«Монаха» совсем не беспокоит комфорт клиента. Нож скоблит жёстко, без пены, на сухую, снимая с волосами часть верхнего кожного покрова. Каждое движение лезвия обжигает болью, слезы льются непрерывно, застилая глаза. Хочется быстрее умереть, раз уж так распорядилась судьба, чем терпеть бесконечные унижения и пытки.

Наконец экзекуция заканчивается. Монстр в капюшоне обильно смачивает в спирте комок бинта, промакивает и протирает разодранные шею и затылок Гэвина. Того словно кипятком ошпаривает, пленник дёргается и хрипло скулит, а что ему остаётся? Вся власть сейчас в руках того, кто скрывает свой облик под чёрным шёлком… Чего хочет это балаганное чудище в монашеском обличье?!

Конца мучениям не видно. Теперь в руках палача возникают медицинские ножницы. Ум Гэвина тупеет и уже не так остро реагирует на происходящее. Так организм включает предохранительную защиту, оберегает мозг от «перегрева» и разрушения. Иначе человеком, сложнейшей биологической конструкцией, просто некому будет управлять… Откажет мозг – погибнет и тело… Сам узник давно смирился с неизбежным. Зло сломало его, подчинило беспрекословной равнодушной воле.

«Монах» медленно и ловко орудует инструментом для разрезания. Несчастный слышит свист лезвий, звук вспарывания. Каждый раз, когда половинки ножниц соединяются, дергаётся от лязга металла. Иногда пленник чувствует холод стали на шее. Но боли нет… Может, ему сделали укол и режут живое мясо? Что с ним творит средневековая горилла, будь она проклята?!

Всё когда-то заканчивается… Свист лезвий затихает. «Монах» отступает на шаг и бросает на пол обрезанный воротник рубашки Гэвина, оставляя открытой бритую шею в кровавых пятнах. В таком виде тот становится похожим на изувеченный манекен из фильмов про тренировки полицейских подразделений.

«Монах» швыряет ножницы на пол. Металл ударяется о бетон, наступает тишина. Ни один звук извне не проникает сюда. Полная изоляция, и никакой надежды выбраться из подземелья! Палач равнодушно отворачивается к столику с пыточными инструментами.

Синяя двухдверная «Хонда-Сивик», образца 2012 года, стремительно несётся по тёмной Ферндэйл-авеню. В салоне тепло, пахнет хорошим парфюмом, мягко светится панель навигации. Солист группы The Black Eyed Peas негромко вопрошает о потерянной любви. Автомобиль круто сворачивает направо, на Сто сорок третью улицу, и едет уже спокойно, соблюдая правила дорожного движения.

– Человеколюбие не твой конёк, Август, – в сумраке в очках водителя отражается мигающая красная ладошка светофора для пешеходов.

– И не ваш, – устало огрызается пассажир и в изнеможении откидывается на спинку кресла. Он сжимает и разжимает в кулак левую руку – с ней только что серьёзно познакомился подбородок Томми Тайнера. Ноющая боль растекается в дрожащих пальцах и по нервным окончаниям отдаётся в груди, не столько от удара, сколько от недомогания. На тёмном рукаве куртки едва заметны маленькие капли крови от языка дружка Мингуса. – Чёрт бы побрал этих тупиц…

Водитель ухмыляется, словно его поймали на вранье:

– Что поделать, где вы, мои деньки золотые? Рассеялись, как туман над Гудзоном. Теперь я погряз в финансовых отчётностях, справках и прочей административной дребедени. Возраст… Организую комфортные условия работы для молодёжи! Лихо ты их… Жить-то будут? Кстати, твои таблетки в бардачке. Американский аналог.

Пассажир откидывает дверцу бардачка, достаёт упаковку таблеток и голубую бутылочку минеральной воды «Калистога». Заглотив сразу четыре пилюли, всматривается в холодную ночь за окном. Снежинки быстро тают на стекле, превращаясь в маленькие, дрожащие на ветру капельки.

– Будут, но плохо… Я слишком болен, чтобы любезничать с дураками. Почему?

– Что? Плохо жить? Потому что у них не железные яйца… – пробует шутить водитель «хонды».

– Почему этот сраный Квинс? Я еле дополз сюда, – в голосе пассажира сквозит раздражение.

