В цирковом училище я потерял еще один год. Мои сверстники уже пошли в десятый класс, а я только в восьмой. Меня это, конечно, огорчало, хотя причина была уважительная. Соломоново решение пришло ко мне внезапно. Я попросил у своего приятеля табель предпоследнего класса, не то девятого, не то десятого. Не помню точно, потому что в русской школе учились десять или одиннадцать лет, а в литовской двенадцать. Увидев, по каким предметам нужно проставить оценки, с помощью перекиси водорода я подделал свой табель и подал документы на поступление в двенадцатый класс литовской вечерней школы. К моему удивлению, меня туда приняли.

Я никому не поведал об этой своей проделке. По рассказам отца я знал, что даже самые близкие люди при определенных обстоятельствах могут продать или проговориться невзначай, поэтому всю жизнь придерживался правила: держать язык за зубами по поводу подобных рискованных дел. Никогда раньше и до сих пор, если со мной происходит что-то некошерное, ни с кем не делюсь и пытаюсь все решить сам. Отец всегда говорил мне: «Если твой секрет знает еще кто-то, ты рискуешь тем, что его будут знать все».

Впереди было лето, и я пытался использовать это время, чтобы как-то подучить материал, потому что обычно не придавал значения учебе. Я любил только те предметы, которые давались мне легко, а математика, к сожалению, в их число не входила. Я ее не любил, у нас в доме вообще математику понимала только мать. Спас тогда давнишний друг Боря Шапиро, настоящий гений, перескакивавший через классы. Он, правда, все удивлялся, как это я не понимаю простых вещей и задаю дурацкие, с его точки зрения, вопросы. Но с его помощью я как-то усваивал материал, хотя основательных знаний, даже за седьмой класс, у меня не было.

В заочно-вечерней школе учились в основном взрослые люди, и среди них было мало тех, кто меня знал. Тогда я применил такую уловку: курил до самой последней минуты, и только когда все уже расходились по классам, шел в свой двенадцатый класс, чтобы никто не видел, в какую дверь я ныряю. Всякий раз, когда открывалась дверь или кто-то забегал в класс, у меня обрывалось сердце. Я думал, что за мной пришли, и так продолжалось целый год! Каждый раз, когда меня вызывали к доске, я думал: все, они определили, что я не учился ни в одном из предыдущих классов. Наверно, я пережил даже больше, чем какой-нибудь разведчик в тылу врага. Но поскольку тупиц в классе было много, моя тупость не сильно выделялась на общем фоне.

И вот так, перебиваясь с троек на четверки, я дошел до выпускных экзаменов, о чем не знали ни отец, ни мать, ни один мой друг. Сдать экзамен по математике мне было очень сложно. Что-то где-то я схватывал, но этот предмет оставался большой проблемой. Директор школы, а он был математиком, знал моего отца. На экзамене он подошел ко мне, увидел, что у меня возникли трудности, что-то там подрисовал, подправил, и я сдал этот экзамен. Оказалось, что отец уже узнал про мою эпопею и попросил директора школы оказать мне помощь на экзамене.

Я вспоминаю, как, получив аттестат, пригласил своих самых близких друзей на обед, сделал стойку на руках, и из моего кармана вывалился аттестат зрелости. Присутствовавший при этом математический гений Боря Шапиро просто потерял дар речи. Он не мог представить себе, как можно, не зная предмета, перескочить столько классов и закончить школу. Шапиро никак не мог успокоиться, он даже аппетит потерял. После этого случая наши отношения постепенно сошли на нет.

В конечном итоге, пережив тяжелейший год, я закончил учебу и получил законный аттестат зрелости. Этот опыт «разведчика» очень пригодился и помог мне в дальнейшей жизни.

Вечерами я ходил в школу, и, кроме того, отец устроил меня на работу в Институт мебели и интерьера учеником обойщика мягкой мебели. Там я совершенно официально стал самым молодым рабочим в Литве – в четырнадцать с половиной лет. Отец выбил мне эту должность через министра деревообрабатывающей промышленности. Когда отца укоряли, мол, ты адвокат, а сын работает простым работягой, как не стыдно, отец отвечал: «Мне наплевать. Мне важно, чтобы сын был чем-то занят».

