Когда его рука оказывается под блузкой и прикасается к моей обнаженной груди, я закидываю на него ногу и прижимаюсь теснее. Он с рычанием обхватывает мои бедра. Он меня хочет. Это открытие окрыляет меня. Я больше ничего не боюсь, потому что понимаю, что трусливой и неуверенной мне сейчас быть нельзя.

Не отрываясь от его губ, я сама снимаю одежду и, поймав на себе голодный взгляд, тяну вниз его брюки вместе с бельем. Минуту мы лежим обнаженные, прильнув друг к другу телами, и пытаемся отдышаться. Потом я осторожно толкаю его на спину и сажусь сверху. Он замирает и тут же подхватывает меня под ягодицы. Тогда я сама направляю его в себя.

Он прикрывает глаза, закусывает губы и стонет, опуская мня. Несмотря на дикое желание внутри, я морщусь от боли и впиваюсь в его плечи: почти год у меня никого не было. Но вот одно, два, три движения, и я привыкаю к нему, и уже задыхаюсь от удовольствия, и с ума схожу, видя, как ему хорошо.

Когда он кончает, я лежу, вздрагивая от бушующего внутри возбуждения и неудовлетворенного желания. Слишком быстро…

— Прости. Не мог сдержаться, — шепчет, целуя мою шею.

Его руки тянутся ко мне, и я раскрываюсь, потому что не могу отказаться от этих ласк. Его прикосновения, сначала тягучие и неторопливые, опять становятся сильными, а дыхание прерывистым. Он опять хочет меня.

Я откликаюсь мгновенно и приподнимаюсь, чтоб снова быть сверху, но он не позволяет.

— Я знаю, как ты любишь, — укладывает он меня на спину и располагается между моих разведенных ног. Мое сердце сбивается с ритма.

— Леша, — шепчу я неуверенно, — как ты?..

— Молчи, — рычит он и медленно входит в меня.

Я кричу! Кричу при каждом его движении, при каждом толчке. Он кусает губы и смотрит в мое лицо.

— Давай, любимая, теперь ты… — шепчут его губы.

И когда он толкается особенно глубоко и сильно, мое тело отвечает невероятным оргазмом.

Алексей

Посадку на рейс до Москвы опять задерживают из-за шквалистого ветра, и мы тревожно поглядываем на часы. Через неделю у меня операция, через неделю решится: буду я ходить или нет.

В аэропорт мы приехали всей толпой: Пашка, отец, Лиза и я. Зачем надо было создавать такой ажиотаж — не понимаю? Мне хотелось еще чуть-чуть побыть наедине с Лизой, и отец, страшно довольный, что мы вместе, уводит Пашку в ресторан.

Лиза невесело вздыхает, глядя им вслед, и придвигается ко мне. Обнимая, я прижимаю ее ближе и тихо спрашиваю:

— Ты ждать-то будешь?

— Что? — отстраняется она и удивленно смотрит мне в глаза.

— Ну меня будешь ждать, Савельева? — говорю чуть громче.

Она фыркает и морщит лоб.

— Если ты до сих пор сомневаешься во мне…

— Да ладно, ладно, — говорю примирительно и подношу ее ледяные руки к своему лицу. — Только вот думаю: подсядет твоя мамаша тебе на уши, и ты сдашься.

Она смотрит серьезно и твердо произносит, будто клянется:

— Романов, я буду тебя ждать.

— Это хорошо… — улыбаюсь я. — А то я тебя 10 лет, а ты…

Она перестает хмуриться, и губы вздрагивают от едва уловимой улыбки.

— Я скоро приеду, ты соскучиться не успеешь, — мурлычет мне в ухо.

— Слушай, Савельева, я тут подумал, — говорю, пряча улыбку, — как насчет того, чтобы сменить фамилию?

Ее приглушенный смех, как бальзам на душу.

— Чем тебя моя не устраивает? — делает возмущенное лицо.

— Думаю, Романова подойдет тебе больше.

Она смеется звонко, как колокольчик.

— Ничего оригинальней придумать не мог? — укоряет меня.

— Пока я придумаю, умыкнут ведь, — вздыхаю, потому что, и правда, боюсь оставлять ее одну.

Она прячет покрасневшее лицо на моей груди и еле слышно шепчет:

— Не умыкнут…

Алексей

Когда родился наш сын, я выбросил инвалидное кресло. Порой было так тяжело, что опускались руки и все тело ломило и не слушалось. Но я смотрел на Лизу, которая решилась связать со мной жизнь и родить ребенка, и у меня будто отрастали крылья.

