Пройдя на территорию казармы, мы сразу отправились сдавать снаряжение и только после этого позволили себе расслабиться. Лицо Пятнадцатой перестало быть напряжённым. Хохо принялся снова шутить, а остальные бойцы улыбаться. Нож с Кривым затеяли приятельскую перепалку, поддразнивая друг друга.

— Ну что, отдыхаем пару часов и на ужин? — предложила Пятнадцатая. Предложение все поддержали, и я отправился на «свою» лавочку медитировать.

Я честно пытался выполнять все советы мастера Плока: сидел и пытался почувствовать себя, мир вокруг и мудрость. Долежался до того, что в глазах зарябило, а перед глазами замелькали искорки. Я мотнул головой и только тогда заметил, что у меня появилась соседка. По совместительству, мой десятник.

— У меня в глазах даже искры зажглись, — укоризненно сказал я ей. — Я был уверен, что почувствовал себя и мир, и мудрость… До того, как увидел тебя, незаметно подкравшуюся.

— Если сидеть неподвижно ещё дольше, то к искрам в глазах добавятся иголки в конечностях, — отсмеявшись, просветила меня Пятнадцатая. — Ты эту лавочку решил своим домом сделать?

— Сюда просто никто не добирается, а я этот… нелюдимый, необщительный…

— И тебе тут хорошо, — закончила за меня Пятнадцатая.

— Ага.

— Против моего общества не будешь возражать?

— Да хоть весь десяток, — я пожал плечами. — Для хороших людей не жалко.

— А можно только меня, без десятка?

— Так без тебя сюда никто и не доберется, — настроение было таким, что, наверно, ни разу ещё в этом мире я себя так хорошо не чувствовал. И я засмеялся. Можно радоваться успехам, можно радоваться победам. Но важнее, оказывается, радоваться жизни как она есть. — Жаль, нельзя поделиться своим настроением. Взять и передать его. Мне кажется, на весь город хватило бы моего хорошего настроения.

— Да ты вообще оптимист из оптимистов, — буркнула Пятнадцатая. — Вон, до сих пор мудрость хочешь увидеть, не слопав и десятка горошин.

— Да, хочу, — ничуть не расстроился от её слов я. — Может, и увижу.

— Шрам, ты скорее привидение увидишь, чем мудрость.

— Тоже хороший навык, — не стал я возражать.

Так, перебрасываясь ничего не значащими фразами, мы с ней и досидели до ужина.

Пятнадцатая не была бы сама собой, если бы не устроила нам всем весёлую жизнь. Она не только возобновила тренировки, но и увеличила их интенсивность. Почти каждый боец десятка прошёл через бои с ней. Девушка постоянно сетовала, что у нас нет нормальных тренажёров, и устраивала массовые побоища. Правда, организовать их на плацу она больше не решалась — и проводила в тренировочных залах. Доставалось новичкам и ветеранам в равной степени, потому что выходить на тренировочный бой приходилось против двух и трёх противников, которых себе в помощь брала Пятнадцатая.

Сама она теперь выходила сразу против всех бойцов своего десятка. И нет, ни разу она не одержала победу. Но каждый раз старалась так, как будто этот бой последний. И заразившись её энтузиазмом, мы пытались сделать так же.

— До похода в Пущу осталось не больше месяца, — рычала она, — а нам надо быть готовыми. А вы как сопли: вроде вместе, а как дунешь — так во все стороны!

В первые дни было всё: и злость (Нож и Пузо), и слёзы (Зенка и Лись), и ругань (Ладна с Пятнадцатой, Кривой с Пятнадцатой, Хитрый с Пятнадцатой, Хохо с Пятнадцатой, Нож с Пятнадцатой, Пузо с Пятнадцатой, Зенка с Пятнадцатой, Лись с Пятнадцатой), ругань и обида (я с Пятнадцатой), примирение — и снова ругань и обида. Но наша слаженность начала всё-таки расти. Шаг за шагом наша разношёрстная компания превращалась в сработавшийся десяток, приобретая опыт.

Я никому не жаловался, но мне как раз доставалось больше всех. Потому что со мной Пятнадцатая продолжала заниматься отдельно, буквально вытягивая все силы. С того момента, как к ней вернулась вера в себя и возможность стать нори, из меня она решила сделать настоящего бойца. Шансов отвертеться не было ни одного. И хоть я и не стремился увиливать, немного отдыха мне бы не помешало. Собственно, поэтому я с Пятнадцатой ругался и ссорился. Мы дулись друг на друга — чтобы на следующий день помириться и снова начать тренировки.

