— Вообще-то, в этой комнате не убирались ровно полтора месяца, после того как мой многоуважаемый дядюшка решил, что обстановка холла крайне угнетает его, и разнёс тут всё… В общем, прибраться он тоже не разрешает, говорит, что ещё не готов новый дизайн… а нам тут приходится… Но в остальных комнатах почти всё нормально, особенно в некоторых. — Юноша непонятно чему нахмурился, но потом вновь оживился и даже почти улыбнулся. — В общем, не стоит беспокоиться, кухня, например, теперь вообще в превосходном состоянии, а также оранжерея, все ванные комнаты, чердак и подвал… был…

Тея уже начала подумывать о том, столь ли уж блестящ её план и не унести ли отсюда ноги, плюнув на всё и огрев на прощание саквояжем подозрительно оживившегося хозяина дома. Но Анемон, похоже, вошел в роль и, найдя какую-то выгоду в создавшемся положении, в чём девушка совершенно была уверенна, потащил надменную будущую домработницу по одной из лестниц куда-то наверх.

— Знаете, госпожа Мазахака, вам стоит с часик отдохнуть. Сейчас я отведу вас в вашу комнату, а потом покажу дом, мы всё внимательно обсудим, напишем круг ваших обязанностей и наших обязательств, составим контрактик, чтоб всё как положено, где будет указано: что, где, как и за сколько. — Тея покосилась на расписывающего что и как молодого человека, но никаких тревожных намеков не заметила. — Подпишем контракт и тогда… ну да, тогда… А, собственно, вот мы уже и пришли.

Пара стояла перед затейливо украшенной дверью со вставками инкрустированного розового дерева в довольно тёмном коридоре. Анемон вновь любезно распахнул дверь, едва не втолкнул девушку внутрь и, на секунду зависнув на пороге и велев чувствовать себя как дома, немедленно скрылся, захлопнув за собой дверь. Несмотря на то, что комната была более чем приличной, едва ли не роскошной, с леотской* лакированной чёрно-голубой мебелью, светлым шёлком на двух больших окнах, двумя картинами кисти Майна и даже почти непыльной, в Тее моментально поселилось чувство, что она угодила в хитроумную ловушку, из которой не так-то просто будет выбраться. Но девушка быстро выкинула подобные мысли из головы, достала из саквояжа топор и нежно провела пальчиком по лезвию, хищно улыбаясь. В конце концов, всё случается впервые.

Оно нагрянуло внезапно,

Когда его никто не ждал.

Торми

Прохладно. Почти холодно. Беззвучная серая тишина рассвета медленно вырывает из цепких объятий сна. Удивительно, что беззвучие способно разбудить… Хотя тишина ли?.. беззвучие?..

Тепло… слишком близко к лицу. Да… Чье-то дыхание чувствуется кожей…

Дыхание?!

Чёрные изогнутые ресницы вздрагивают, трепещут крыльями бабочки и резко распахиваются, являя миру бездонную сверкающую синеву голубых глаз.

Глаза в глаза. Сонная лазурь небес против непроглядной темноты ночи, вспыхивающей искрами безумия. Сосредоточенное сопение буквально в волоске от собственного лица.

— Хамидорея! Что за мерзкая у тебя привычка пугать ещё не проснувшихся людей?! — Торми с раздражением отодвинул в сторону лицо темноглазой девушки и, зевнув, принял сидячее положение. Вчера он до дома так и не дошел, решив, что скамейка на маленькой уютной площади в тени огромного дуба тоже вполне подойдет, чтобы выспаться. А всё почему? Да потому что некоторые из того десятка пирожных, которые он выторговал у незнакомой леди в обмен на кулон, оказались с ликёрным кремом…

Хамидорея изящно поморщилась, за что, видимо, и получила своё прозвище — Хамидорея Изящная, и, раздраженно вздохнув, села рядом с мальчиком на скамейку. В руках она держала небольшую корзинку с украшенной лентами и фиалками ручкой. Из-под прикрывавшей её содержимое льняной салфетки исходил аппетитный аромат свежей выпечки. Потянувшийся было на запах Торми, немедленно получил устное уведомление, сказанное весьма строгим голосом:

— Это не тебе! Кремовые булочки и черешня для Анемона!

Мальчик обиженно надулся и покосился на алое солнце, едва оторвавшееся от земли в стылые небеса. Полупрозрачные усики тающего тумана обвивали щиколотки.

