* * * «Счастливые билетики, билетики, билетики, а в них мотоциклетики, «фиатики», буфетики, Не верьте ни политике, ни дуре кибернетике, а верьте лишь в билетики, счастливые билетики… Сейчас на вас беретики, а завтра вы – скелетики. Хватайте же билетики, счастливые билетики!» * * * «Если вы с неудач полысели, то, синьоры, не будьте разинями — вы купите себе полицейского: замечательного, резинового. Бейте, плюйте, пинайте, тычьте, а когда его так поучите — облегченье хотя бы частично в этой жизни треклятой получите». «А резиновых членов правительства, вы скажите, у вас не предвидится?» «Обещать вам даже не пробую. Сожалею, синьор, — все проданы». * * * «Руки прочь, руки прочь от Вьетнама! Бросим стирку нашу, дочь, как-никак, я мама. Ну за что они бомбят тех детишек — вьетнамят, или все бездетны, или врут газеты?» «А я – плевал я на Вьетнам! Мне бы – тихо жить. Мне – заплатку бы к штанам новую пришить!» * * * «Синьор сержант, синьор сержант, у Пьяцца ди Эспанья искала я себе сервант и секретер для спальни. И вдруг – витрина, в ней кровать, а на кровати девка, в чем родила, конечно, мать, лежит и курит дерзко. А рядом с девкою лежат кальсоны чьи-то сальные и сверх того, синьор сержант, пустые… эти самые. А над стыдобищем таким написано: «Скульптура». Синьор сержант, спасите Рим и римскую культуру!» * * * «Рим спасти, синьора, сложно… Что поделать — молодежь!.. А что можно, что не можно, — в наши дни не разберешь». * * * «Стриптиз наоборот сейчас у нас в новиночках». «Что это за штуковина?» «А делается так: выходит, значит, дамочка, лишь бляшечки на титечках, а после одевается, и в этом – самый смак». «Старо… На сцену жизни все выползают голыми, а после одеваются в слова, слова, слова, но под словами все-таки друг друга видят голыми. Стриптиз наоборот — ля вита такова». * * * – Синьор, я хозяин бара, и, конечно, это не мое дело; но я хотел бы предупредить вас, что женщина, подсевшая к вашему столику, — извиняюсь, мужчина… – Что за странная шутка! – К сожалению, это не шутка, а жизненный опыт, синьор. Обратите внимание на руки и ноги – они чересчур крупные и мускулистые. Растительность снята с лица специальной пастой. Длинные волосы – или парик, или свои, отпущенные. Вас, может быть, ввела в заблуждение выпуклая форма груди? Это следствие парафиновых инъекций. Болезненно, но действенно. Синьор, вы еще очень молоды и, видимо, неопытны, поэтому я счел своим долгом несколько неделикатно предупредить вас… – Значит, эта женщина – мужчина? – Мужчина, синьор… – Черт знает что такое! Кстати, называйте меня не синьор, а синьорина. Я уже столько дней безрезультатно ищу себе хоть одну настоящую женщину… Что поделаешь – не везет… * * * «Синьоры! От имени и по поручению президиума Клуба сексуальных меньшинств разрешите мне поднять первый тост за женщин. Пусть вас не удивляет этот тост, синьоры. При всех их физических и моральных недостатках, женщины необходимы для того, чтобы рождать нас. Итак – за женщин!» * * * «Мой друг, скажи, к чему писать стихи среди распада страшного? Не знаю. Как этот мир сурово ни стыди — не устыдится. Предан стыд, как знамя. Спасение в стыде, но он забыт, и мне порою хочется воскликнуть: «О, где же, человечество, твой стыд — единственный твой двигатель великий? Вокруг бесстыдство царствует в ночи, а чувства и мельчают и увечатся, — лишь пьяниц жилковатые носы краснеют от стыда за человечество». «Постой, постой… Твой горький монолог уже стихи… Писать их, значит, стоит. А не захочешь – так заставит бог, который в нас, несовершенных, стонет. Да, стыд забыт, – вернее, он притих, но только сокрушаться не годится. Ведь ты стыдишься! Почему в других потеряна способность устыдиться?! Бездейственно следить чужой разврат не лучше откровенного разврата, и, проклиная свысока распад, мы сами – составная часть распада. Ну а тебе не кажется, мой друг, что, зренье потерявши от испуга, мы в замкнутый с тобой попали круг, не видя мира за чертою круга? Но есть совсем другие круги, есть, и в этот миг – нетронуто, старинно — любовь, надежда, доброта и честь идут, для нас незримые, по Риму. Они для нас, как мы для них, – в тени. Они идут. Как призраков, нас гонят. И, может, правы именно они и вечны, словно Вечный этот город». |
