– Возьми это послание, так как на этой бумаге я написал историю твоего происхождения, родства и звания, и если с тобой случится какое-нибудь бедствие, то отправляйся в Каир, разузнай, где живет твой дядя, поклонись ему и скажи, что я умер в чужой стороне, страстно желая его видеть.
Гассан взял бумагу, сложил ее, завернул в клеенку[100] и зашил между подкладкой и покрышкой своей ермолки, проливая слезы о том, что ему приходится в таких молодых годах расстаться с отцом.
– Прошу тебя, – сказал умирающий своему сыну, – не дружись ни с кем, потому что вдали от людей ты только и можешь быть в безопасности. Божественно одарен был поэт, сказавший:
Теперь нет никого, чьей дружбы ты
Желать бы мог себе. Кто разорился,
Друзей тот верных не имеет больше.
Живи теперь один с самим собою
И позабудь, что ты имел друзей.
Вот мой совет, я лучшего не знаю.
Приучившись к молчанию, занимайся своими собственными делами и не говори лишних слов, потому что поэт говорит:
Прекрасна в человеке молчаливость,
Залог же безопасности – молчанье;
Поэтому когда ты говоришь,
То избегай излишней болтовни.
Остерегайся пить вино, потому что в нем заключается источник всех бедствий. Поэт говорит поэтому:
Я бросил пить вино и все, что люди
Зовут напитками, и другом стал
Всех тех, что строго пьянство осуждают.
Вино с дороги честности сгоняет
И настежь открывает двери злу.
Не презирай и не угнетай никого, потому что угнетать человека низко. Поэт говорит:
Не угнетай, хотя тебе дана
На это власть: ты кончишь тем, что сам же
Раскаешься в жестокости своей.
Твои глаза сомкнутся сном, а те,
Что от тебя страдали, между тем
К отмщенью призывают весь народ.
И око Бога никогда не спит.
Презирай свое богатство, но не самого себя; не расточай своего богатства на человека недостойного. Если ты будешь беречь его, то и оно будет беречь тебя, но если ты расточишь его, то и оно разорит тебя, и тогда тебе придется прибегнуть к помощи людей. Поэт сказал:
Когда я разорился совершенно,
То ни один из всех былых друзей
Ничем мне не помог. А между тем,
Когда владел богатством и в избытке,
Все эти люди были мне друзьями.
Мои враги, и те из-за богатства
Бывали часто в доме у меня.
Теперь же, в час нужды, меня покинул
И компаньон мой даже по делам.
Он продолжал таким образом наставлять своего сына, пока душа его не отлетела, а в доме не поднялся плач. Султан и эмир жалели визиря и похоронили его с честью. Оплакивание продолжалось два месяца, и сын Нур-Эд-Дина не выезжал никуда из дома и не являлся ко двору султана, а царь назначил на его место другого царедворца, а на место отца его посадили нового визиря, которому приказали опечатать дом Нур-Эд-Дина, и все его состояние, и все его другие владения[101]. Таким образом, визирь и новый царедворец отправились в дом Нур-Эд-Дина, чтобы опечатать его дом и арестовать его сына Гассана, для того чтобы привести его к султану и выслушать его приговор. В числе стражников находился один из мамелюков покойного визиря, Нур-Эд-Дина, и ему не хотелось, чтобы с сыном его бывшего господина было сделано так. Он пошел к Гассану, которого нашел сидящим с поникшей головой, и сообщил ему о том, что случилось. Гассан спросил у него, успеет ли он войти в дом и взять что-нибудь из драгоценностей. Но мамелюки отвечали:
– Спасайся только сам!
Услыхав эти слова, Гассан одеждой своей закрыл себе голову и, выйдя из дома, скрылся из города, проходя по которому, он слышал, как народ говорил:
– Султан послал нового визиря опечатать дом старого визиря и арестовать сына его, Гассана, и привести его к себе, чтобы казнить.
