- Постарайтесь. Это очень важно.

Гуковский прошел к бару, взялся за початую бутылку... и отставил ее в сторону. Сейчас требовалась ясная голова.

Как ни странно, но при мысли о возможной гибели Бачуриной Модест Семенович ощутил не облегчение, как следовало бы, а некоторое сожаление.

Бачурина очнулась в спальне своего московского дома. Открыв глаза, увидела сидящего у постели Тормиса.

- Что случилось? - с трудом разжав губы, прошептала Татьяна. Она ничего не помнила.

- Все в порядке. Как вы себя чувствуете?

- Неважно. Почему у меня перевязана голова?

- Ничего страшного. Всего лишь несколько порезов.

Бачурина прикрыла глаза и с минуту лежала без движения. Затем вновь повторила:

- Что все-таки произошло?

- Нападение. К счастью, ваш водитель успел притормозить и принял удар на себя.

- Я вспомнила. Яркий свет... И мир перевернулся. Он жив?

- Кто, водитель? Жив. Но в тяжелом состоянии. Удар пришелся как раз по тому месту, где он сидел.

- А Макс?

- Отделался ушибами.

- Что-нибудь известно о нападавших? Это люди Гуковского?

- Татьяна Николаевна, - мягко ответил Ян. - Давайте оставим дела на более позднее время. Когда вы будете себя лучше чувствовать.

- Вы не правы, - она с трудом выговаривала слова. - Действовать следуют немедленно. Пока они не ожидают ответного удара.

- Это была специально нанятая бригада уголовников, - с неохотой уступая хозяйке, ответил Тормис. - А руководил ими другой ваш старый знакомый. Не Гуковский.

- Кто?

- Джафаров.

- Откуда это известно?

- Его тело нашли на месте преступления, - пояснил Тормис и добавил: - Кстати о Гуковском. Он звонил, справлялся о вашем здоровье.

- Даже так? Но оставим эту тему. Как убили Джафарова?

- Была перестрелка.

- Много убитых?

- С нашей стороны, как не удивительно, ни одного. Хотя есть раненые. Бандиты потеряли двоих, еще один умер по дороге в госпиталь. Несколько человек получили серьезные увечья и ранения. Все они в руках милиции. Прессе, по согласованию с милицией, объявлено о серьезной автомобильной аварии.

Бачурина долго обдумывала услышанное, затем спросила:

- А не могли труп Джафарова попросту подбросить?

- Исключено. Арестованные, так же, как и убитые боевики, оказались земляками Юсупа.

- Значит - Паша, - после новой паузы заключила Татьяна Николаевна.

- Мы поговорим об этом позже. А пока отдыхайте. Через несколько минут прибудет врач.

- Разве меня еще не осматривали?

- Осматривали. Травматологи. А сейчас приедет акушер. Рейн, когда мы сообщили о полученных вами травмах, настоял на этом. И рекомендовал отличного специалиста.

Врач явился в сопровождении целого штата ассистентов и с целой машиной аппаратуры. Это был уже немолодой человек в очках, с улыбчивым лицом и огромными усами. Но, несмотря на мягкую улыбку и наивные глаза, он оказался с характером и выставил за порог всех посторонних включая Тормиса. Лишь секретарю Ире разрешили тихонько сидеть в уголке. Осмотр длился больше часа. И с первых же минут улыбка слетела с лица профессора. Он выгнал и ассистентов, и Ирину, оставшись с больной наедине.

- Вот что, голубонька. Не хочу вас ни пугать, ни приободрять. Ничего непоправимого для вашего здоровья не произошло. Но мне сказали, что вы недавно потеряли мужа.

- Да. Но какое отношение это имеет к моему здоровью?

- Не буду ходить вокруг да около. Скажу прямо: если вы хотите сохранить плод, следует поберечь себя. У вас едва не случился выкидыш и угроза срыва беременности не миновала. Придется во всем отказать себе: никаких волнений, никаких переживаний, никаких резких движений и сильных эмоций. Не говоря уже о спиртных напитках, кофе или стимуляторах. Лекарства только те, которые назначу я. Приписываю вам строгий постельный режим, который придется выдержать, если вы желаете доносить ребенка.

