- Макс, вы можете узнать, кто автор этого пасквиля? - спросила она у телохранителя, заглянувшего на шум.
- Я сейчас приглашу Тормиса, поговорите с ним, - отвел глаза парень.
Ян Эдуардович не заставил себя ждать. Он поднял с пола газету и, аккуратно сложив ее, прошел к креслу:
- Вижу, успели ознакомиться. Сами виноваты. Кузнецову я уже сделал замечание.
- Замечание? Максу? За что?
- Непродуманными действиями вы не только подвергли свою жизнь опасности, но и наиглупейшим образом подставились.
- Вы считаете, нарочно?!
- Вы допустили ошибку, Макс не сумел предостеречь от нее. А я указываю на допущенную вами оплошность. Вот и все.
- Ну ладно, я хочу знать имя автора этого произведения.
- Вы имеете в виду всю подборку публикаций или какую-то определенную статью?
Бачурина удивленно посмотрела на собеседника. Она как-то упустила из виду, что все публикации, несмотря на разных авторов, но могут исходить из одной инстанции.
- Вы знаете, кто за этим стоит? - поинтересовалась Татьяна.
- Ходосеев. - коротко ответил Ян.
Бачурина задумалась. Она была осведомлена о застарелой вражде между Великим и ровским мэром, но не могла допустить, что в неприязни можно опуститься до заведомой клеветы. Впрочем, в войне все методы дозволены. Ослабление "Цесаря" означало усиление позиций ровского мэра. Поэтому, как знала Татьяна, Ходосеев и проводил среди акционеров корпорации "разъяснительную" работу.
- Мне стало плохо, - оправдываясь, проговорила Таня. - Что же, умирать надо было в этой машине?
- Умереть вы могли, покинув машину. И это несмотря на предупреждение, которое я сделал вчера вечером.
- В тот момент я совершенно забыла и о Боксере, и о заговоре...
- Это не оправдание. Следовало вызвать врача, едва заметив признаки недомогания. Возможно, тогда вы не потеряли бы сознание прямо на улице, а мы - сумели найти безопасный способ доставить вас в "Цесарь".
Упреки Тормиса были справедливы. Но какая женщина допустит, чтобы последнее слово осталось не за ней?
- Насколько я понимаю, в настоящий момент Ходосеев является нашим основным противником. Уверена, что у вас есть на него досье. Я хотела бы ознакомиться с материалами на мэра. Будьте добры, принесите их мне и, пожалуйста, в полном виде. Без купюр.
Тормис ушел, оставив приказание Бачуриной без комментариев. Но не успела за ним закрыться дверь, как в комнату заглянул Кузнецов.
- Татьяна Николаевна, Ян и вам высказал свое "фэ"? Знали бы вы, как мне досталось!
- Ты тоже считаешь меня виноватой во вчерашнем? - поинтересовалась Бачурина.
- Как вам сказать... В основном это моя вина. Останавливаться на улице - действительно большая глупость. - Кузнецов помолчал и добавил: - Там, где идет большая игра, нет места обычным человеческим слабостям.
- Это твои слова? - удивилась Бачурина.
- Нет, - признался Макс. - Наждак вчера распекал.
- На него похоже, - согласилась Татьяна.
Когда Тормис вернулся в спальню, он застал Бачурину уже одетой.
- Ян Эдуардович, - примирительно проговорила она, - давайте не трепать друг другу нервы. Предстоит еще долгая совместная работа и поэтому я предлагаю вам заняться моим образованием. Я должна знать хотя бы азы этого вашего оперативного искусства. Чтобы в дальнейшем не допускать ляпсусов.
Тормис, ожидавший, что женщина станет капризничать и донимать его колкостями и придирками, сумел лишь выдавить из себя нечто, означающее согласие. Но затем вновь нахмурился и пробурчал:
- Разве Рейн уже разрешил вам покидать постель?
- Я чувствую себя почти в норме. Между прочим, мне так никто и не сказал, в чем причина недомогания.
- А куда подевался Гайнанов? - спросил Тормис, пытаясь перевести разговор на другую тему.
