А я-то думал: двадцать первый век — О, почести заветной дате красной! — Не противостоянье, а разбег Дарует Марсу и Земле злосчастной. И вот я узнаю из новостей (Америку мне открывает дама!): Земля во зле, достигнут пик страстей, И Марсу мы, как кролик для удава. Что говоришь ты, дама, не пойму. Зачем ты красным обернула тело? Так кто к кому стремится – мы к нему Или ему до нас какое дело? Но Марс зловещий до земной межи Добрался, знаю. Плоть его велика. Он, как в совокуплении мужик, Багров лицом, лишь не услышать крика. Он похотлив, воинствен, он больной. Густою охрой лик его намазан. Раз ничего не ново под луной, То ничего не ново и под Марсом. Всё то же, то. Но развращённей мы, Жесточе стали не с его ль подачи? Среди блаженной августовской тьмы На Марс гляжу я с дерева на даче. Опасен зал концертный и перрон, Но не постелишь каждому солому. Жестокий и бессмысленный террор Выводит неохотно нас из дому. Ты скоро в путь обратный повернёшь, Ещё ты на земном стоишь пороге. Возьми! Ты ни за что не заберёшь С собою наши беды и пороки. – Дай передышку, злобный пилигрим! — Тебе кричу с высокой старой груши. Мы всё-таки, я верю, исцелим Свои сердца и страждущие души. «Чеснока выламываю стрелки…»
Чеснока выламываю стрелки, Отгоняю мошку-немчуру, А сосед опять готовить стейки На решётке взялся ввечеру. Сумеречно звёзды заморгали, Их мерцанью миллионы лет. Каждую субботу на мангале Полбарана жарит мой сосед… Вот беда, медведка наследила! Но намедни я прихлопнул двух… У ограды вроде Насреддина Жареного впитываю дух. Запах мяса стелется по даче, Он привязчив, словно мошкара… От греха пойду-ка я подальше — Вечерять и мне уже пора. «Поле сирое – в кустах…» Поле сирое – в кустах… За посадкой в трёх верстах Станция Крутая. На её всегдашний шум Утром к даче я спешу. Перепёлок стая Выпорхнула из-под ног И на северо-восток — К людям нет доверья! — Подалась, где у тернов Доглядит остатки снов И почистит перья. Там, в низине, где терны, Плодородные дерны, Под листвой – улитки. Я иду – знаком маршрут! Через двадцать пять минут Буду у калитки. Стоп, дорога! Вот опять Я набрёл на круг опят, Вон – другая стая… Не дойти мне до Крутой! Мне дорогою не той Вновь бродить, петляя… По грибы Охота, рифмоплетство, Рыбалка – это страсть. А по грибы сиротство — Особая напасть. В заветное броженье С привычным посошком, Как на богослуженье, С утра иду пешком. Иду, ходок упорный, Пока что кладь пуста, Я от Поляны Горной В известные места. С надеждою всегдашней Осенний гриб в красе Ищу, минуя пашни, Я в лесополосе. Но вот сверну на непашь, Целинный клок земли, Где выцвели, как небо, Седые ковыли. Здесь, где трава не смята, Желтей солдатских блях Упругие опята Таятся в ковылях. Здесь тьма их и орава! Знай, кланяюсь земле. Огни Песчанки справа В сырой маячат мгле. И – о удачи диво! — Не сразу и не вдруг Нечаянно-счастливо Наткнусь на «ведьмин круг»… Здесь зона бездорожья. Здесь лежбища ужей — Окопные отрожья, Размывы блиндажей. Здесь, на приволжской круче, И посреди низин Отыщешь гильз блескучих На сорок тыщ корзин. Здесь, в жесточайшей драке За тридевять морей, Слыхали австрияки Вальс русских батарей. В глухих тернах пичуги (Терны в росе блестят), Про скорый посвист вьюги, Похоже, свиристят. О ком, о чем их песни? О том, что год грибной Грозит не смутой если, То скорою войной?.. Пора! Уже темнеет Высоких туч гряда. Туманом хладным веет От стылого пруда. Ах, что за день удачный! В грибном побыл плену. К моей Песчанке дачной Я круто поверну. Ну, здравствуй, мир лукошный!.. И вот в лукошке он — Нечаянно-нарочный, Отстрелянный патрон. |
