В общем, день был суматошный. Думать о работе не получалось, – думалось о сбежавшем трупе Игоря, о том, что надо одолжить Соньке 2 000 долларов, чтобы купила себе костюм, и почему-то думалось еще о Саше. Все-таки гад он, вот зачем он лезет в мои мысли, надо же быть таким бессовестным. Ну ладно, вот Маринка освободится, и я ей сразу позвоню.

Я никак не могла дождаться, когда закончатся переговоры, чтобы можно было спокойно за чашкой кофе переговорить с Маринкой в буфете. У тети Нади был такой столик у окна, за пальмой, куда она сажала тех, кому надо поесть или попить, так сказать, без отрыва от производства. С этим столиком связано очень много смешных историй и не смешных тоже, там даже целовались без отрыва от производства, или плакали в жилетку подругам, и там же произошла не забываемая нами история с поездкой в Грецию.

Пару лет назад Егор Палыч премировал отдел продаж поездкой в Грецию на пять дней за выдающиеся заслуги. Погода у нас была плохая, и всем хотелось на солнышко. Кадровичка спешно готовила документы для туристического агентства, атмосфера в отделе продаж была насыщена радостным ожиданием, и тут Эдик Гусаков решил выпендриться и поспорил с Лютиком, это наш охранник, но никто не помнит, как его зовут, поэтому для всех он Лютик. Так вот Эдик поспорил с Лютиком, что все эти бумажки никто уже давно не проверяет и в анкете в графе «SEX» написал: «Yes, please».

Замотанная кадровичка Эльза Руфиновна, дорабатывающая последние месяцы перед уходом на пенсию, действительно не проверила собранные анкеты и передала их куда положено, и через несколько дней разразилась гроза. Егор Палычу позвонили сверху и сообщили о хулиганском поступке Гусакова с требованием его немедленного увольнения в связи с тем, что греки отметили, что такой ответ не являлся уникальным, таких ответов они получали и получают сотнями, а вот уникальным в графе «Sex» был ответ: «Могу каждый день», а следом за ним, т. е. на втором месте, был ответ: «По выходным с женой», написанные двумя господами из ближнего зарубежья. И там наверху очень сердились даже не на хулиганский поступок сам по себе, а на то, что Эдик практически осрамил нашу Родину, уступив первенство господам из ближнего зарубежья, и как бы показал грекам, что русские не могут быть оригинальными даже в мелком хулиганстве. Вот так.

Ой, что было с Егор Палычем! Он вызвал Гусакова, топал ногами, орал на него, срываясь на фальцет, разбил чайный сервиз, кинул в Эдика стакан с минералкой, но… не уволил. Просто лишил премии его и весь отдел продаж, и отменил поездку в Грецию. На Эдика все в отделе смотрели как на врага народа, так смотрели, что он не выдержал, занял деньги у друзей и пригласил весь отдел в пятницу вечером в ресторан местного пансионата, чтобы хоть немного компенсировать несостоявшуюся поездку.

Пировали они там двое суток без отдыха и расползлись по домам в воскресенье ближе к вечеру, и только потому, что у Эдика кончились деньги. Эдик, кажется, до сих пор выплачивает по частям занятые у друзей баксы, но зато отдел его простил. Эльзу Руфиновну срочно отправили на пенсию, но не в виде наказания, а на всякий случай, чтобы у нее не было проблем с теми, кто наверху. Вот что хотите говорите, но наш Егор Палыч лапочка, хоть и почти что олигарх.

Я опять отвлеклась. Короче, я с трудом дожидалась конца переговоров и мучилась сомнениями, говорить ли про труп Маринке или ограничиться только рассказом об ограблении Сонькиной квартиры. Время от времени выбегала в коридор, чтобы проверить, есть ли свет в переговорной или нет. Обычно по окончании переговоров свет там выключали. Но свет горел в переговорной уже четыре часа, жалюзи были приспущены, и время от времени в просветах мелькали тени, а значит – переговоры продолжались. Но примерно за час до окончания рабочего дня в коридоре послышался шум голосов, и я пулей выскочила из офиса в коридор. Дверь в переговорную была открыта, и были хорошо видны и улыбающийся, счастливый донельзя Егор Палыч, и Клод Бове, целующий Маринке обе руки и в промежутках что-то ей говорящий. Маринка кокетливо смеялась и отрицательно качала головой. В конце концов она освободила свои руки, покивала всем головой, прощаясь, и направилась прямо ко мне. Вот ведь глазастая какая, я ведь не просто так в коридоре стояла, я за фикусом примостилась и увидеть меня из переговорной не так уж и легко.

