Ситуацию осложняло и то, что методы лечения аутизма, зарекомендовавшие себя, в случае Улафа не годились. Он продолжал ходить в свой садик неподалеку от школы Рике. Девочка отвозила туда брата, когда сама ехала на уроки.

Родители все меньше говорили о новых разработках в области преодоления аутических синдромов. Рике было так жалко брата, что порой она ночью ревела в подушку. А утром успокаивала себя – хорошо, хоть жив остался.

В Нордланде дети идут в первый класс в год своего шестилетия. Воспитатели садика рекомендовали оставить мальчика в подготовительной группе ещё хотя бы на год. Улучшение было маловероятно, но вдруг?..

Всё на свете было тканью.

Не какой-то там «тканью мироздания», придуманной людьми с богатой фантазией, а обычной тканью – сотканной из цветных нитей. Если присмотреться, видно было, что нити тоже сплетены из тончайших цветных ворсинок. Цвета были столь глубоки и насыщены, что казались реальнее всего остального, и было их столько, что не сосчитать.

Все предметы, люди, да и сам мир лежали на этой ткани, катались по ней туда-сюда. Чем тяжелей был предмет или человек, тем глубже он продавливал ткань, и тогда близлежащие предметы и люди скатывались к нему, в его углубление. Наблюдать за этим было интересней всего на свете.

Последнее, что он помнил из прошлой жизни – старый дуб, качели, вспышка… а потом открыл глаза – и погрузился в тканевый мир цветных тягуче-быстрых нитей. И прошлое так быстро ушло, что казалось совсем ненастоящим, и вспоминать о нём не хотелось. Хотя порой оно без спроса влазило само.

А ткань, казалось, ткала себя. Нити тянулись отовсюду, соединяя между собой ранее не связанные вещи, или вдруг обрывались, и связь пропадала.

Сотканные из цветных светящихся нитей предметы иногда обретали объём, тускнели, и превращались в прошлую жизнь – маму, папу, Рике или комнаты его дома. Они могли обернуться зубной щёткой или унитазом, игрушкой или внезапным пронзительным звуком, вкусом супа или его именем. А потом снова становились кусками ткани. Изо рта у людей выходили цвета, которые сплетались с цветами других людей и предметов, создавая причудливые комбинации.

Ткань время от времени рвалась, образуя прорехи, которые быстро затягивались или долго зияли дырами – большими и не очень. В дыры могли проваливаться люди и предметы, причём часто задолго до образования прорехи уже было понятно, кто или что в неё попадёт.

В ткани жили существа, которых Улаф раньше не мог видеть. Некоторые маскировались под нити, какие-то выглядели, как кусочки ткани, или вообще как блики света. Эти существа, как и сами нити, пахли. Пахли тоже по-разному – приятно, обычно, а порой и отвратительно. Существа не видели Улафа, но почему-то обходили его стороной.

Иногда в вышине, или посреди ткани, или даже под ней проявлялись огромные светящиеся клубки – размером с дом. А то и с целый город. Они были чаще всего одноцветные, ярко сияющие. Выпускали и вбирали в себя нити, жили своей жизнью, исчезали, растворяясь в ткани, а могли и подолгу маячить над границей видимого.

По нитям можно было путешествовать – так далеко, как Улафу хотелось. Если внимательно присмотреться к любой нити, то становилось видно всё, с чем она соединяется, и эти связи вели дальше и дальше.

Мальчик наблюдал, как нити отдёргивались от сплетённого из них контура человека, и этот контур быстро осыпался прахом. Нити стремительно вытягивались из здания, и здание превращалось в груду кирпича и клубы пыли, медленно оседающие на руины. Куски ткани накладывались друг на друга, и там появлялось что-то новое, чего ещё не бывало.

В прошлой жизни, оказалось, тоже были существа, для которых ткань мира не являлось тайной – кошки. Они говорили между собой языком запахов и цветов, которыми окрашивались издаваемые ими звуки. Поняв, что Улаф тоже видит это великолепие, кошки было заинтересовались мальчиком, но довольно быстро перестали любопытничать – ведь Улаф только смотрел и никак не влиял на ткань.