– Тебя ищут, Август. В новостях сказали, что у них есть показания очевидца. Зачем рисковать? Я знаю этот район, вырос тут. Здесь вполне безопасно по вечерам! Э-э-э… – водитель покосился на пассажира. – В смысле полиции, разумеется. И отсюда всего пятнадцать минут до аэропорта.

Сделав крюк по Сто девятой авеню, «хонда» выруливает на Ван-Вик-экспрессвей и шустро набирает скорость. Мимо проносятся унылые складские помещения и одноэтажные дома, выстроенные в псевдоколониальном стиле. Фальшивые колонны и балясины из белого пластика, видимо, считаются тут последним строительным писком. Иногда, светящимися островками вдоль тёмного шоссе, попадаются мелкие магазинчики, автомастерские и закусочные с яркими вывесками. Туристу в этом районе делать нечего.

Не отрываясь от дороги, водитель протягивает руку на заднее сиденье и бросает на колени пассажира, кого он называет Августом, тонкий бумажный пакет.

– Летишь по другим документам. Осторожность всегда окупается. Прямой рейс взять не удалось, пересадка в Рейкьявике. В Лондоне будешь утром в одиннадцать. Как ты себя чувствуешь?

– Лучше, чем Масси, – Август изучает содержимое пакета.

– Ну и чудесно. Отдохнул, повидал страну… Шучу. Я зарегистрировал тебя. Место у иллюминатора. Полюбуешься ночным Нью-Йорком.

Некоторое время едут молча. Либо им нечего сказать друг другу, либо понимают, что любые слова лишь исказят истинное положение общих дел. Тишину нарушает только гул двигателя и музыка из радиоприёмника. Скоро впереди показалась светящаяся диспетчерская вышка аэропорта «Кеннеди».

Водитель подавил смешок:

– Сколько здесь бываю, не могу избавиться от ощущения, что въезжаю на территорию тюрьмы! Так и мерещится охрана с винтовками! – видя, что пассажир не расположен к разговору, продолжил уже более серьезно: – Нам в седьмой терминал.

Попетляв немного между развязок и эстакад, они оставляют в стороне знаменитую белоснежную «крылатую чайку» – архитектурный шедевр Ээро Сааринена, спроектировавшего в своё время Пятый терминал в виде птицы с распростёртыми крыльями. Автомобиль останавливается у оранжевого входа в «семёрку».

– Наш, – водитель оборачивается к пассажиру. – Дальше – сам. Я припаркуюсь и буду неподалёку, пока ты не взлетишь.

Август перекладывает документы в карман куртки. Секунду медлит, затем, вздохнув, рывком распахивает дверь и выбирается из машины. Видно, что каждое действие даётся с трудом.

– Красивый галстук, мистер Джонс. Под цвет обивки, – на больном лице мелькает подобие улыбки.

– Fuck off! – водитель огрызается. – Пошёл ты… Это подарок жены. Нашёлся модник… Эй!

Август оборачивается.

– Таблетки! – пассажир ловит брошенный водителем коробок. – Удачи, парень!

«Хонда» растворяется во тьме, а Август направляется в освещённые двери аэропорта.

В здании терминала, в сетевом магазинчике Hudson News, он взял воды и запил еще пару таблеток. Боль понемногу стала отпускать, ломота притупилась. Острый приступ прошёл, хотя слабость по-прежнему даёт о себе знать испариной на горячем лице.

Посадка проходит как по маслу. Пограничник равнодушно скользит взглядом по лицу Августа, сверяя натуру с фотографией в паспорте.

Натасканные «псы» проверяют лицо по дюжине параметров – строению лба, ушей, форме носа, бровей, глаз и губ. Менее всего, вопреки расхожему мнению, их интересует причёска и цвет волос – то, что легко подделывается. Не остаётся без внимания и поведение пассажира. Проявляющих беспокойство изучают более детально.

Паспорт не вызывает подозрений. Ещё бы – всё настоящее! Сотрудник аэропорта задаёт пару дежурных вопросов, резким движением ставит штамп и желает удачного перелёта. Через полчаса Август уже сидит в «Боинге-757» исландской авиакомпании «Айсленд-Эйр».

Пассажиры внимательно прослушали традиционное приветствие командира корабля, говорившего с лёгким исландским акцентом. Август залюбовался миловидной блондинкой – стюардессой в белоснежной блузке. Девушка выгодно смотрится в синей тесной юбке, обтягивающей стройные ножки в чулках телесного цвета.