В конце октября перед каникулами в школе была дискотека. Парни и девчонки тайком курили за углом. Меня прихватили для отвода глаз. Кто-то позвал: «Идем с нами, про тебя не подумают». И вот я стою неизвестно зачем рядом с курящей толпой, всматриваясь в красные огоньки сигарет. Темнота кромешная, с неба то ли дождь, то ли снег, а я в легком платье. Вдруг натыкаюсь взглядом на чьи-то блестящие глаза. Кто-то совсем рядом смотрит на меня пристально, не отрываясь.
— Замерзла, — шепчет он тихо, и я только теперь понимаю, что это новенький, а он вдруг берет мои замерзшие руки в свои и наклоняется к губам.
В голове как озарение и паника: «Да он же сейчас поцелует меня!». Вырвала руки и отвернулась. Через пару секунд, сама не знаю почему, поворачиваюсь и ищу в темноте искорки этих глаз, но его уже нет, и ребята собираются возвращаться.
Потом меня долго мучил вопрос: что это было? Это правда было, или мне привиделось? Новенький вел себя по-прежнему, только вроде чаще стал подтрунивать и называть недотрогой.
Я никому ничего не говорила: подруги бы не поверили, а могли и на смех поднять. Только однажды зачем-то сказала маме:
— Знаешь, у нас новенький в классе, и, по-моему, я ему нравлюсь.
Мама замерла на секунду и тут же засыпала вопросами: кто такой? как учится? кто родители?
А потом вынесла вердикт:
— Нашла о ком говорить. Ты у меня умница, красавица, в институт поступишь. Зачем нам это недоразумение? Тебе же Кирилл пишет. Вот замечательный мальчик, отличник. А от таких, как этот Леша хорошая девочка должна держаться подальше. Ты же не подведешь меня, дочка, не совершишь моих ошибок.
От этой фразы про ошибки меня тошнило. Мама — интеллектуалка с двумя высшими образованиями из хорошей обеспеченной семьи. В 20 лет вышла замуж за простого водителя. Жизнь у них не сложилась, и, сколько себя помню, она поучала: не повторяй моих ошибок. Иногда казалось, что и меня она относит к таким ошибкам.
Но что бы я ни думала, а ослушаться ее не могла. Только каким-то внутренним чутьем иногда ловила на себе тяжелый взгляд Романова. Это немного щекотало нервы, но я никогда не думала об этом парне всерьез. Что у меня, отличницы и «хорошей девочки», могло быть общего с хулиганом и двоечником!
Правда, был один случай… На 9 мая в школе готовился грандиозный концерт, к которому я репетировала песню «Баллада о матери». Мой голос — это то, чем я действительно горжусь. Годы занятий вокалом не прошли бесследно. Я выступала на всех школьных концертах. И в этот раз возвращалась с поздней репетиции. На лавочках за школой сидела компания молодых людей. Кто-то из них крикнул мне:
— Эй, красотка, не проходи мимо, присоединяйся.
Я молча шла дальше.
— Ты чё игнорируешь? Сказано — иди сюда, — вдруг загудели злые голоса.
Сказать, что душа ушла в пятки — ничего не сказать. Темный закоулок, а впереди толпа подвыпивших парней. Я зажала в руке связку ключей и продумывала, как бы мне мимо них прошмыгнуть. Неожиданно один парень, стоящий ко мне спиной, развернулся и, бросив в толпу «девушка со мной», подошел. Это был Романов.
Он взял за руку и пошел рядом. Дорога вела вдоль футбольного стадиона, освещенного ярким светом софитов. Было светло, как днем, но я все равно жалась к нему. Когда подошли к моему подъезду, я поблагодарила его, но он все равно выглядел страшно недовольным: морщил лоб и ерошил волосы, что бывало с ним обычно, когда волновался.
А дома меня ожидал неожиданный нагоняй от мамы. Она, оказывается, видела в окно моего провожатого и, когда узнала, что это Романов, пригрозила запереть дома на все лето, чтоб «не смела шляться с сынком уголовника». Никакие уверения, что отец Романова вовсе не уголовник, а Алексей просто помог мне, не действовали.
На концерте я все-таки выступила. Перед выходом наш художественный руководитель критически осмотрела меня и посетовала, что слишком бледная. Меня чуть подкрасили: наложили тон, подвели глаза, губы чуть тронули помадой, распустили волосы. Вместо школьного форменного сарафана я одела прямое черное платье до колен.