— Можно подумать, что я это не поем. Всё равно ведь он сначала даёт пробовать мне. Жадина.

— Вовсе нет. Просто это для Анемона. Понимаешь?

— Нет.

— Ну и не надо.

Торми помолчал с минуту, наблюдая медленный восход светила и отмечая его насыщенный цвет — предвестник смены погоды и дождей, столь долгожданных в изнывающей от жары Феланде. Легкий ветерок принес пару кремовых лепестков отцветающих яблонь и погонял их по пустынной площади. Немного зябко. Торми поёжился и зевнул.

— Зачем ты пришла?

Хамидорея вскинула руку, убирая прядь волос от лица, как всегда изящно, чем ужасно напомнила ему учителя, и спросила:

— Как ты думаешь, чем он сейчас занят?

Торми пренебрежительно фыркнул и, раздраженно кивнув на чуда рассвета, безапелляционно заявил:

— Медитирует!

— Я серьезно! — с невозможной серьёзностью подчеркнула Хамидорея.

— Все равно медитирует! — настаивал на своём Торми.

Девушка тяжело вздохнула и, нахмурившись, уставилась на корзинку на коленях. Пока она молчала и с угрюмым видом рассматривала вышитые на салфетке колокольчики, Торми успел два раза зевнуть, вскочил и, пытаясь прогнать сонливость, немного попрыгал вокруг скамейки. Придя от такой импровизированной зарядки в прекрасное расположение духа, мальчик остановился перед девушкой и, уперев руки в бока, надменно повелел:

— Всё, вставай! Нечего тут рассиживаться, я уже почти проголодался!

Его сияющая улыбка не особо взбодрила Хамидорею, но она всё же поднялась и, с достоинством разгладив короткую тёмную юбку, слегка улыбнулась, едва приподняв уголки губ.

— Ну, пошли!

Неспешно проходя мимо ажурных кованых оград и ещё по-весеннему нежной зелени ранним утром, наполненным ароматом тысяч отцветающих деревьев, в лучах рассветного солнца колоритная парочка предпочитала упорно молчать. Каждый думал о своём. Пройдя пару кварталов, Торми резко надоело лицезреть красоты природы, и он озадаченно нахмурился, прекратив напевать мотивчик уличной песенки.

— Хамидорея?

— М-м?

Мальчик немного помолчал и, засунув руки в карманы, всё же спросил:

— Хамидорея… А чего ты так в учителя вцепилась-то?

— Тебе-то какое дело? — недовольно выдала девица.

— Ну я просто не пойму! — с детской непосредственностью упорствовал Торми. — Ты ведь очень симпатичная девушка, не глупая, богатая и интересная во всех отношениях… Дочь мэра, в конце концов! И учитель? Ты же его просто преследуешь! Воздыхательниц организовала, завтрак с утра каждый день кто-нибудь приносит… Нет, я, конечно, не жалуюсь на это, но… Чего ты хочешь? Неужели у тебя совсем нет поклонников? И твой отец… его что, совсем не волнует твоё поведение?

— Ты что, правда не понимаешь? — с видом оскорбленного достоинства поинтересовалась Хамидорея.

— Лулон! Неужели ты действительно его любишь? — почти в ужасе спросил мальчик, невольно остановившись.

Девушка тоже остановилась и повернулась к нему лицом.

— Ха! Не будь наивным. Не отрицаю, Анемон чудо, как хорош собой, а перед его взглядом вообще невозможно устоять… — Хамидорея даже мечтательно прикрыла глаза. На пару секунд. И деловито продолжила: — Но дело-то не в этом. Говоришь, поклонники? Ну да, есть. Находится немало желающих увидеть меня в качестве своей жены. Всё так, как ты говоришь: я красива, богата, мозги вроде имеются, дочь мэра, в конце концов… Характер, правда, тяжеловат — я это с удовольствием признаю. Ещё я капризна, несносна и неуправляема. Но, несмотря на всё это, у меня создается впечатление, что каждый второй холостяк в этом городе, да и не только в нём, считает своим долгом просить моей руки у отца. Попадаются даже вполне приличные кандидаты, которым не особо-то и нужны все выгоды брака со мной. Мало кто из них интересуется моим мнением. Но это меня тоже устраивает. Я не против идеи политико-экономических взаимовыгодных договоров, по странному недоразумению именующихся браком. Вот только никому из них ничего не светит.