Врач удалился, запретив кому-либо входить в спальню, чтобы дать Бачуриной возможность отдохнуть. Но Татьяна не сумела уснуть. В голову лезли тысячи мыслей. Грудь разрывали сотни желаний. А в сердце поселился ад.

Они отняли у нее мужа. И они хотели убить еще не родившегося ребенка. Бачурина не сможет простить этого.

А телефон, как назло, лежит совсем рядом. Не надо даже идти за ним в другой конец комнаты. Просто протяни руку и позвони. И все проблемы будут решены.

Таня взяла черную, как смертный грех, трубку и набрала номер.

- Паша. Воспользуйтесь браслетом, который я вам передала. И я хочу быть последним человеком, с которым он будет говорить.

Невидимый собеседник, тот самый, что посетил вместе с ней Гуковского, все понял. Подготовив акцию, он перезвонит и доложит Бачуриной. Эти несколько фраз стали приговором Паше. Приговором, не подлежащим ни апелляции, ни пересмотру.

Закончив разговор, Татьяна несколько мгновений продолжала держать трубку, прислушиваясь к гудкам. Затем приподнялась с постели, прошла к горящему камину и бросила в пламя телефон. Будто хотела, спалив этого бездушного свидетеля разговора, уничтожить само воспоминание о содеянном. Скрестив руки на груди, Таня смотрела, как плавится пластмасса. С громким, как выстрел, треском лопнул корпус...убрать абзацПламя колыхнулось, едва не коснувшись подола ночной рубашки Бачуриной... Распахнулись двери и в комнату ворвались два телохранителя, дежуривших по-соседству. Заметив, что с хозяйкой ничего не произошло, они остановились и, продолжая держать в руках оружие, принялись осматривать помещение в поисках источника звука.

- Все в порядке, - не оборачиваясь, произнесла Таня. - Попросите Яна Эдуардовича подняться ко мне.

Она слышала, как за телохранителями закрылась дверь.

"Все в порядке", - сказала она охранникам. Если бы это было так. Все далеко не в порядке. Раньше Бачурина думала, что ее судьба - это история Золушки. А обернулось так, что она превратилась в современное подобие Екатерины Медичи. Но такова жизнь.

Начальник службы безопасности не заставил себя ждать.

- Ян, если отдали приказ об установлении слежки за Пашой, - сейчас же отмените.

Тормис молча ожидал объяснений, но Бачурина только добавила:

- Не люблю людей, которые не понимают намеков.

Ян все понял.

Константин Никовани умер на исходе зимы. Печальная весть застала Бачурину в Москве, где она продолжала оставаться после покушения. Отсюда, из своего московского особняка, практически не вставая с постели, она управляла огромной корпорацией.

Самочувствие Татьяны Николаевны оставляло желать лучшего, но она посчитала себя обязанной присутствовать на похоронах дяди.

Позвонил Царедворцев, долгие годы бывший другом умершего:

- Собираешься на Мальорку? А здоровье позволит?

- Я не могу не лететь, - ответила Татьяна.

- Я взял билеты на завтра. А у тебя как с билетами?

- Уже зафрахтовала самолет. Если желаете, можете лететь со мной.

- Не знаю... Может, и вправду воспользоваться твоим приглашением?

- Только скажите, сколько с вами будет сопровождающих.

- Двое или трое. Когда вылетаешь, завтра?

- Послезавтра утром.

- Хорошо. Еще созвонимся.

Лайнер разогнался по бетону взлетной полосы и нырнул белесый кисель облаков.

- Ира, подай мне кофту, - попросила Бачурина спутницу-секретаря, едва на табло загорелась надпись, разрешающая вставать с мест.

- В салоне ведь тепло, - заметил Царедворцев, усаживаясь в соседнее с Татьяной кресло.

Когда Бачурина привстала, чтобы надеть длиннополую вязаную кофту, Иван Осипович скользнул взглядом по ее фигуре, пытаясь найти признаки беременности. Вроде появился небольшой живот. Или просто поправилась от малоподвижного образа жизни? Академик не был специалистом в этих вопросах. Он взял книжку, лежащую на столике.