Единственное, на что Улле реагировал практически как обычный ребёнок, были мультики. Почему-то Рике это совсем не удивляло.

Когда на экране начинали проказить рисованные герои, глаза мальчика фокусировались, и брат становился похож на себя прежнего. Жаль, что этого можно было добиться только таким способом. Но зато включённый детский канал давал надёжную гарантию, что Улаф будет сидеть на месте, пока его старшая сестра занята своими делами.

В мире цветных нитей время от времени появлялось окошко из прежней жизни. Все дети любят мультфильмы, и Улаф Тьоре не был исключением. В первый же день, когда мальчик с Ирмой приехали из больницы, Рике по привычке включила телевизор и нажала кнопку детского канала. Брат уже через несколько секунд оживился, залез на диван и уставился в телек. Но надежда умерла так же быстро, как и появилась. Улаф не реагировал ни на что, кроме мультиков, и в остальном был так же отрешён и недоступен.

Для Улафа это выглядело иначе. Перетекающие цветные нити раздвигались, и в образовавшемся окне появлялись знакомые герои – Стури и кораблик Элиас, полицейский автомобильчик Плодди, Солан и Людвиг и другие любимые норвегскими детьми герои. Это было ничуть не скучнее, чем тканевый мир. Только вот через время окошко всегда закрывалось, и мальчик снова уплывал по течению цветов и красок.

Однажды он вгляделся пристальнее – и за окошком с мультиком обнаружилась другая ткань, полупрозрачная, похожая на туман. Так Улаф впервые увидел подкладку.

Подкладка тоже оказалась везде. Даже в моменты, когда он ненадолго возвращался в прежнюю жизнь, подкладка не пропадала. Она пряталась в стенах и под полом, по прозрачным линиям пульсировали слабые сполохи тусклого белого свечения.

Это свечение зажигало лампы на потолке и включало телевизор. Запускало стиральную машину и компьютер Рике. От него холодил холодильник и горячела плита.

Когда Улаф привык видеть этот свет, он сделал новое открытие. Подкладка, как и ткань, тоже пронизывала всё. Только увидеть её без подготовки было намного труднее, чем яркие цветные нити. Прозрачные линии подкладки тянулась к телефонам родителей и Рике, даже когда они просто лежали без дела. А когда по ним разговаривали, эти линии прямо-таки набухали светом.

Последнее время Улле смутно тревожился. Хотя, если бы вы знали этого ребёнка, вряд ли бы так решили. Его отсутствующий вид говорил: мне вообще нет дела до этого мира, шли бы вы все подальше. Никто даже не догадывался, в каком насыщенном пространстве на самом деле существует Улаф Тьоре.

Тревожное ощущение началось с запаха. Он маячил на границе сознания, изредка напоминая о себе, но постепенно становился сильнее. Мальчик несколько дней вспоминал, где он раньше мог чувствовать такой запах. И вспомнил: однажды, когда они с родителями были в зоопарке, смотритель показывал, как кормят змей. Он открыл клетку с мышами, и кидал маленьких серых зверьков в террариум, где рептилии наслаждались трапезой. Улаф ощутил, как пахнет мышами, ещё когда они сидели в своей клетке. Мыши пока не знали, что их ждёт, и это был запах тревоги. Когда они попадались на глаза змее, запах резко усиливался – это уже был запах страха.

Вот такой серый запах некоторое время назад стал иногда перебивать остальные запахи тканевого мира. С чем это было связано, Улаф не знал.

Поразмыслив, мальчик вспомнил, что на мышей охотятся кошки. Несколько этих животных частенько околачивались в окрестностях садика, где Улле проводил будние дни. Он немного подумал, как привлечь внимание кого-нибудь из них, потом поднял руку и дёрнул за ближайшую цветную нить. Входившая в игровую комнату Ульрика – одна из воспитательниц, споткнулась на ровном месте, и плюхнулась на четвереньки, вызвав весёлый смех детей. Улле понял принцип. Улучив момент, когда одна из кошек прогуливалась неподалеку, Улаф дёрнул за ведущую к ней нить ярко-жёлтого цвета. Кошка свалилась с забора в кусты и, страшно оскорблённая, ретировалась, не став вступать с мальчиком ни в какие разговоры.