– Девчонки мои дорогие, вы даже не представляете, ЧТО вы нашли. Ай да Игорь, ну надеюсь, что он еще жив. Девочки, мне надо позвонить, а потом я уеду в Москву на пару дней. Живите нормально, но если вас настоятельно спросят, то скажите правду, все как есть – нашли листок с цифрами и буквами, отдали мне, и я увез листок в Москву. Хорошо?

Мы дружно кивнули, Саша позвонил кому-то и сказал только два слова:

– Нашел, еду.

Потом поцеловал Соньку в макушку, Маринку в щеку, а меня не поцеловал, просто погладил по щеке и сказал:

– Пока, Ангелочек, я скоро вернусь, – и ушел.

Вот всех поцеловал, а меня нет, ну ведь обидно же. Гад ты все-таки, Саша Никитин.

Три недели прошли более или менее нормально, без особых приключений, хотя одно знаменательное событие все-таки произошло, но об этом чуточку позже. А так мы, как обычно, шли каждый на свою работу, обедали в нашем буфете или в кафе напротив офиса, возвращались домой после работы и занимались своими делами, у кого они были. Саша никому из нас не писал и не звонил, и я уже стала верить, что наша с ним история закончилась, даже не начавшись. И мне было почему-то очень грустно, хотя грустить и печалиться, по идее, было не о чем. Ну смотрел он на меня особенно, ну обнял один раз нечаянно, ну погладил по щеке и обещал скоро вернуться, вот и все, но сердце щемило и было так больно и печально, что один раз я даже всплакнула вечером и уснула в слезах. На утренней планерке Маринка увидела мои припухшие глаза, отвела в сторону и прошептала:

– Это скоро пройдет, ты еще легко отделалась, у вас ведь ничего не было, одни погляделки. Сашка не любит клеток, а любовь – это ведь тоже клетка, хоть и не физическая, а эмоциональная. Когда Сашка чувствует, что дело пахнет клеткой, он сбегает. Никаких прощаний, никаких объяснений, просто просыпаешься однажды утром, а его нет, и нет его вещей в шкафу и ванной. Он собирает и уносит с собой все, что ему принадлежит, даже использованные бритвенные лезвия, как будто его никогда и не было в твоей жизни. Сначала это очень больно, но потом боль затихает, а после уходит совсем, так как ничего не остается у тебя от него, чтобы эту боль подпитывать. Сашка мужик умный, потому так и уходит. Потерпи, все скоро пройдет.

Плакать я перестала, но меня замучили эротические сны обо мне с Сашкой. И такие это были сны, что я просыпалась жаркая и мокрая от пота, и тяжело дышала, успокаиваясь и испытывая чувство ужасающего стыда за себя, как будто это я была виновата в том, что такие сны мне снились. Прямо ужас какой-то. К счастью произошло то самое событие, о котором я упоминала раньше. И такое это было событие, что вся фирма встала на уши, да что там наша фирма, весь город неделю об этом толковал, так как показывали это событие даже на местном канале телевидения в новостях региона, вот как.

Короче, Егор Палыч выполнил свое обещание и поставил Маринке памятник на клумбе. Перед открытием памятника он собрал нас всех в Конференц-зале, в котором отродясь никаких конференций не проводилось, а проводились семинары по контрактам и «разборка полетов», так сказать. Там он сказал нам речь о том, что за выдающиеся заслуги надо поощрять людей не только материально и поэтому он принял решение превратить нашу розовую клумбу в «Клумбу Звезд» нашей фирмы, так как, к сожалению, у нас нет места для «Аллеи Славы». Он также сказал, что недавно подписанный нами контракт с фирмой Клода Бове позволит нам жить без забот целых пять лет, и это все благодаря творческому подходу к своей работе известной всем нам Марины Витальевны Чемляковой. Поэтому она станет нашей самой первой «звездой» на «Клумбе Звезд». И пригласил всех пойти к клумбе на открытие памятника.

