[291]

Рассказывал своим питомцам Т. П. кое-что и из своего прошлого, причем затрагивал иногда и кое-что такое, что относилось к интимной стороне его жизни. Так, он рассказывал, что, будучи студентом Казанской дух[овной] академии, он одно время опустился до состояния «блудного сына» и довёл свой организм до полного расстройства, но потом колоссальным напряжением воли восстановил свои силы, их равновесие, применив над собой некий эксперимент, им самим изобретённый. Этот эксперимент он описывал так: в течение некоторого времени он последовательно убавлял дозы принимаемой пищи до известного предела, а потом также последовательно увеличивал их до существовавшего прежде предела. В результате этого, утверждал он, ему и удалось, так сказать, настроить свой организм, причём выздоровление распространялось и на его нравственную природу. Одним словом из его речи вытекало, что через этот эксперимент, т. е. тренирование своего желудка, он освободился от состояния «блудного сына» и возвратился в «лоно отче». Этот свой ответ он считал некой панацеей вообще от болезней – и физических, и духовных – и рекомендовал его и своим слушателям, однако последние не «уверовали» в него (опыт) и из рассказа Т. П. об этом вынесли только одно впечатление, что он (Т. П.) человек какого-то особенного душевного склада, человек с мятежным умом типа Ивана Карамазова, образ которого так ярко рисовал им (семинаристам) в своих беседах инспектор Александр Павлович Миролюбов, ярый поклонник Ф. М. Достоевского.

В 1905-1906 гг. Т. П. был в Казани. Он рассказывал семинаристам о том, как в 1905 г. он был участником демонстрации в Казани, будучи уже священником. Демонстранты под напором полиции вынуждены были скрываться в здании городской думы, около кремля. В конце концов, как он рассказывал, осаждённые решили послать из своей среды парламентёров для переговоров, в числе которых оказался и он. Как он сам об этом рассказывал, при его появлении в числе парламентёров «все ахнули», видя его в священном сане. Т. П. об этом рассказывал как о некотором эпизоде в его жизни, не придавая своему рассказу никакой окраски, никакой оценки, так что нельзя было судить в этом случае об его отношении к революционным событиям того времени, но зато его отрицательное отношение к революции проявилось на другом поле его деятельности, вне семинарии, в его проповеднической деятельности в одном из пригородов Перми, известном под названием «Данилихи» (?).

В 1907-1909 гг. в Пермской дух[овной] семинарии было два кружка проповедников «слова божьего». В центре одного из них стоял Николай Иванович Знамировский, бывший сначала (1907-1908 гг.) преподавателем гомилетики и литургики, а затем инспектором семинарии. Деятельность этого кружка была сосредоточена при Стефановской часовне и несла проповеднический характер. Стефановскую часовню члены этого кружка называли «училищем благочестия». Кружок во главе с Т. П. имел явно сакральный уклон, т. к. в нём помимо проповедничества главным образом культивировалась обрядовая сторона религии: богослужения (всенощное бдение), частые молебны с акафистами, общие покаяния и другие формы религиозного ритуала. Организация и деятельность этого кружка были направлены против революции. Т. П. сам так определял задачи этого кружка: «теперь», т. е. в период реакции, говорил он: «больше можно сделать кадилом, чем каким-либо другим способом».292 Это и было девизом кружка. Это образное выражение Т. П. имело тот простой смысл, что нужно отвлечь народ от революционной вспышки, втянуть его в выполнение религиозных обрядов, в выполнение различных видов религиозного ритуала. Осталось неизвестным, каким образом установилась связь Т. П. с населением указанной выше окраины Перми, но только эта связь сразу приняла активный характер. Прежде всего, Т. П. организовал население этой местности на строительство часовни, вернее молитвенного дома.293 Сам он рассказывал, что стройка была организована по кавказскому образу: сделан был бревенчатый остов здания, а стены зарешечены […] и обмазаны глиной с примесью отходов от выделки кож. Получилось здание типа костёла или кирхи, только без колокольни настолько внушительного вида, что при подъезде к Перми со стороны Кунгура и до сих пор его отчётливо видно среди прочих строений. Стройка этого здания – молитвенного дома – было первым средством, цементирующим организованную общину, что само собой понятно, потому что ничто так не объединяет людей, как совместный труд, деятельность их. На основе созданного таким образом объединения Т. П. и развернул здесь свою деятельность, приобщив к ней кое-кого из семинаристов. Около семинарии часто можно было видеть одну или две подводы деревенского типа, которые увозили Т. П. с тремя-четырьмя семинаристами на окраину Перми. Вечером эта комиссия уезжала на совершение всенощного бдения, а утром – на совершение молебнов с акафистами, после чего Т. П. со своей братией посещал дома жителей общины, разбирал семейные неурядицы, мирил, бичевал пьяниц и прочих грешников. Таким образом, в этом случае Т. П. предстал перед своими питомцами как пастырь добрый, которого она знает как доброго пастыря. Следует при этом отметить, что на этой своей деятельности Т. П. проявил себя и, можно сказать, афишировал себя как власть имущего над душами своих словесных овец, а именно – не без некоторой гордости он рассказывал семинаристам, как он «запрещал» злому духу, например, у кликуш в моменты припадков. Он рассказывал, что его приглашали к таким больным, и он своим властным словом, магически приводил в сознание бьющихся в припадке женщин. По высказываниям Т. П. выходило, что сам он, произведя в академии эксперимент с перерождением себя, укрепил свою волю настолько, что приобрёл власть над душами других людей.294

