Елисейские Поля и Эйфелеву башню. Спускаться в ресторан ленились, завтракали у себя. Выносили столик на балкон и часа полтора пили кофе с хрустящими круассанами и малиновым джемом. Муж все время удивлялся:

– Мышонок, как в тебя влезает столько круассанов? Остановись, тебя же разорвет!

– Не могу, я такой вкуснятины никогда раньше не ела! Все, хочу каждое утро завтракать круассанами. Даже в Москве! Я разузнаю рецепт и буду тебе делать – каждый день с разными начинками. С шоколадом, с джемом, с карамелью. М-м-м…

А потом друзья родителей мужа, знакомые еще со времен дипломатической службы, возили нас по всему Лазурному побережью. Семь дней на колесах! Мы переезжали с места на место, останавливаясь в маленьких отельчиках, больше похожих на старинные виллы богатых французских аристократов, гуляли по узким улочкам Антиба и Грасса, купались ночью в потаенных бухточках Сен-Жан-Кап-Ферра.

– А когда мы поедем в Канны и Ниццу?

– Деточка, там же одни туристы! Шумно и грязно. Хочешь, завтра в Монако отправимся, пообедаем у наших друзей на яхте?

Да, в тот момент у меня даже сомнений не было – вот оно, счастье!

Правда, продлилось оно недолго, муж-дипломат оказался жутким ревнивцем и домостроевцем. Милостиво разрешив мне закончить аспирантуру, он настоял, чтобы я отказалась от мысли о работе и сидела дома, как его мама. Мужу нужен надежный тыл! Наверное, если бы у этой семьи был фамильный герб, на нем значилась бы именно эта надпись…

Увы, тыл из меня вышел никудышный. Промучившись еще несколько лет, я попросту сбежала, покидав в сумку самое необходимое.

Когда я встретила Андрея, мне казалось – вот же оно, счастье! Классика: счастье – это когда тебя понимают! Впервые за много-много лет я поняла, что меня действительно кто-то понимает – понимает, что я люблю, о чем я думаю, что нравится, кого не переношу. Я так осмелела, что рискнула вернуться к Ванечке – только для того, чтобы забрать половину денег, которые родители дали нам на кооперативную квартиру. Он общаться со мной отказался, передав все права на решение финансовых вопросов отцу. Тот после оформления необходимых юридических формальностей молча сунул мне в руки пухлый конверт и ушел, не попрощавшись.

С Андреем было просто и легко. Мы работали вместе, отдыхали вместе, а через какое-то время просто решили жить вместе. Как-то все само собой получилось, быстро и без затей. Это было счастливое время… впрочем, когда мы через три года разъехались, нам обоим так уже не казалось. Мне хотелось абсолютной свободы, Андрею – настоящей семьи, детей, уюта. Он целыми днями пропадал в агентстве по продаже недвижимости, пытаясь набрать хорошую клиентскую базу. У него была безумная затея: открыть собственную компанию по продаже элитных особняков на Новой Риге. Я была в шоке, все вкладывались в Рублевку, именно там был центр понтов и бешеного бабла. Но Андрей упорно доказывал мне, что через десять лет все поменяется и цены на землю подскочат так, что зазевавшийся будет в проигрыше. Мы постоянно спорили, я не поддерживала его идеи, он злился, не разговаривал со мной по нескольку дней.

Наконец он зарегистрировал свою компанию, ушел из агентства и позвал меня к себе. Я отказалась. Для него это было предательством, для меня – разумным и оправданным шагом. Я не хотела рисковать хорошим и проверенным местом, где была на особом счету и имела ясные перспективы карьерного роста. А расти мне очень хотелось. Побыв несколько лет под началом Андрея, ведущего специалиста по продаже недвижимости, мне захотелось самостоятельности.

После его ухода такой шанс наконец представился. Мне предложили возглавить отдел по работе с иностранцами, которые валом повалили в Москву после перестройки. Они, как правило, приезжали на 2–3 года, с семьями, детьми. Напуганные антироссийской пропагандой, стремились держаться в центре, поближе к цивилизации, или наоборот, селились в закрытых поселках для экспатов, тщательно охраняемых нашей доблестной милицией. Работы хватало, МГУ-шный диплом и свободный английский оказались очень кстати. Начальство было довольно, иностранцы тоже. Передавали мои контакты по цепочке, так что через пару лет у меня образовалось столько клиентов, что пришлось расширять отдел.

Когда на полученный годовой бонус смогла купить двушку на Речном вокзале, думала: все, вот это точно настоящее счастье.

Я долго ходила по комнатам, разглядывала каждый сантиметр новой, моей личной московской квартиры. Я вдыхала запахи свежей краски и отшлифованного паркета, я гладила белоснежные подоконники и заботливо стирала капельки воды с блестящего хромированного крана в ванной. Несколько месяцев я не решалась обставить свой новый дом, чтобы не спугнуть это необъятное чувство собственного пространства, свободного от всего чужого, лишнего, стесняющего. Купила только диван, и то самый маленький, складной, чтобы не занимал много места.

Моим самым любимым уголком стала кухня. Вот здесь я развернулась на полную катушку! Чего только я не накупила – и комбайн, и миксер, и кофеварку, и гриль, и хлебопечку. Первое время готовила себе обеды из трех блюд, каждый день – новый, благо кулинарить меня бывшая свекровь научила на славу.

На целый год моим основным развлечением стали поездки по хозяйственным рынкам и мебельным магазинам. Я ходила, выбирала, присматривалась… и ничего не покупала. Мне хотелось сделать из своей квартиры конфетку – такую, какой я представляла ее в детстве, когда рисовала домики для любимых кукол. К сожалению, ничего похожего на мои художества в московских торговых центрах не встречалось.

Помучившись еще какое-то время, плюнула и решила, что следующую квартиру уж точно сделаю, как хочу. А тут сделаю как-нибудь, а то перед друзьями стыдно – в доме один стул и маленький диванчик. Вещи до сих пор в коробках неразобранные лежат.