Я думал, что профессия врача подготовила меня к человеческим страданиям, но, когда я впервые увидел этот поезд с беженцами, сердце мое наполнилось ледяным ужасом.

Мне рассказали, что, когда поезд выехал из Самары, в нем было около тысячи пассажиров. Когда же после нескольких дней пути он добрался до Екатеринбурга, в живых оставалось не более двухсот самых сильных из них. Некоторые умерли от голода, но большинство — от болезней.

Во время нашей суточной стоянки в Екатеринбурге я собственными глазами увидел, что такое голод. Дети с усохшими конечностями и страшно раздутыми от травы животами стучали в наши окна, жалобными голосами умоляя дать им еды. Мы не могли им помочь. Мы могли накормить одного-двух, но, если бы даже мы раздали все, что у нас имелось, до последней крошки, это было бы каплей в море.

Позже мне пришлось видеть еще много ужасов в голодных районах, но сцены на Екатеринбургском вокзале глубоко запали мне в память, особенно две из них: санитары с носилками, складывавшие трупы штабелями в одном из залов ожидания, чтобы затем отправить их в общие могилы, и кружившиеся в воздухе стаи черных воронов.

Потрясенные увиденным в Екатеринбурге, мы продолжили путь через Уральские горы, где в наш поезд приходили с просьбой о помощи десятки делегаций из промышленных и рудных районов. Эти люди были более образованными, чем приволжские крестьяне, и не бежали от дома, но они тоже знали, что, если помощь не придет вовремя, они не переживут зиму.

Повсюду было одно и то же — бездействующие заводы, фабрики и рудники с голодными, отчаявшимися рабочими. Даже если бы можно было пустить их в работу, из-за разрухи в стране не было рынка для их продукции. Во многих местах я видел значительные запасы ценностей: платины и минералов, уральских изумрудов и полудрагоценных камней, а в Екатеринбурге — забитые мехами склады.

Я спрашивал своих спутников, почему они не экспортируют все это и не покупают в обмен зерно. ’’Это невозможно, — отвечали они. — Только что снята европейская блокада. На продажу этих товаров и закупку продуктов питания уйдет слишком много времени”.

Тогда мне пришла в голову мысль, которая резко изменила весь последующий ход моей жизни. ’’Если хотите, я могу вам это устроить через нашу фирму в Нью-Йорке. Мы можем также закупить для вас продукты питания. Есть здесь кто-нибудь с достаточными полномочиями, чтобы заключить контракт?”

Созвали экстренное заседание Екатеринбургского совета под председательством секретаря местного комитета коммунистической партии. Мартенс пригласил меня на это заседание и попросил объяснить мое предложение.

Мне сказали, что для того, чтобы население Урала продержалось до следующего урожая, потребуется по крайней мере миллион бушелей пшеницы. В Соединенных Штатах в тот год был небывалый урожай, и зерно продавалось по доллару за бушель. Когда цена упала ниже доллара, фермеры предпочитали сжигать его, чем везти на рынок.” У меня есть миллион долларов, — сказал я. — Я отправлю вам на миллион долларов зерна в кредит, при условии, что обратным рейсом каждый пароход будет везти нужные нам товары. Согласны?” Члены Совета смотрели на меня улыбаясь. Тогда я послал длинную телеграмму брату Гарри и президенту нашей фирмы ’’Эллайд драг энд кемикл” Альфреду Ван Хорну с объяснением условий сделки и с просьбой зафрахтовать первые свободные суда, нагрузить их зерном и отправить в Петроград.

Я им сообщил, что обратным рейсом на этих судах прибудут меха, кожи и другие товары, приблизительно на потраченную ими сумму, плюс мы получим комиссионные в размере пяти процентов с обеих сделок. В то время я был под впечатлением увиденного на Урале и меньше всего думал о прибыли. Я только хотел убедить своих американских коллег, что они могут послать это зерно, не опасаясь серьезных потерь, и помочь русским, спасти население Урала от голодной смерти, продав имевшееся у них сырье. Я также послал телеграмму Гарри с заверением, что полностью беру на себя ответственность за выполнение русскими своих обязательств по контракту.

Когда стало известно, что ’’американец”, как меня называли, послал телеграмму в Нью-Йорк с заказом на зерно для Урала, местное население стало приветствовать меня на стоянках как спасителя. В одном городе местный совет созвал митинг и попросил меня выступить с речью. ”Ну, — сказал я себе, — теперь-то я наконец смогу воспользоваться с таким трудом приобретенными в Москве знаниями русского языка”.

