На джазовом поприще произошел совершенно невероятный случай. Я участвовал в организации нелегальной таллинской встречи джазистов, на которую тайно приехал известный американский комментатор джаза Уиллис Кановер. Своим фирменным баритоном он вел на «Голосе Америки» вечернюю музыкальную передачу, которую в Союзе глушили. Советские власти считали, что Кановер, рассказывая о джазе, занимается подрывной деятельностью против Советского Союза. Однако все советские любители джаза сквозь глушилки судорожно ловили эту волну и прислушивались к каждому его слову. Кановер нелегально, под чужой фамилией, приехал в Таллин. Я появился там вместе с вильнюсским теоретиком джаза Шульманом, который, как и я, не играл ни на каком инструменте, был вообще-то филологом и снял лучший в Союзе короткометражный фильм.

Уже в ходе первой же встречи в зал ворвались милиция и дружинники. Нас всех арестовали и отвезли в камеру предварительного заключения. Кановера, естественно, сразу же отпустили, а на нас составили протоколы и отправили по домам, где мы попали уже в руки КГБ. Выяснилось, что мы давно находились под пристальным вниманием гэбэшников, которые следили за всеми джазистами. Джаз квалифицировался как инакомыслие, отвлекающее молодежь от строительства коммунизма.

С Шульманом мы дружили, и через него я познакомился с его родным братом Валерием, известным балетным танцором и балетмейстером, который от вильнюсского Дворца пионеров поднялся до сцены Кировского театра. С Валерием мы встречались в Ленинграде, хотя ничего общего у нас не было. Но однажды он попросил познакомить его с какой-нибудь красивой девушкой с большой грудью, потому что балерины-плоскодонки ему ужасно надоели.

Я его познакомил с одной полькой, кажется, ее звали Тереза, которую привела в восторг возможность пообщаться с таким знаменитым человеком, как Валерий. В знак благодарности Валерий меня тоже познакомил с балеринами из училища имени Вагановой. Я часто посещал балетное училище, где скорее смотрел на точеные фигурки этих красивых девочек, а не на танцы. В общем, мне импонировало, что я находился там, куда лишь немногие могли проникнуть.

Однажды Валерий предложил после репетиции собраться у меня дома, где я снимал большую комнату у матери знаменитого пианиста. Валерий приехал где-то часов в восемь вечера со своей новой подругой-полькой и еще прихватил несколько девушек, репетировавших с ним «Лебединое озеро». Мы изрядно выпили, включили музыку, стали беситься, и вдруг девочки куда-то исчезли. Следом за этим в коридоре большой коммунальной квартиры ночью раздался шум падения и крик. Выскочив в коридор, я увидел невероятную картину: из туалета выскальзывают балерины в пачках, а на полу лежит бездыханный старик-сосед. Он вышел пописать, увидел в нашем вонючем коридоре коммуналки «Лебединое озеро» и, подумав, что ему это чудится и что ему пришел конец, грохнулся в обморок.

Мы с трудом привели его в чувство, но на следующий день возникли неприятности с соседями. Они, конечно, понимали, что балет – это высшее искусство, поэтому в милицию на меня не заявили и из квартиры не выгнали. Но, честно говоря, увидев ночью в коридоре коммуналки балерин в пачках и пуантах, любой человек мог бы потерять сознание.

Как-то приятель привел меня во Дворец искусств на Невском, где я быстро познакомился с гардеробщицей, которой дал хорошие чаевые – десять рублей вместо обычного рубля. Такие жесты всегда запоминаются, и потом уже вообще можно не давать чаевые, хотя я давал и потом. Лучше на чай дать один раз много, чем каждый раз помалу, в отличие от известной песни. Эта гардеробщица могла проводить меня на разные мероприятия.

Там собиралась интеллектуальная элита Ленинграда, и я часто туда ходил, не только чтобы посмотреть концерт или капустник, но и просто хорошо закусить в шикарном ресторане с отличной кухней. За одним из обедов познакомился с известным художником Непринцевым, автором знаменитой пятиметровой картины «Отдых после боя». Узнав, что я студент, он решил помочь мне материально: дал телефон художественной студии, где я мог бы позировать.