- Андрей с Аркадием Константиновичем вылетели в Москву. Зотов попытается вдохнуть уверенность в наших московских союзников, а Гайнанов - выйти на Гуковского. Великий с помощью этого чиновника выбивал у правительства кредиты. Может, и нам повезет. Но вы не ответили на мой вопрос.
- Увольте, Татьяна Николаевна, я не привык сообщать людям подобные известия. Пожалуй, вам лучше поговорить с Рейном.
- А он отсылает меня к вам. Итак, Ян Эдуардович, я жду.
* * *
После знакомства со Свиридовой, у которой она стала часто бывать, Люба вновь вспомнила о своем увлечении живописью. Она даже достала давно заброшенные рисовальные принадлежности и набросала несколько рисунков. Однако прежних навыков вернуть не удалось. Рисунки были неплохими для дилетанта, но совсем не передавали настроение, которое хотела вложить в них Ходосеева. Да, шанс проявить себя художницей она давно утратила. Не начинать же в сорок пять с самого начала. Пришлось ограничить свое увлечение приобретением художественных альбомов. Она стала завсегдатаем художественных салонов и книжных магазинов. А с покупками шла к Свиридовой, где часами листала книги, пока художница работала над очередным полотном.
Однажды, рассматривая полки книжного магазина, Ходосеева услышала за спиной:
- Любочка! Какая встреча!
Оглянувшись, она заметила свою сокурсницу Катю, которую не видела уже двадцать лет и, честно говоря, готова была не видеть еще столько же.
- Я слышала, твой Женя карьеру сделал? - защебетала однокашница.
Люба напряглась: не хватало еще, чтобы эта дура произнесла на весь магазин должность мужа. Но та не стала развивать тему мужниной карьеры, перескочила на себя, потом на общих знакомых, затем на книжные новинки.
- Прекрасную книгу ты купила, - похвалила Катя, рассматривая том, который Ходосеева держала в руках. Это была "Иллюстрированная энциклопедия антиквариата".
Ходосеева думала, что сейчас последует фраза типа "у богатых свои причуды" или "конечно, ты себе можешь это позволить". Но обманулась. Катя произнесла совсем иное:
- Если действительно интересуешься антиквариатом и вообще искусством, тебе обязательно нужно познакомиться с Борей.
Люба не успела даже поинтересоваться, кто этот Боря, а сокурсница уже призывно махала рукой:
- Подойди сюда.
Боря оказался весьма импозантным мужчиной приблизительно одних лет с Ходосеевым. Он подошел, продолжая листать только что приобретенную книгу по искусству средневековой Европы. Люба обратила внимание, что книга написана на английском языке.
- Уткнется в книгу и света Божьего не видит, - сварливо, но в тоже время не без гордости произнесла Катя. - Боря, я хочу тебя познакомить со своей институтской подругой. Это мой кузен, между прочим, профессор Стокгольмского университета. Большой умница.
- Оставь - сглазишь, - отмахнулся Борис. - А вы, как вижу, тоже интересуетесь красивыми вещами. Или купили кому-то в подарок? Занимательная книжица.
В его словах сквозила дружелюбная снисходительность, с которой профессионалы обычно беседуют с любителями.
- Вот он всегда такой - все внимание на книги. Боря, разреши тебе напомнить, что перед тобой привлекательная женщина.
- Вы действительно профессор Стокгольмского университета? - поинтересовалась Ходосеева не без некоторого удивления.
- Да, читаю лекции по истории российского искусства. Всего несколько в год. Это дает небольшой приработок и право козырять профессорской должностью.
- Вы больше похожи на киноактера, - невольно признала Люба.
- Это, как говорят мои студенты, благодаря прикиду.
Таких привлекательных мужчин, как Борис, Ходосеева действительно встречала не часто. Среднего роста, не красавец, но в тоже время с какой-то изюминкой. Чем-то похож на Клинта Иствуда, только значительно моложе. Прическа ухоженная, видно, что потрудился настоящий мастер. Одежда модная и в то же время вполне консервативная - несомненно из дорогого магазина: из-под распахнутого длиннополого осеннего пальто выглядывал отлично скроенный костюм. Обувь сияла, будто мужчина прилетел в магазин по воздуху, а не пришел, как все, по слякоти. Но главное - глаза, светящиеся умом и волей, и в тоже время удивительно мягкие.
