Здесь боролась со смертью ленинская железная воля. ”Мне еще так много надо сделать”, — повторял он. С поразительной настойчивостью Ленин снова учился говорить при терпеливой поддержке жены Надежды Крупской и сестры Марии Ульяновой. Его правая рука не действовала, но он учился писать левой.
К его постели были созваны известнейшие специалисты со всего мира, но они немногим могли помочь. Не покидавший его ни на минуту профессор Форстер однажды сказал мне: ”Я чувствую себя его секундантом на страшной дуэли. Наука говорит мне, что случай безнадежный, но мысль, что Ленин должен умереть, не укладывается у меня в голове”. И его пациент еще раз начал поправляться и почувствовал себя лучше.
Комок подкатывается к горлу, когда я вспоминаю, что в это тяжелое время Ленин помнил обо мне и послал мне несколько слов с профессором Форстером: ’’Передайте молодому Хаммеру, что я не забыл его и желаю успеха. Если у него возникнут трудности, пусть немедленно даст мне знать”.
Ленин не нуждается в моих похвалах. История предоставит ему место среди великих мира сего, но я лично горжусь, что мне довелось с ним беседовать и заслужить хотя бы малую долю его одобрения и дружеское рукопожатие,
К концу 1923 года состояние Ленина настолько улучшилось, что он принял участие в охоте, сидя обложенный подушками в санях, и в новогоднем празднике для рабочих и служащих совхоза и санатория ’’Горки”. Был тут, конечно, Дед Мороз, и нарядно украшенная елка, и подарки.
А через три недели 21 января 1924 года внезапно и без боли Ленин был сражен смертью. И когда его выносили из дома в Горках в оцепеневший от горя мир, рождественская елка с мишурой и оплывшими свечками все еще стояла в большом зале, провожая его в последний путь.
Известие о смерти Ленина принес нам поздно ночью профессор Форстер. Он был совершенно подавлен. Конец наступил столь внезапно, а он вопреки здравому смыслу до последнего момента не терял надежды.
Россия никогда не забудет похороны Ленина. Я один из очень немногих оставшихся в живых людей, принимавших в них участие, что вызывает особое ко мне отношение в России сегодня. Незнакомые люди хотят пожать мне руку, потому что я пожимал руку Ленина и присутствовал на его похоронах на Красной площади.
Ближайшие соратники Ленина встретили поезд с гробом на одной из подмосковных станций и восемь километров несли его по улицам на собственных плечах, сменяясь каждые полкилометра. За гробом Ленина был послан лафет, запряженный шестеркой великолепных черных коней, однако соратники Ленина отправили его: они, и только они, должны нести тело своего вождя.
Гроб установили в Колонном зале бывшего Дворянского собрания в Москве, где теперь расположен ЦК профсоюзов. Здесь, как будто спящий, Ленин лежал семьдесят два часа. Почетный караул из четырех человек менялся каждые пятнадцать минут — так много было желающих нести его. А тем временем через Колонный зал днем и ночью непрерывно лился бесконечный поток людей, пришедших отдать последний долг вождю. В этом безмолвном потоке прошло около миллиона человек.
В Москве в то время стояли сильные морозы — тридцать пять—сорок градусов ниже нуля по Цельсию. Чтобы пройти в зал, людям приходилось по пять часов ждать на улице. Длинная, медленно продвигавшаяся вперед очередь растянулась на километры. Метрах в ста друг от друга горели огромные костры, ночью все это вместе создавало таинственное и поразительное зрелище: темная масса людей, туманом поднимающееся вверх дыхание, багровые языки пламени и плывущие над ними тучи дыма. Из деревень, удаленных от Москвы на десятки километров, сюда пешком шли крестьяне, чтобы отдать последний долг человеку, наделившему их землей, о которой они мечтали веками. В специальных поездах из отдаленных городов России спешили в Москву представители местной власти страны, проклиная каждую задержку, боясь опоздать.