Меня туда приняли, и художники решили, что лучше всего я могу воплотить образ саксофониста. Достали где-то саксофон, поставили меня с ним в позу и рисовали образ на полотне. Оказалось, что это довольно трудное дело – несколько часов стоять и держать в руке саксофон. По утрам в студии открывалась настоящая биржа труда. Туда стекались в поисках заработка разные люди, в основном выразительного вида старухи. Однажды выскочила группа художников и заорала, показывая на какого-то человека: «Вот Гитлер, которого мы искали». Он смутился и возразил: «Я не Гитлер, меня зовут Петров Николай Васильевич», но позировать для картины с Гитлером все же стал.

Однажды во Дворце искусств отмечали день Красной армии. У входа я увидел генерала с адъютантом, пытавшихся прорваться внутрь. Меня такая ситуация задела: как это, в день Красной армии молодого, лет сорока пяти, краснолицего генерала не пускают на праздник. Обратился к своей знакомой гардеробщице, и та дала мне для него какую-то контрамарку. Потом мы с генералом, от которого уже попахивало алкоголем, сидели вместе на концерте, а адъютант ждал в «Волге» на улице. После концерта генерал пригласил меня в ресторан, широко угощал, а за дальним столиком сидела Алиса Фрейндлих со своим мужем Владимировым и группой актеров.

Генерал, уже изрядно подпивший, вдруг спрашивает, указывая на Алису Фрейндлих: «А кто эта маленькая малявка? Я ее где-то видел». Я объяснил, что это известная актриса, кажется, уже тогда она была народной. Генерал хлебнул еще, заказал новую бутылку водки и пошатываясь пошел к их столу знакомиться. Когда он стал не очень вежливо приставать к народной артистке, возмутился ее муж Владимиров и заорал: «Уберите этого швейцара!» Услышав такое оскорбление, генерал замахнулся на Владимирова бутылкой водки. Короче, назревал грандиозный скандал, но прибежали официанты и довольно нежно, под руки отвели генерала на кухню для успокоения. А артисты быстренько рассчитались и ушли. Генерал вернулся за наш столик, мы напились вдрызг, и он уехал со своим адъютантом.

В Ленинграде я часто посещал кафе «Север», где продавали вкусное мороженое и шампанское. После Дворца искусств приятно было зайти в кафе, выпить пару бокалов полусладкого шампанского и закусить мороженым. Как-то зимой я пришел туда с товарищем, приехавшим из Литвы. Мы оба были без головных уборов, и гардеробщик спрашивает: «А где ваши шапки?» Мы объяснили, что в Литве шапок не носят, а тот говорит: «О, тогда заберите пальто обратно, потому что вы там попьете, поедите, заберете пальто и захотите свои шапки. А где я вам их найду?» Странно и смешно: в ленинградском кафе зимой нельзя было сдать в гардероб пальто без шапки.

В этом кафе я однажды познакомился с группой ребят, среди которых находилась симпатичная блондинка, сказавшая, что она литовка и приехала из Вильнюса. Начал с ней говорить по-литовски, и оказалось, что она сказала правду. Ее муж служил в армии где-то под Ленинградом, а она работала там же поваром. Отправилась посмотреть город и встретила этих ребят, которые пригласили ее в кафе. Мы обменялись номерами телефонов и договорились о встрече.

Не прошло и двух дней, как она позвонила. Я пригласил ее сразу к себе домой, где провели стандартный для меня вечер с вином и закуской, поцелуями и любовью. Установить связь с таким симпатичным человеком было очень радостно. Я не был влюблен, но подобные отношения меня устраивали. Через несколько дней появились какие-то неприятные ощущения в области полового органа. Я позвонил девушке на работу, но мне ответили, что она уже уволилась. В моей голове стали появляться черные мысли, и я побежал в библиотеку, стал читать медицинские книги в поисках описания моих симптомов. К моему ужасу, они полностью совпали с твердым шанкром.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».