В Институте мебели и интерьера я звезд с неба не хватал, но учился быстро и уже через неделю взялся перетянуть спальный матрас матери моего товарища. Первую получку там было принято сразу же отмечать. Я закупил какую-то закуску, а водку покупать не требовалось, поскольку в институте в избытке имелся чистый спирт. Он предназначался для окончательной отделки мебели, но этого никто не делал, а спирт выпивали. В то время я мог выпить четвертинку водки из горлышка, а тут увидел, что мебельщики пьют маленькими порциями. После высказанного мной недоумения один поляк подзадорил меня и протянул полную металлическую кружку спирта. Я его никогда до этого не пил, но опозориться перед рабочими отказом не мог.

Я поднес кружку к носу и понял, что погорячился. Поляк поглядывал на меня с антисемитской ухмылкой, и у меня не оставалось другого выхода, как «шлепнуть» этот спирт. Когда я его захлебнул, у меня перехватило дыхание, и я упал, потеряв на пару мгновений сознание. Потом пришел в себя, почувствовал себя пьяным и повеселел. Мне показалось, что поляк меня оскорбил, и, схватив стамеску, я стал носиться за ним. Слава богу, вмешался мой учитель, он остановил меня и отправил домой. Когда я добрался-таки до дома, то был настолько пьяным, что перепутал горшок с кастрюлей, куда и нагадил. Так началась моя трудовая деятельность, но потом я уже освоился и стал работать неплохо.

Однажды в кабинете отца я подслушал рассказ посетителя о том, как можно купить без переплаты холодильник «Саратов», который был в то время большим дефицитом. В Литве такой холодильник уходил чуть ли не за тройную цену. Их привозили из России, и тот посетитель назвал фамилию человека в Орехово-Зуево, через которого он достал холодильник отцу. Услышав эту историю, я предложил своим приблатненным друзьям поехать в Орехово-Зуево и привезти в Литву полный грузовик холодильников. Предварительно я списался с тамошним человеком, пообещав ему определенный заработок, и еще с тремя компаньонами приехал в Москву. Помню, что одет был в модные тогда расклешенные матросские брюки, которые я всегда носил из любви к морю. Пытался даже поступить в морское училище, но по зрению не прошел.

Мы нашли нужного человека в Орехово-Зуеве, заплатили ему аванс, и он выполнил наш заказ. В Литву мы возвращались на грузовике, набитом холодильниками. Кабина вмещала только троих пассажиров, поэтому нам по очереди приходилось какую-то часть пути ехать в кузове. Известно, что дороги в России ужасные, и как бы эти холодильники ни были укутаны и опутаны веревками, иногда приходилось, рискуя жизнью, упираться ногами в эту железную массу, чтобы уберечь груз.

В Литве мы поехали прямо на базар. Мы даже представить не могли, что нас ждет такой ошеломительный успех. Холодильники расхватывали прямо с кузова, а мы, чтобы долго не канителиться, продавали их не за тройную, а за двойную цену. После такого заработка, естественно, все напились. Я вернулся домой полупьяный, с полными карманами денег, которые вывалил прямо на диван в кабинете отца. Он тут же начал меня дубасить, требуя сказать, где я украл эти деньги. Я ему честно признался, как они были заработаны.

Эта сделка прошла довольно удачно. И я предложил снова поехать в Орехово-Зуево, где мы попутно познакомились с какими-то людьми, пообещавшими достать автомобиль «Победа». На этом можно было заработать еще больше. В Литве машины были очень популярны, и там за все годы советской власти количество автомобилей на душу населения было больше, чем в любой другой республике. Литовцы, как правило, очень трудолюбивы, и после работы они возились в саду, а в выходные продавали на базаре яблоки, огурцы, помидоры, поэтому деньги у них водились.