Единственной отдушиной стали занятия с Ножом. Я всё-таки решился брать у него уроки работы с мечом. И с удивлением понял, что Нож совсем не такой неразговорчивый и вредный, каким видится при первом знакомстве. И учителем он был отличным, хоть методы его и были очень необычными. У нас с ним не было поединков, и он не объяснял приёмов с мечом. Полчаса он просто заставлял меня ходить на полусогнутых, правильно ставить ноги, делать шаги назад и вперёд, полчаса заставлял уворачиваться от своих ударов, а ещё полчаса заставлял работать с единственным тренажёром, который сам и сделал. Тренажёр представлял из себя штангу с подставкой. Подставка из трёх палок была высотой в пару шагов, а штанга прикручивалась к ней под углом таким образом, что другой её конец, по желанию бойца, мог находиться как в ладони от земли, так и в пяти шагах. На этом конце имелась площадка, куда Нож ставил деревянный брусок, а за бруском тянулась нитка с подвешенным на ней колокольчиком. Мне нужно было рубить брусок, не потревожив колокольчик.

За всем этим с интересом наблюдал, к моему удивлению, Пузо, который и сам иногда начинал тренироваться. Не так активно, как это делал я, но с большим рвением.

— Нож, в чём смысл? — не выдержав, задал я вопрос своему тренеру. — Зачем надо сбивать брусок, уворачиваться, стоять в стойках? Я думал, что мы будем отрабатывать удары.

— Ты недоволен или интересуешься? — спросил парень, прерывая тренировку.

— Интересуюсь, — сказал я. — Чем мне быть недовольным? Я просто не понимаю, к чему должен прийти в результате.

— А-а-а, — протянул Нож, усаживаясь на бордюр площадки рядом с Пузом. — Ну вот как тебе объяснить… Вот ты попадаешь копьём туда, куда хочешь, да?

— Не всегда, но часто, — признался я.

— А надо, чтобы всегда. Но то копьём. Копьё — его хорошо в строю использовать, и ты почти всегда видишь наконечник. А меч — он другой. Им часто приходится вслепую бить. Ты его увидишь в последний момент, если меч короткий. Понимаешь?

— Пока да…

— Ну вот, — Нож посмотрел на растерянного меня и Пузо и предпринял вторую попытку объяснить. — Ну-ка, руки подняли и закрыли глаза!

Мы с Пузом подняли руки и закрыли глаза.

— Где ваши руки?

— Наверху! — ответил я.

— Над головой, — ответил Пузо.

— Вот вы откуда это знаете, а? У вас же глаза закрыты. Может, вы уже свои грабки ниже плеч опустили? — спросил Нож.

— Да мы бы почувствовали, — сказал я за себя и за Пузо.

— А вот! Можете руки опустить, глаза открыть, — радостно разрешил Нож. — Значит, вы всегда знаете, где находится ваша рука. Да?

— Да, — задумчиво ответил Пузо, а я ограничился кивком, начиная понимать, куда клонит Нож.

— И не важно, закрыты у вас глаза или открыты: вы всегда знаете, где ваша рука. Сомнительно, что вы можете так в руках запутаться, чтобы ударить самих себя, — продолжил Нож. — Нет, такое тоже бывает. Но чем лучше вы собой владеете, тем реже такое происходит. Вот и с мечом надо так же.

— Его надо чувствовать? Как руку? — предположил я.

— Как часть её! — согласился Нож. — Мечом вы, конечно, как рукой чувствовать не будете. Но видели, как возницы к краю улицы телегу прижимают? Они же не перегибаются через край передка, чтобы проверить, как прижались, а продолжают сидеть в середине и смотрят вперед?

— Да, — согласился Пузо. — Я видел разок. Думал, они просто знают, насколько надо прижать телегу…

— Нет, я узнавал… Они вообще не думают, — ответил Нож. — Просто чувствуют, что вот сейчас — всё, хорош. Или вот вы закрываете глаза и пытаетесь коснуться пальцем носа — и попадаете. Вы точно знаете, где ваш нос. И примерно знаете, где ваш палец.

«Это где же ты таких разговорчивых возниц-то нашёл?» — подумал я.