Маринка от всего этого растерялась, густо покраснела, когда ее начали поздравлять и хлопать по плечам, а наши мужчины обнаглели до крайности и стали требовать все громче и громче «накрыть поляну» по такому поводу. Егор Палыч подтвердил, что «поляна» будет и тетя Надя уже накрывает столы, но сначала надо идти к клумбе… и мы пошли. Там уже столпились какие-то люди, которые думали, что у нас намечается забастовка, стояли машины с телеоператорами и несколько фотографов щелкали какой-то предмет, закрытый то ли шторой, то ли салфеткой розового цвета и стоящий в высшей точке клумбы. Неподалеку стоял небольшой колесный экскаватор с ковшом, застланным ковром и украшенным по краям зелеными ветками.

Совсем рядом с клумбой переминался с ноги на ногу местный художник и скульптор Фрол Щеголев, который ваял под псевдонимом Фрол Щегал. Говорили, что его картину «Девушка в ночном небе» хотел купить за огромные деньги один Московский музей, но Фрол отказался, заявив, что его творчество принадлежит нашему городу, и подарил картину местному краеведческому музею, где она и находится до сих пор. Мы с Сонькой ходили смотреть.

На картине было изображено ночное небо в звездах и серпик луны, а на переднем плане летящая в небе девушка в длинном русском сарафане, расстегнутом на две пуговички сверху, так как грудь шестого размера явно в сарафан не помещалась. Девушка была в кокошнике, ее губки улыбались, на щеках были милые ямочки, и вся она была очень хорошенькая, пухленькая, как ванильная булочка, и такая же аппетитная. На плечах девушки лежало коромысло с двумя ведрами, из одного выглядывал красавец селезень, а в другом гордо красовался большущий белый гусь. В левом углу была почему-то нарисована серая коза с пучком травы во рту и выменем тоже шестого размера, вероятно, полным молока. Коза никуда не летела, а стояла как бы на ступеньке, готовясь к полету, наверное, ждала своей очереди. Под картиной была табличка с надписью, которая гласила, что картина написана по заказу директора птицеводческого комбината «Гуси-Лебеди» и передана музею на временную экспозицию. Народ, кучковавшийся возле картины, признал в девушке с коромыслом Алену Скворцову, секретаршу и по совместительству любовницу директора комбината, и кое-кто даже утверждал, что недавно появившаяся плешь на голове у директора была не последствием обычного облысения, а подарком от его жены.

Ну я продолжаю про памятник. Раскрасневшаяся Маринка и улыбающийся Егор Палыч залезли в украшенный ковш экскаватора, и водитель осторожно подвел ковш ближе к памятнику. Маринка дернула за веревочку, розовая шторка взметнулась вверх, Егор Палыч подхватил ее и бросил в ковш, народ ахнул. Водитель осторожно отъехал от клумбы и опустил ковш. Маринка и Палыч вылезли из ковша и пошли смотреть памятник. А смотреть было на что. На низком пьедестале, скрытым в розовых цветах, стояла наша собственная, фирменная, гипсовая Венера – Маринка Чемлякова.

Фрол Щегал изваял ее на совесть, даже хохолок на макушке стоял как живой. Маринка была в своей знаменитой кофточке, правда не в брюках, а в длинной юбке. В правой руке она держала толстенную книгу, наверное, словарь, а левую вытянула вперед, как Ленин на митинге, но ладонью вверх, а на ладони она держала звездочку, и звездочка эта светилась и переливалась, честное слово, по-настоящему светилась. Гипсовая Маринка улыбалась, подбородок ее был гордо приподнят, она смотрела на звезду на своей ладони, и ее невысокая фигурка, все 151 сантиметр без шляпки, как бы тянулась к этой светящейся звездочке. Фрол, конечно, как художник, не ахти, но талант скульптора у него есть. Так как он стоял рядом со мной, про талант я ему сказала. Фрол заулыбался от похвалы и сказал:

– Я ее на фотографиях только видел, вживую нельзя было, Егор Палыч не велел.

Мужчины хвалили Палыча, хвалили Фрола, собрались было качать Маринку, но она сбежала. В конце концов все угомонились и вернулись в офис. Палыч пригласил всех в буфет, где уже была накрыта «поляна». Прискакала Сонька, которой я позвонила, притащила большой букет Маринке, расхвалила памятник, расцеловала Маринку, потом помолчала и сказала:

– Это так странно. Я первый раз в жизни вижу человека, которому поставили памятник, да еще при жизни, да еще с такой звездочкой. Как же она работает, там же нет электричества или есть?