Точка опоры Старик Архимед, я безграмотный правнук. Мне трудно с тобою поспорить на равных, когда в Сиракузах, в священной тиши, боюсь наступить на твои чертежи. Должно быть, все это одни разговоры, что как-то в старинную старину воскликнул ты: «Дайте мне точку опоры, а Землю я – как-нибудь переверну!» Но сколько еще на Земле до сих пор таких отвратительных точек опор! Точка опоры сытых улыбок — на чьих-то голодных слезах. Точка опоры мнимо великих — на мнимо ничтожных костях. Точка опоры могучих трусов на тех, кто трусливей их. Точка опоры живучих трупов на слишком уж мертвых живых. И часто я вижу, безграмотный правнук, что точка опоры неправды — на правде, как точка опоры сверхмодных ракет, она на твоих чертежах, Архимед. Идея твоя чиста, Архимед, — нечисто она передернута. Порою мне снится — Земли уже нет, настолько она перевернута. Ты должен был, все предугадывая, опомниться как-нибудь и точку опоры, проклятую, не Землю перевернуть! Дайте мне солнца, зелени, свежего ветра струю, дайте нормальную Землю, не перевернутую!.. 1965 Знамена дворов Белье на веревках — знамена дворов — качается в сонном Неаполе. Из наволок мокрых до звездных миров выходят все слезы наплаканные. И простыни — саваны чьей-то тоски — моля за греховность прошения, взлетели бы к небу, да только тяжки, да только прижаты прищепками. Бюстгальтеры прячут под жалкий покров все то, что сердцами настукано. А то, что рассказано потом хребтов, рубашки скрывают насупленно. Воздев рукава, воззывают сквозь ночь халаты — пророки невольные. Усталостью женских измотанных ног чулки опустело наполнены. Над болью невидимой сомкнутых глаз, над стихнувшими перебранками скатеркам заштопанным снится сейчас, что стали они самобранками. Качаются тихо старушек чепцы, качаются детские маечки… Синьора История, ваши часы спешат… Это – лучшие маятники. Средь стольких враждующих в мире знамен знамена дворов одинаковы. Им слышно друг друга на шаре земном — в Нью-Йорке, Марселе, Неаполе. И вы попытайтесь хотя бы спросить их мненье о жизни, правители… А если в них дыры, им надо простить — священней знамена пробитые. В них красное знамя гудит и поет. Трепещут они, как воззвания, а те, кто знамена дворов предает, — предатели красного знамени. Кухонные фартуки бьются о тьму, взывают комбинезоны… И если я в руки винтовку возьму, то только за эти знамена. 1965 Жара в риме
Монахи, к черту все сутаны, ныряйте в римские фонтаны! А ну, синьор премьер-министр, скорее в По и прямо – вниз! И как ослы и как ослихи, к воде – послы, к воде – послихи. Миллионер, кричи в смятенье: «Подайте на кусочек тени!» Объедини хоть раз господ с простым народом, общий пот! Все пропотело — даже чувства. Газеты — липкое белье. Мадонна плачет… Чудо! Чудо! Не верьте — катит пот с нее. За сорок… Градусники лопаются. Танцует пьяно ртуть в пыли, как будто крошечные глобусы, с которых страны оползли. Все расползается на части, размякло все — и даже власти. Отщипывайте мрамор храма и жуйте вместо чуингама. А бронзовые властелины, герои, боги — жалкий люд, как будто бы из пластилина: ткнешь пальцем — сразу упадут. На Пьяцца ди Индепеденца тону беспомощней младенца. Асфальт расплавленный — по грудь. «Эй, кто-нибудь! Эй, кто-нибудь!» Но нет — никто не отвечает. Жить независимо — включает и независимо тонуть. А надо всем поэт-нудист стихи пророчески нудит: «Коровы на лугах протухли, на небе Млечный Путь прокис. Воняют люди и продукты. Спасенье — массовый стриптиз! Не превращайтесь, люди, в трупы, не бойтесь девственной красы. Одежду носят только трусы. Снимайте радостно трусы!» Дамы стонут: «Озона!.. Озона!..» Объявили, портных окрыля, наимодным платьем сезона платье голого короля. «Ха-ха-ха!.. — веков раздался ответ. — Оно самое модное — тысячи лет». «О, депутат наш дорогой, вы в села — даже ни ногой, а села обнищали… Где все, что обещали?» «Я обещал? Ах да, ах да!.. Забыл – простите, духота». «Что ты слаб, мой миленький? Подкрепить вином? Ляжем в холодильнике, может, выйдет в нем». Депутаты перед избирателями, импотенты перед супружницами, убийцы перед прокурорами, адвокаты перед убийцами — все оправдываются добродушно: «Душно…» Душно, душно ото лжи… Россия, снега одолжи! Но ходят слухи – ну и бред! — что и в России снега нет. И слухи новые Рим облетели, что и на полюсе нету льдин, что тлеют книги в библиотеках, в музеях краски текут с картин… И не спит изнывающий город ночей. Надо что-то немедля решать, если даже и те, кто дышал ничем, заявляют: «Нечем дышать!» Из кожи мира — грязный жир. Провентилировать бы мир! Все самолеты, ракеты, эсминцы, все автоматы, винтовки, а с ними лживый металл в голосах у ораторов, медные лбы проигравшихся глав на вентиляторы, на вентиляторы, на вентиляторы — в переплав! Быть может, поможет… 1965 |
