На том и расстались.

Комната, в которой слуга постелил Коле, была маленькой и уютной. Окно выходило во внутренний дворик. Чуть сбоку от окна темнела небольшая голубятня.

«Очевидно, для почтовых голубей», – предположил солдат.

Улегшись на кровать, парень тут же заснул сном не дезертира, но праведника.

Прапорщик гордился собой. Верхом-то получалось значительно быстрее, нежели в пешем порядке. Другое дело, он не ездил на лошадях с детства и, конечно, отвык. Ноги онемели, спина заныла. А потом разболелись плечи.

Поэтому примерно через полтора часа неспешной езды Дубовых слез с гнедка и немного прошелся, ведя его под уздцы. Отдохнув, возобновил неторопливую скачку. Удалось расслабиться. Тело постепенно привыкало.

Хитрость ограниченного человека всегда ущербна. Прапорщику бы не грех задуматься: раз привязанный к дереву конь стоял хвостом к деревне, в которую вор столь самонадеянно поскакал, то, вполне вероятно, коня там могли узнать…

Палваныч въехал в деревню гордо, как маршал Жуков на Красную площадь. Однако принять парад было не у кого, разве что у гуляющих по дороге пестрых кур да индюков.

В первых нескольких дворах не было видно хозяев, зато на самой улице, у колодца, хлопотала женщина. Прапорщик подъехал ближе.

В корыте плавало замоченное белье. Сама крестьянка, стоя спиной к всаднику, вытягивала из колодца наполненное водой ведро. Дубовых сделал гениальный вывод: женщина стирала.

– Гражданочка! – окликнул ее Палваныч. – Вы моего сына не видели?

Крестьянка оглянулась, щурясь на солнце, маячившее за спиной прапорщика, и вдруг выпустила ведро из рук. Оно гулко загремело о стенки колодца.

– А где Гансль? – тревожно спросила женщина.

– Какой Гансль? – нахмурился Палваныч.

– Муж мой… Конь-то… наш… его конь… – растерянно заговорила крестьянка, показывая одной рукой на гнедка, а второй хватаясь за грудь. – Вот и седло… мы вместе… на рынке… в прошлом году…

Конь потянулся мордой к руке женщины, сделав пару шагов к колодцу.

Прапорщик натянул повод.

– А ты сам кто такой будешь? – пронзительно воскликнула женщина, заглядывая в лицо Дубовых.

– Ошиблась ты, – хрюкнул прапорщик, отворачивая гнедого от бдительной «гражданочки», и принялся лупить каблуками конские бока.

Гнедой поднялся на дыбы, чуть не сбросив с себя вора, заржал и галопом понес по деревне.

Крестьянка, побежав вслед, закричала:

– Люди! Разбойник! Держи разбойника!!! Мужа убил, коня забрал!!!..

Из домов высыпали мужики и бабы. Самые прыткие парни метнулись во дворы, к стойлам, вскочили на лошадей, бросились в погоню.

У прапорщика была минутная фора. Он вылетел из деревни и направил коня к роще, намереваясь там спрятаться. Обернувшись, Палваныч увидел шестерых всадников, следовавших за ним. Конокрад взгрел гнедка.

До рощи оставалось метров пятьсот, когда Дубовых стал различать крики и улюлюканье преследователей.

«Нагонят!» – понял вор.

– Черт бы вас побрал! – заорал Палваныч, неистово колотя пятками коня.

– Товарищ прапорщик! – услышал Дубовых знакомый писклявый голос за спиной. – Всех побрать я не смогу, многовато будет.

Конокрад скосил взгляд и увидел за спиной черта, а спустя мгновение почувствовал: рогатый обхватил его грудь, стараясь не свалиться с гнедка.

– Ты кто?! – задал Палваныч идиотский вопрос.

– Аршкопф, товарищ прапорщик! – радостно провизжал черт. – Для исполнения вашего задания прибыл!

Гнедой почуял нечистую силу и припустил еще быстрее.

«Проклятье, снова спятил в такой ответственный момент…» – сокрушенно подумал прапорщик.

– Ой-е! – затравленно взревел он, видя близость погони. – Как бы их остановить?

– Разрешите исполнять? – пискнул черт и, не дожидаясь ответа, соскочил с коня.

Проворно приземлившись на копыта, рогатый развернулся к преследователям. Расставил черные мохнатые руки. Заорал:

– Стоя-а-а-а-а-а-а-а-ать!!!