Ни один король, император или папа никогда не удостаивался подобных посмертных почестей. На Красной площади у подножия величественной красновато-коричневой стены Кремля за два с половиной дня был построен Мавзолей. Рабочие работали посменно день и ночь. В день похорон в него внесли гроб с забальзамированным телом Ленина. Сверху на этом необычном здании, напоминающем одновременно египетскую пирамиду и мечту архитектора-кубиста, расположена трибуна, где находятся руководители Советского государства во время демонстраций и военных парадов. Здесь Ленин лежит до сих пор, будто спит, охраняемый почетным караулом, стоящим в изголовье и в ногах его гроба, в то время как мимо проходит непрерывный поток людей, по несколько тысяч в день, приехавших из самых отдаленных уголков России.
После того как ближайшие друзья Ленина поместили гроб с его телом в Мавзолей, по Красной площади шеренгами прошли воинские части Московского гарнизона. На трибуне Мавзолея среди группы руководителей партии и народа я видел Троцкого, все еще занимавшего должность главнокомандующего Красной Армии. Я видел, как его лицо светилось от гордости, когда проходившие мимо шеренги солдат кричали слова приветствия. Этот человек, посвятивший жизнь защите Революции и превращению Красной Армии в непобедимую силу, не обладал ленинской скромностью и преданностью делу. Он был невероятно тщеславен и хотел всегда играть ведущую роль.
В тот день на Мавзолее стоял еще один человек. Он не произносил речей и не принимал салютов, был молчалив и скромен, но его глаза напряженно следили за всем происходящим. Его звали Иосиф Джугашвили, впоследствии мир узнал его под именем Сталин.
Кто бы мог в то время подумать, что в ближайшем будущем он станет одним из самых могущественных руководителей России, в то время как Троцкий, лишенный власти и положения, будет выслан из страны и впоследствии убит в Мексике, как говорят, по приказу этого незаметно стоявшего неподалеку человека, ставшего вскоре самым ужасным тираном в русской истории.
Крупные сделки в СССР
В своей биографии один из самых богатых людей в мире Поль Гетти рассказывает о том, как однажды на вечере ко мне подошел один из гостей и стал настойчиво просить, чтобы я раскрыл ему секрет своего успеха в бизнесе, ответив на стандартный вопрос: как делаются миллионы.
По словам Поля, наморщив лоб я сказал: ”Вообще-то это не так уж и трудно. Надо просто дождаться революции в России. Как только она произойдет, следует ехать туда, захватив теплую одежду, и немедленно начать договариваться о заключении торговых сделок с представителями нового правительства. Их не больше трехсот человек, поэтому это не представит большой трудности”. К тому времени мой собеседник, поняв в чем дело, оставил меня в покое, сердито бормоча что-то себе под нос.
Однако в моем ответе была доля правды. Девять лет, проведенные в России в двадцатые годы, были насыщены напряженной работой, связанной с заключением и выполнением многочисленных сделок. Как во всяком деле, некоторые из них были успешными, а некоторые нет. Но в любом случае в эти годы мне было не до скуки.
Зимой 1922 года я второй раз побывал на Алапаевских рудниках, в этот раз в сопровождении брата Виктора. В то время между Екатеринбургом (Свердловском) и Алапаевском, расположенным в ста пятидесяти километрах на север, поезда ходили только раз в три-четыре дня. Случилось так, что когда мы прибыли в Екатеринбург, поезд только что ушел, и поэтому я решил отправиться в путешествие на санях. Мы наняли три упряжки лошадей с санями, по две лошади в каждой. Это была замечательная поездка днем и ночью по укутанным снегом лесам, с Тремя сменами лошадей в пути. Часто дорога вовсе исчезала, и заспанный ямщик предоставлял лошадям самим искать правильный путь.
Ямщик сидел спереди, а мы лежали сзади на охапках сена, закутанные в меха. По ночам путешествие становилось опасным: по лесу разносилось эхо волчьего воя, и время от времени мы замечали сверкающие глаза волков, следовавших за нами среди деревьев.
Как и для многих американских мальчишек, моим первым знакомством с Россией была история из букваря о стае волков, преследующих русскую семью, путешествующую в санях по лесу. Когда волки осмелели и стали кидаться лошадям на горло, несчастный отец бросил свирепой стае сначала одного сына, потом другого, и тем спас жизнь жены, старшего сына и свою собственную. Эта история припомнилась мне теперь, когда я заметил в лесу горящие волчьи глаза и мелькающие среди деревьев темные тени.
