«Тебе богатство грезится: а вдруг…» Тебе богатство грезится: а вдруг?.. Твоя душа наживе легкой рада. Что это суета, боюсь, мой друг, Уразумеешь ты, когда не надо. Конечно же и я бы мог вот так. Но не стяжать в мечте о райских кущах Характер позволяет мне и такт, Все то, что мне с рождения присуще. По мне богатство – не одни гроши. В больной стране постыдно быть богатым. За умиротворение души Я серебром платить готов и златом. Мне мил рассвет, воды озерной всхлип, Меня леса в свои чертоги манят. Подснежник первый и цветенье лип Опять шальную голову дурманят. Конечно, я не тот уже олень… Не тот, и все ж меня не валит ветер. Не бог весть что, но я на черный день Картошки накопал пятнадцать ведер. Взгляни-ка, друг: как мило все окрест! Еще в труде не надорвал я жилы. А бог не выдаст, и свинья не съест, И стало быть, еще мы будем живы. Из цикла «Село как село» «Дорожный плащ ещё советских лет…» Дорожный плащ ещё советских лет. Как водится, присяду на дорожку. Я еду. Я купил уже билет, Я у соседей оставляю кошку. Я так давно мечтал об этом дне, Чтоб наступил он, радостен и светел, Чтоб вёрсты полосатые одне, Как молвил Пушкин, и попутный ветер. Одна беда – в попутчиках балбес Привязчивый, совсем ему не спится. И всё-таки мне мил полночный рейс, Ведь новый день в дороге народится. Я еду. Небо начало синеть, А на востоке занялось медово. Волнуюсь до мурашек по спине, Не верится, что скоро буду дома. Я шлю привет берёзе и сосне, Осину привечаю, непоседу. Я еду, еду. Помолчи, сосед, Не отвлекай, читай себе газету. Да, в сотый раз устроили теракт. Да, мы живём меж миром и войною. Ты не мешай окно мне протирать И любоваться милой стороною… Сосед ворчит: «Паришь на воздусях! Теракт устроить – это как два пальца… А между тем вон та, что на сносях, Вполне шахидкой может оказаться!..» Меня соседу не дано понять. «Молчи, сосед! Любуйся на дорогу. А быть чему, того не миновать. Ещё, как видишь, едем, слава Богу…» «Село как село…» Село как село. И означу его я числительным — Россия огромна! – означу числом семизначным. Летую в селе и озоном дышу очистительным. Здесь места хватает и нам, и строениям дачным. Сажаю картошку. Родник посещаю с бидонами. Водичка вкусна. Для питья хороша и засолки. Рыбалю на зорьке. Пинг-понгами и бадминтонами Я не увлекаюсь и не посещаю тусовки. Весною сады здесь наряды несут подвенечные. Здесь утренних зорь и вечерних чудесны румянцы. Здесь есть старожилы и пришлых в избытке, конечно же. Представьте себе, есть чеченцы и даже афганцы. Ты здесь поживи и подметишь обидные мелочи. Вот кто-то уже с петухами проснулся до свету. Он вечно в делах, а другие живут, не умеючи Ни сеять, ни жать, и стремления к этому нету. Я всё ещё смею Россию, как прежде, могучею В стихах называть… Вы куда, журавлиные стаи? С пчелиной семьёю и с развороченной кучею Жилья мурашей тебя сравнивать не перестали. Со временем всё отчеченится, всё отафганится, И злоба исчезнет. У всех будут добрые лица. Всё скоро должно утрястись, как сейчас «устаканиться» С высоких трибун говорят на родимой землице. «Кум и кума хлебосолы. Две взрослые дочки…» У меня есть кум Николай… Василий Макеев Кум и кума хлебосолы. Две взрослые дочки. Старшая в гости приехала хвастаться внуком. Ломится стол, а шикарную закусь – груздочки Младшая дочка зелёным украсила луком. Луком окрашены яйца. Их целая горка Высится в праздничной миске волною цунами. Курица, мясо, салаты… Вихрастый Егорка Яйца катать убежал на дворе с пацанами. В церковь сходили, к иконам, к Господнему гробу. Ранняя Пасха. Ещё и промозгло, и зябко. Кумову рюмку, готовую кануть в утробу, В шумном застолье рукой не отводит хозяйка. Так широко не гулялось от самых Петровок, От Покрова и Кузьминок – поры ледостава. Младшая слазила в погреб и пять поллитровок Чистой, как божья слеза, самогонки достала. «Ты захвати и огурчиков с погреба, доча!..» Дочка красива, она грациознее лани. Кум развесёлый, Василий Степанович, молча Всклень наливая, «Христосе воскресе!» горланит. Славно Христа воскресенье отметили, славно! Долго на кухне ещё мужики вечеряли. Сына соседей, совсем окосевшего Славу, Для протрезвления спать положили в чулане. О сенокосе болтали, о кума литовке. Ей при желании можно, конечно, побриться… Утром позволит жена ещё две поллитровки Вынуть из погреба, даст мужикам похмелиться. Так хорошо под весеннею облачной кущей, Опохмелившись, от кума уйти спозаранья, Взятым под белые руки женою непьющей, К дому шагать, развесёлые песни горланя. |