[295]

Т. П. был женат на дочери казанского священника или протоиерея. У жены его была сестра, которая училась на высших казанских женских курсах.296 Люди, знакомые с ней и знавшие бытовой уклад семьи, говорили, что семья была очень общительной: в доме у них часто бывали гости, молодёжь, вечная поборница веселья и жизнерадостного настроения. В совершенно противоположных условиях, по всем признакам, находилась жена Т. П. Жили они в здании семинарии, но никто у них никогда не бывал, и никогда не видно было хозяйки дома. Двое детей Т. П. иногда гуляли во дворе семинарии под наблюдением Т. П., причём, как видно, находились под особым режимом отца. Был случай, что один из семинаристов заметил, что мальчик трёх-четырёх лет заплакал, а он (семинарист) сделал попытку утешить его, но Т. П. сразу отстранил «болельщика», сказав: «не надо этого делать». Общее впечатление при доступных в какой-то степени наблюдениях над жизнью семьи было таково, что она находилась в каком-то замкнутом кругу, где господствовала воля одного человека, замкнувшего этот круг. Одна из комнат квартиры была проходной, она собственно и не входила уже в площадь квартиры, а служила проходом из коридора в скверик, где была звонница. Сюда иногда приходили к Т. П. семинаристы-певцы петь «канты», некие духовные стихи, положенные на ноты и изданные литографированным способом, как передавали, при пермском епископе Петре. Они их пели, а Т. П. подтягивал и умилялся, а дверь «алькова», т. е. квартира была наглухо закрыта и за ней была гробовая тишина.

В таком виде предстал перед своими учениками Т. П. в те отдалённые времена – в годы реакции 1907-1909 гг.

Тихон Петрович влился в коллектив учителей семинарии, когда он (коллектив) пережил существенные изменения. Из старой гвардии учителей ушёл лидер её – преподаватель философии, «Философ» по привычному краткому названию, данному ему семинаристами, – Александр Николаевич Юрьев. … В состав педагогического коллектива влились новые силы, которые принесли с собой новые веяния: семинаристов при вызове к ответу стали называть господин такой-то. … Заметно казался уже усталым в борьбе за религиозное воспитание семинаристов – инспектор Александр Павлович Миролюбов, поклонник Ф. М. Достоевского, о котором он раньше готов был говорить семинаристам без конца. «Укатали сивку крутые горки» и весной 1908 г. он ушёл в инспектора народных училищ, на прощание, сказавши своим питомцам: «семинария – это не столько воспитательное, сколько питательное учреждение». Что это выражение типа афоризма означало в устах А. П., как не признание своего полного поражения – полного фиаско.297 Выпавшее из его рук знамя борьбы за воспитание семинаристов подхватил Н. И. Знамировский, идеалом которого был о[тец] Иоанн Кронштадтский.298 В этом ансамбле двух поколений семинарских учителей, очень не слаженном, который только с большими ограничениям, так сказать, только по традиции можно назвать ансамблем, Т. П. занял правое крыло, сугубо ортодоксальное. Между тем революция не прошла бесследно и для церкви. … Много шуму наделало в те годы снятие священного сана известным в то время Григорием Спиридоновичем Петровым, который выступил после этого в роли писателя, разъезжал по России с лекциями и завоевал такую популярность, что даже Л. Н. Толстой отмечал его в числе выдающихся людей того времени.299 Поступок священника Петрова был настоящим «соблазном» для «многих в Израиле»: им увлекались, им гордились300, но Т. П. избрал противоположный путь: путь, образно выражаясь, «древлего благочестия» по настроению, по духу, хотя и не по принадлежности к сторонникам старообрядчества, как официального религиозного течения. Был ли он искренним в избранном им пути; не преследовал ли он какие-либо цели корыстного или карьеристского характера; не был ли он под давлением какого-либо стороннего фактора? Нет! Он был искренним в своём религиозном порыве: он искренне боролся за веру, когда кругом всё бурлило и колебало церковные устои.