– Ну что там у вас? Мне Соня звонила, просила помощи. Я не очень хорошо ее поняла, потому что она шептала в трубку, но она несла какую-то чушь про труп в багажнике, который исчез, и об ограблении. Давай выкладывай все как есть, вас труп ограбил, или вы, кошки-милашки мои, сами его ограбили и убили?

Маринка еще не «остыла» от успешных переговоров, глаза ее горели зеленым огнем победы, грудь вздымалась, и все рюшечки и воланчики на знаменитой блузке трепетали и подрагивали. Но не только это привлекало внимание, на шее у Маринки была повязана черная ленточка-бархотка с аккуратным бантиком, а посредине бантика красовался чудный серебряный котик с изумрудными глазками, поднятой вверх передней лапкой и хвостиком, который двигался и указывал прямо на ложбинку, проглядывающую между рюшечками и воланчиками. Котенок был ну просто прелесть, ложбинка тоже ничего себе. Маринка, заметив мой взгляд, пояснила:

– Мой привез, котик антикварный, талисман, удачу приносит, специально сегодня надела. Верно, приносит он удачу, этим котиком я Бове добила. Палыч сказал контракт надо на пять лет, а Бове начал сомневаться и хотел на четыре года подписать, но тут я к нему повернулась, слегка нагнулась, чуточку тряхнула воланчиками и от себя добавила: «Ах, Господин Бове, посмотрите на мою киску, даже она подтверждает, что наше сотрудничество должно быть долгим и очень, очень плодотворным».

– Ну и что? На киску глянул, хвостик оценил и…

– Серафима, удивляешь ты меня, ей-Богу, – спекся Бове, ну я правда еще и губы облизнула, как будто они пересохли совсем, медленно так облизнула… самым кончиком языка… ну и в глаза ему смотрела, как Тайс Афинская Александру.

– Это какая же Тайс, Настасья из приемной что ли? Я не знала, что ее фамилия Афинская. И когда она Саше так в глаза смотрела?

– Ну молодежь пошла… Тайс Афинская была греческой гетерой и любовницей Александра Македонского.

– Понятно… а он?

– Кто он? Македонский или Бове?

– Оба.

– Про Македонского не знаю, а у Бове глаза в кучку. Палыч получил контракт на пять лет. Все хватит, пошли в буфет, нормального чаю с плюшками попьем, у меня кофе скоро из ушей польется, ну и поговорим о ваших делах.

Пока буфетчица тетя Надя грела нам плюшки и заваривала свежий ароматный чай с лимоном, я позвонила Соньке и вызвала ее к нам. Сонька примчалась вся из себя такая шикарная, в новом очень дорогом костюме, что мы с Маринкой в унисон сказали: «Ничего себе…», а Маринка спросила:

– Откуда дровишки? Ты же вроде как ограбленная?

– Саша Никитин дал взаймы для поднятия боевого духа. Грабителей найдем, мои деньги вернем, и я отдам Саше.

– Круто. Он часом на тебя не запал? Имей в виду, у него баб как рыб в море.

– Да нет, он на Фимочку запал, все о ней расспрашивал. Есть ли у нее кто, куда ходит, с кем встречается, что любит, и сказал, что Фимочка – необыкновенная красавица, даже просто редкостная.

– Да иди ты! Так и сказал? Ну, Серафима, готовься к обороне, береги силы. Если Сашка идет в атаку, то надо либо бежать со всех ног подальше, либо сразу сдаваться.

– Да ты-то откуда знаешь? – не выдержала я.

– А я из этих, из сдавшихся… давно это было, я еще в институте училась.

Ну вот, сердце мое правду говорило. Он гад, сволочь и гамадрил. Что ж так не везет мне? А вообще с чего бы мне переживать? Мне смуглые горбоносые брюнеты брутального вида никогда не нравились. Не мой типаж.

– Серафима, алло, ты уснула, что ли? Ты слышишь, что Соня рассказывает?

– А что она рассказывает?

– Сонь, повтори для глухих, пожалуйста, медленно и с выражением.