Школьный актовый зал был набит битком. На передних местах разместили администрацию школы, ветеранов. Дальше — учеников старших классов и других гостей. Зал погрузился во тьму, и я вышла.
Не знаю, зачем так было задумано, только почти всю песню мне в лицо бил луч прожектора, но даже это не смогло помешать спеть мощно, с чувством. У меня красивый голос — колоратурное меццо-сопрано. Он идеально подходит для этой песни, и у зрителей в глазах стояли слезы. Вдруг на самом пике, когда я пела: «Алексей, Алешенька, сынок», — кто-то в конце зала встал и быстро вышел.
Романов. В тот момент мне было не до него, но, возвращаясь домой, я размышляла, почему он вышел. А подходя к дому, заметила его сгорбленную фигуру на лавочке. Он поднял на меня глаза, и что-то было в них такое, что меня как волной толкнуло к нему. Но у самого подъезда я вдруг увидела пожилую соседку со второго этажа, двух сплетниц с нашей лестничной площадки и…маму.
Романов встал и подался ко мне, но я опустила голову и не глядя на него прошла мимо. Дома переоделась и стала ждать. Мама пришла минут через десять. Тихо прикрыла дверь, подошла ко мне вплотную и вдруг, схватив за волосы, потащила в ванную.
— Гулящая! — кричала она. — Заневестилась! Рожу раскрасила! — я была так поражена, что покорно терпела, пока она умывала меня с мылом и совала мою голову под струю воды, только шепотом молила: «Мама! Мамочка!»
— Принесешь в подоле — выгоню из дома! — она оттолкнула меня от себя так, что я ударилась лицом о край ванны и разбила губу. Алая струйка побежала по белой эмали, и это отрезвило ее. Она прижала меня к себе, обняла, и мы расплакались. Я сползла на пол, уткнулась ей в подол и молила о прощении, клялась, что никогда больше не притронусь к косметике, буду самой послушной, поступлю в институт.
Все, что обещала, исполнила. С Романовым я больше не общалась. Каждый раз, ловя на себе его взгляд, прятала глаза и отворачивалась. Это было несложно, тем более, что и учебный год подошел к концу.
На выпускной я не пошла. Объявила, что буду готовиться к поступлению в институт, а на самом деле просто не было денег на платье и банкет. Потом мне рассказывали, что Алексей на выпускном страшно напился и чуть не устроил драку. Больше я его не видела, выкинула из головы, как и все, что связано со школой.
Я выучилась в строительной академии и вот уже пять лет работаю дизайнером. Со второго курса зарабатывала сама: мыла полы по ночам все в той же академии. Краситься и нормально одеваться стала только на пятом курсе, когда с деньгами стало чуть полегче. Но каждый раз, подходя к дому, стирала макияж — огорчать маму не могла.
За все это время я ни с кем не встречалась и до сих пор не спала ни с одним мужчиной, хотя в институте были ребята, которые приглашали на свидания и даже настойчиво ухаживали. Но мне нужен был взрослый, серьезный, надежный человек, такой как Сергей Николаевич.
— Лиз, ау! — Романов, оказывается, все еще здесь и о чем-то спросил. — Так как насчет пересесть за мой столик?
— Эээ…что? — не поняла я. — Нет, спасибо, я здесь.
— Здесь же скука смертная? — он сказал это так, что услышали все. Сергей с другого конца стола уже открыто смотрел на нас и прислушивался к разговору.
— Молодой человек, а вы вообще кто? — возмутилась Маргарита Васильевна. — Оставьте в покое Лизочку, иначе мы пригласим охрану.
— Нет-нет, Маргарита, что вы, — скандала только мне здесь не хватало! Нужно как можно скорее спровадить отсюда Романова. — Алексей — мой одноклассник, и он уже уходит.
Я выразительно посмотрела на него, он зло поджал губы, но спорить не стал, а развернулся ко мне спиной и ушел.
Наш корпоратив продолжался в том же ключе. Правда, Сергей после инцидента с Романовым подошел и уже не отходил от меня. Но настроение было подпорчено, причем я сама не понимала, почему так муторно на душе. Даже рука Сергея на моей талии не успокаивала, перед глазами стояли поджатые губы и широкая спина Романова в белой рубашке.