Я произнес речь, за которой последовали оглушительные аплодисменты. Сев на место с приятным чувством, я сказал сидевшему рядом Людвигу Мартенсу: ”Я благодарен вашим соотечественникам, не смеявшимся над моим неправильным произношением и

ошибками, и рад, что они поняли, что мы собираемся им помочь”.

’’Поняли? — засмеялся он. — Ничего они не поняли. Они думали, вы говорили по-английски. Слышите шум? Это просят перевести вашу речь на русский”.

С большим трудом мне удалось принять безразличный вид, слушая, как Мартенс переводит мою первую ’’русскую” речь на настоящий русский язык.

Во время поездки по Уралу мы остановились на асбестовых рудниках около Алапаевска. Они были приблизительно в таком же состоянии, в каком их застала революция. Один из моих попутчиков, горный инженер, работавший раньше в этих местах, объяснил, что при правильной эксплуатации эти рудники могли бы приносить огромные доходы, и должен признаться, приведенные им факты и цифры очень меня заинтересовали. Но тогда я все еще собирался заниматься организацией помощи голодающим и поэтому просто запомнил эти сведения, считая, что они могли бы заинтересовать американских бизнесменов.

Наше путешествие через Уральские горы продолжалось с прежней черепашьей скоростью среди горя и разрухи. Помню, однажды наш поезд остановился на несколько часов на маленьком полустанке. Довольные возможностью размяться, некоторые из нас решили пройтись по грязной дороге, ведущей к расположенной в двух-трех километрах деревне. На полпути между деревней и станцией мы наткнулись на одинокую избушку. Во дворе старик с седой бородой старательно распиливал сосну на доски.

’’Что это вы, дяденька, делаете?” — спросил один из моих попутчиков.

’’Дерево пилю”, — лаконично ответил старик.

”А зачем вам доски?”

Старик посмотрел на него странным взглядом.

”На гроб, — просто ответил он. — Один я тут. Еды осталось всего недели на три, а потом надо помирать. Будет у меня гроб, лягу я в него и буду смерти ждать. Тогда меня похоронят по чести, а не бросят в сырую землю, как собаку”.

Положение было парадоксальным. Здесь, на Урале, земля хранила величайшие сокровища мира: платину, изумруды, асбест, медь и почти все известные минералы, однако люди не могли воспользоваться ими даже для того, чтобы обеспечить себя самым необходимым для жизни.

Наше путешествие продлилось бы дольше, если бы не взбудоражившая всех новость: с Людвигом Мартенсом хочет говорить сам Ленин. В те годы не было междугородней телефонной связи, и ’’разговоры” велись по телеграфу. Мартенс позвал нас с Хеллером на телеграф маленькой железнодорожной станции, где и произошел его ’’разговор” с Лениным.

Ленин задавал Мартенсу различные вопросы о положении на Урале и возможности наладить там работу. Затем, к полному изумлению, я увидел на ленте свое имя.

’’ЕКАТЕРИНБУРГСКОЕ ОТДЕЛЕНИЕ РОСТА (Телеграфное агентство) СООБЩИЛО О МОЛОДОМ АМЕРИКАНЦЕ, ЗАФРАХТОВАВШЕМ СУДНО С ЗЕРНОМ ДЛЯ СПАСЕНИЯ ГОЛОДАЮЩИХ НА УРАЛЕ. ВЕРНО ЛИ ЭТО?”

’’ВЕРНО, - ответил Мартенс, - ДОКТОР АРМАНД ХАММЕР ПОРУЧИЛ СВОИМ КОМПАНЬОНАМ В НЬЮ-ЙОРКЕ НЕМЕДЛЕННО ОТПРАВИТЬ В ПЕТРОГРАД ЗЕРНО С УСЛОВИЕМ, ПОДТВЕРЖДЕННЫМ ЕКАТЕРИНБУРГСКИМ СОВЕТОМ, ЧТО ДЛЯ ПОКРЫТИЯ СТОИМОСТИ ОТПРАВЛЕННОГО ЗЕРНА ОБРАТНЫМ РЕЙСОМ БУДЕТ ОТПРАВЛЕНА ПАРТИЯ МЕХОВ И ДРУГИХ ТОВАРОВ”.

”ВЫ ЛИЧНО ЭТО ОДОБРЯЕТЕ?” - спросил Ленин.

”ДА, — сказал Мартенс, улыбаясь мне, — Я ЭТО НАСТОЯТЕЛЬНО РЕКОМЕНДУЮ”.

’’ОЧЕНЬ ХОРОШО. Я ДАМ УКАЗАНИЕ ВНЕШТОРГУ ПОДТВЕРДИТЬ СДЕЛКУ, ПОЖАЛУЙСТА, ВОЗВРАЩАЙТЕСЬ В МОСКВУ НЕМЕДЛЕННО”.