Лошади завращали шальными глазами, истошно заржали, остановились испуганно, сбрасывая седоков.

– Домо-о-о-ой марш!!! – закрепил успех черт.

И лошади помчались к деревне.

Сброшенные всадники поднимали головы, стараясь рассмотреть, кто же преградил им дорогу, но в поднятой конскими копытами пыли мелькнул рогатый силуэт да растворился, будто ничего и не было.

Прапорщик влетел на гнедке в рощу. Замелькали деревья. Ветки били в лицо Палваныча, царапая лоб и щеки, норовя выколоть глаза. Дубовых пригнулся, прижался к потной конской шее. Зашептал, успокаивая:

– Тише, тише, мальчик, чуть помедленнее… Умоляю…

Ни криков, ни топота копыт сзади не было.

Зато впереди возникла черная фигурка Аршкопфа.

– Задание выполнено, товарищ прапорщик! – отрапортовал на ультразвуке черт.

Его голос произвел мгновенное действие: конь встал как вкопанный.

Палваныч стартовал по идеальной гиперболической траектории, словно толстая плешивая ракета класса «седло – воздух». Аршкопф задрал голову, наблюдая величественный полет Мастера над презренным своим рабом…

Приземление было не столь помпезным, сколь полет. Дубовых брякнулся на живот, ударился коленями и локтями, охающим колобком покатился между деревьями, пока не обнял небольшой трухлявый пень.

– О-о-о… – только и сумел вымолвить Палваныч.

Черт подбежал к начальнику.

– Товарищ прапорщик, товарищ прапорщик… Мастер… Вам помочь?..

– У… ы… – застонал Дубовых. – Изыди!..

– Есть, товарищ прапорщик! Отбываю до дальнейших приказаний, – пискнул Аршкопф и исчез.

Палваныч погрузился в спасительное беспамятство.

Очнулся он часа через полтора, услышав треск веток под чьими-то ногами.

Мимо шли две девушки с лукошками.

– Ах! – воскликнули они, увидев прапорщика. – Милый человек! Знаем-знаем, твоя борода запуталась в пеньке, и тебе нужно помочь! А ты нам золота, золота насыплешь полные корзинки…

– А вот вам хрен в лукошко, не угадали! – зарычал Палваныч, вставая на четвереньки и демонстрируя не особо длинную щетину на щеках и подбородке. – Брысь отсюда!

Девушки взвизгнули и побежали прочь.

Прапорщик поднялся на ватные ноги. Шатаясь, побрел искать коня. Гнедой оказался неподалеку. Он запутался поводом в ветках и коротал время, объедая листву.

– Жрешь… – с укором проговорил Палваныч. – Что же ты меня, гад такой, скинул?

Рядом тек ручей. Прапорщик умылся, напился, дал воды коню.

Стал раздумывать, что делать дальше. Близилась ночь. В лесу спать не хотелось. Ехать до следующей деревни? Так ведь неизвестно, далеко ли она…

Дубовых отвязал от седла мешок. Достал еду, начал жевать, чавкая от удовольствия.

– Вот ты, – обратился Палваныч к гнедку. – Ты ж воняешь, как конь! Сюда же все волки сбегутся, блин… Да, надо мотать. Хотя бы к реке. А что? Девок тамошних наловим, хе-хе… Ухи сварим… Определиться бы еще, где река.

Перекусив, он забрался в седло и поехал из леса по своим следам. Добравшись до поля, осторожно выглянул. Встречающих не было. В вечернее небо поднимался дым из далеких деревенских труб.

– Ну, будем считать, что в населенном пункте, где местное население оказало активное противодействие поисковым силам, дезертира не зафиксировано, – решил прапорщик. – Берем направление на соседнюю деревню.

Проехав около часа по дороге вдоль леса, Палваныч пересек поле и спешился на берегу реки.

Разделся, расседлал коня, завел в воду. Гнедой напился, потом дал себя искупать.

– Вот ты глянь, карикатура, – умилился прапорщик, натирая мускулистые конские бока пучком мягкой травы. – Детство босоногое, чистые глазенки…

Вспомнилось: Тамбовская область, он – семилетний мальчишка, который частенько водил лошадей в ночное, а с каурым коньком вовсе был неразлучен, пока того не свели, как тактично объяснил дед, «на колбасу»… Звоночек из прошлого неожиданно растрогал Палваныча.