Теперь, когда Максу уже три года, я понимаю, что, если б не они с Лизой, если бы не желание быть им опорой, я бы не встал никогда. Ничто так не греет мужика, как осознание, что любимая женщина будет с ним всегда, что бы ни случилось.

— Жаль, что испортилась погода, — сетует Лиза, выводя из подъезда закутанного Максимку. — Можно было бы Макса на лодке покатать и в лес сходить…

Я тоже недовольно морщусь, глядя на хмурое небо. Даже не верится, что когда-то любил осень. Летом хорошо: надел на Макса шорты и кепку — и готово. А тут началось: майка с коротким, кофта с длинным, шапка, шарф… Не ребенок, а слоеный пирог!

— Романова! — киваю на Макса. — Ты его на полюс собрала?

— Романов! — отвечает она в тон. — Лично мне не хочется потом лечить сопли и кашель. Так что не ворчи!

Сегодня мы едем к отцу. Он решил собрать всех в своем доме по случаю 55-летия. И, хоть с мачехой и их детьми у меня по-прежнему натянутые отношения, мы семья.

Пока Лиза пристегивает сына, ставлю сумки с подарками в багажник. Потом включаю тихую музыку и жду, когда жена устроится на соседнем сидении.

Едва мы выезжаем со стоянки, Максим начинает равномерно посапывать, и всю дорогу Лиза изредка оборачивается, с нежностью глядя на него.

По пути заезжаем за Лилией Викторовой.

— Лешенька, езжай осторожно, — просит она, садясь на заднее сидение рядом с внуком и поправляя на нем курточку.

Мы с Лизой невольно переглядываемся и кривим губы. «Лешенька» — это только последние пару лет. До этого Лиза была «предательницей и идиоткой», а я «этот придурок», потом нас игнорировали целый год, и только когда родился Максимка, Лилия Викторовна снизошла до того, чтобы начать с нами общаться. Если честно, мне это далось непросто. И была б моя воля, я б ее к жене и сыну на пушечный выстрел не подпустил. Но Лизе очень хотелось наладить отношения с матерью, и я сдался.

Правда, стоит отдать Лилии Викторовне должное: она оказалась неплохой тещей и отличной бабушкой. В Максике души не чает, и он, чувствуя свою власть, уже рулит ею, как хочет.

Когда мы минут через сорок подъезжаем к дому отца, бабушка сама будит Макса, и он ее радостно обнимает. В дом они тоже идут вместе, забрав с собой мягкого синего зайца.

Лиза собирает оставленные Максимкой шапку и шарф, берет его игрушки. Она не видит, как я наблюдаю и любуюсь ею, не подозревает, как мало в ней осталось от той высокомерной девицы, которую я встретил в «Мотыльке».

— Красавица! — шепчу ей, когда, поправив платье, она глядит в зеркало.

— Да ладно…, - смеется, прижимаясь ко мне. — Это просто платье новое… и макияж.

Дурочка! Она думает, что изменилась, стала сильной, уверенной, а на самом деле, она просто вернулась к себе настоящей… и меня вернула.

Обнимаю ее и разворачиваю к дому, где уже изо всех окон на нас смотрят любопытные родственники.

— Леша, — говорит она вдруг, мечтательно глядя на коттедж моего отца, — а у нас когда-нибудь будет такой дом?

Не могу удержаться от улыбки. Вообще-то это сюрприз, но я уже кое-что предпринял, чтобы через год-полтора переехать с семьей за город.

— Вот родишь второго ребенка, — лукаво прищуриваюсь, — тогда и построю.

Она неожиданно напрягается, видимо, не оценив моей шутки, потом снисходительно наклоняет голову.

— Романов, я, конечно, не уверена, но, по-моему, тебе нужно поторопиться!

Несколько секунд смотрю на нее непонимающе, потом до меня, наконец, доходит смысл сказанного.

Пашка однажды, видимо, понаблюдав за нами, объявил, что с Лизой я становлюсь подкаблучником. В общем-то я не спорю. Но главное, что я стал с ней счастливым и в лепешку расшибусь, чтоб и она была со мной счастлива. Поэтому я сглатываю ком в горле и шепчу, целуя ее в волосы:

— Все будет, Лиза!