И народ горевал о нем и жалел такого красивого юношу. Услыхав это, он прибавил шагу и, не зная, куда направиться, пошел, куда глаза глядят. Судьба привела его к могиле отца.
Выйдя на кладбище, он пробрался между могилами и пришел к памятнику отца, где и открыл свою голову. В то время как он сидел там, к нему подошел еврей из Эль-Башраха.
– Отчего это, господин, – сказал он, – ты так изменился?
– Я только что заснул, – отвечал Гассан, – и видел во сне отца, который упрекал меня в том, что я не посетил его могилы, поэтому я вскочил в страшном испуге и, боясь, чтобы не стемнело, побежал сюда. Оттого я так и переменился.
– О господин мой, – сказал ему еврей. – Отец твой посылал короли с товарами, и некоторые из них уже вернулись, и мне хотелось бы получить от тебя груз каждого прибывшего корабля за тысячу червонцев.
Он достал мешок и отсчитал тысячу червонцев, которые и подал Гассану, сыну визиря, сказав ему:
– Напиши мне расписку и положи печать.
Гассан взял бумагу и написал на ней следующее:
«Нижеподписавшийся Гассан, Бедр-Эд-Дин, сын визиря Нур-Эд-Дина, продал еврею груз всех кораблей, вернувшихся с плавания, за тысячу червонцев и плату получил впереди».
Сняв с расписки копию, еврей ушел с документом, а Гассан заплакал, подумав, в каком независимом положении он находился прежде. Наконец, стало совершенно темно; юноша заснул на могиле отца, и голова его, освещенная полной луной, скатилась с плиты, и он, лежа навзничь, спал крепкими сном.
На этом кладбище жил верующий шайтан, и прилетевшая к нему ведьма увидала лицо спящего Гассана и, вглядевшись в него, была поражена его красотой и миловидностью и вскричала:
– Да прославится искусство Аллаха! Ведь этот юноша хорош, как райская дева!
Она улетела далее, намереваясь облететь все, что надо, как встретила шайтана, тоже летевшего куда-то. Она поклонилась ему, и он ответил на ее поклон.
– Откуда ты теперь? – спросила она.
– Из Каира, – отвечал он.
– Хочешь отправиться со мною, – сказала она, – чтобы посмотреть красавца-юношу, уснувшего на кладбище?
– Хочу, – отвечал он.
Они полетели вместе, и, спустившись к могиле, она спросила у шайтана:
– Видал ли ты когда-нибудь в жизни такое лицо?
Шайтан посмотрел на юношу и вскричал:
– Да прославится искусство того, с кем никто не может сравниться! Но, сестра моя, если ты хочешь, то я расскажу тебе о том, что я видел.
– Расскажи, – отвечала она.
– Я видел в Египте одно лицо, похожее на лицо этого юноши. Это дочь тамошнего визиря. Султан, услыхав о ее красоте, просил ее руки у отца, визиря Шемс-Эд-Дина, но отвечал ему: «О государь наш, султан, прими мое извинение и пойми мое горе. Ты знаешь, что брат мой, Нур-Эд-Дин, уехал от нас, и мы не знаем, где он находится. Ты, конечно, помнишь, что он разделял со мною обязанности визиря. Причиной его отъезда был его следующий разговор со мною. Мы говорили с ним о браке, и он рассердился на меня и так в гневе и ушел», – и он передал царю все, что произошло между ними, прибавив: «это была причина его гнева, а я дал клятву, что ни за кого не выдам своей дочери, кроме сына моего брата, и клятву эту я дал в ту минуту, как дочь моя увидала свет, пятнадцать лет тому назад. Недавно ж я услыхал, что брат мой женился на дочери визиря Эль-Башраха, и у него родился сын, и я в память брата не выдам дочери ни за кого, кроме как за него. Приняв в соображение день свадьбы и рождение этой дочери, я предназначил ее сыну брата, а для тебя других девушек здесь не мало».
