Ярополк радушно принял племянника и, выслушав его рассказ о случившемся, сказал:

— Тебе племянник, я могу дать Вышгород, где ты и можешь жить спокойно. Место хорошее, перевези семью да и живи себе.

— Спасибо тебе, дядя, и на этом, — отвечал Всеволод, — но неужели тебе не обидно, что древняя столица Рюриковичей, всегдашнее достояние Киевских государей, не хочет более признавать их власти.

— Может быть мне и обидно, да ведь ничем я этого поправить не могу. Народ там своевольный и сильный. Ведь и теперь там, как говорят, страсти творятся.

Поехал Всеволод в Вышгород, куда приехала и семья его.

Так как княгиня жила около Новгорода, то, конечно, знала более или менее все новости и, приехав к мужу, передала ему, что ожесточение новгородцев против князя Всеволода так сильно, что они преследуют даже тех бояр, которые были преданы ему.

— А Георгий-то Мирославич, — продолжала она, — знаешь, что они с ним сделали?

— А что такое? — спросил князь.

— Да ведь они бросили его с моста в реку, а дом разграбили! И добра же, говорят, там было.

— Слава Богу, что они сына-то нашего отпустили, — проговорил князь.

Но и при новом князе мятежники не унимались и грозили даже застрелить Святослава. И, как всегда бывает, одни приняли одну сторону, а другие другую, и стали говорить, что при старом князе было лучше.

А лучше, так за чем же дело стало? Посадник и несколько знатных новгородцев и псковитян отправились к Всеволоду в Вышгород.

Легко себе представить, с какою радостью встретил их князь.

— Вернись к нам княжить, — говорили они, — все наши добрые сограждане желают твоего возвращения.

Что могло быть приятнее такого приглашения. Князь Всеволод воспитывался в Новгороде и любил его как родину, а новгородцев считал братьями. Он страшно тосковал по своем северном городе, с радостью собрал свою дружину и выехал в Новгород, в свою наследственную столицу.

На пути он встретился с дружиною полоцкого князя Василько Рогвольдовича.

— Ну, братцы, — сказал Всеволод своим воинам, — не пришлось бы нам здесь драться. Ведь этот самый князь Василько был сослан моим отцом в 29 году в Константинополь. Он наверное захочет отмстить сыну.

— Не бежать же нам от него, — сказал любимец князя Павел.

Всеволод послал к полоцкому князю несколько человек уполномоченных и вместе с ними Павла.

Князь принял их в шатре.

— Чьи вы люди? — спросил их князь.

— Князя Всеволода Мстиславовича, — отвечал ему Павел, — бывшего князя новгородского, несчастного…

— Сына моего злодея! — мрачно проговорил князь. — А отчего же бывшего? Отчего же несчастного?

— Бывшего оттого, что новгородцы выгнали его, а несчастного потому, что он скиталец. Может ли изгнанник быть счастливым?

— Значит сам Господь отмстил за меня сыну и дал ему изведать, что значит быть в изгнании?

— Да, если хочешь, то так. Князю Всеволоду досталась тяжкая доля. Он был и в заключении и в изгнании, а теперь едет в Новгород, но что его ждет — неизвестно.

— Позовите князя вашего сюда, — отвечал им Василько, — зову его как друга, как брата.

Князья встретились в палатке Василько.

— Грешно, конечно, радоваться несчастью ближнего, — сказал Василько, — но я радуюсь и радость эта послужит тебе, князь, на пользу. Я не только не стану мстить тебе, но провожу тебя через свою область, чтобы тебя никто не обидел.

Василько приказал своей дружине готовиться и с честью проводил Всеволода через всю свою область.

Подойдя ко Пскову, Всеволод нерешительно вошел в город, но был встречен с душевным гостеприимством. Именитые люди стали его уговаривать остаться у них и послать сначала узнать в Новгород, точно ли новгородцы желают его возвращения.

Все пережитые несчастья сделали Всеволода осторожным и он, действительно, отправил в Новгород гонца. Новгородцы, услыхав, что князь Всеволод во Пскове, так рассердились, так взволновались, что стали грабить дома его доброжелателей и всякого, мало-мальски расположенного к князю человека обкладывали пенями. Они, таким образом, собрали 1.500 гривен.

Святослав, услыхав, что Всеволод намерен снова появиться в Новгороде, призвал на помощь брата и половцев и двинулся на Псков.

— Нет, — говорили псковичи, — мы приняли князя и не должны выдавать его головою.

Псков в то время был окружен дремучими, непроходимыми лесами, по которым были проложены лесные дороги. Псковичи завалили эти дороги и так энергично приняли меры, что Святослав дошел только до Дубровны и, побившись, побившись тут, порешил, что ему лучше вернуться.

Таким образом, Псков сделался отдельным княжением. Всеволод, убедившись в верности псковичей, послал своего любимца Павла за своею женою и семьею.

Княгиня с детьми и прислугою благополучно добралась до Пскова, где князь уже начал строить себе хоромы.

Паша, выйдя замуж за Павла, по-прежнему осталась в доме князя, где считалась не прислугою, а близким родным человеком.

С этого времени Всеволод жил мирно и мудро управлял своим городом. Его народ чтил и уважал своего набожного благочестивого князя Всеволода-Гавриила, гробницу которого и древнее оружие до сих пор показывают во Пскове в соборной церкви.

Только что выглянувшее солнце осветило крутой берег чудного синего Днепра. Среди зелени густых садов сверкали куполы церквей и виднелись дома. То был прелестнейший город Киев, окруженный высокою белою стеною с большими воротами и башнями, выстроенными в византийском вкусе.

Казалось бы, в такое раннее время город должен был еще спать, а между тем все были на ногах и по дороге из западных ворот тянулись телеги, нагруженные всяким скарбом, на котором сидели женщины и дети. Не только у взрослых, но даже у детей лица были встревоженные.

— Не плачь! — крикнула какая-то старуха на мальчика, — а то отдам злым татарам!

— У, злой татарин! — кричал еще кто-то.

Слово «татары» повторялось на все лады и не мало проклятий сыпалось на их головы.

На той же дороге, у городских ворот, стоял красивый белокурый юноша лет двадцати с чем-нибудь и держал за обе руки прелестную черноглазую девушку, в красном платке на голове. Подле девушки стоял седой старичок, ее дедушка.

— Ну, пора, пора, проститесь, — сказал дед, — вот и солнышко выкатилось.

— Ну, прощай, Фрося, — проговорил Юрий Чебушов, — прогоним татар, приеду за тобой. Жди только меня.

— Вот тебе, клянусь этим солнышком, — сверкая глазами, вскричала девушка: — что буду ждать тебя до седых волос и не только не выйду замуж, но даже и не взгляну ни на кого.

Жених с невестою простились, дедушка благословил своего будущего внука и увел плачущую Фросю.

Юрий посмотрел им вслед, перекрестился и тихо побрел к городским воротам, из которых с воем и причитанием выезжал народ.

Это происходило в 1240 году. За год до этого к Киеву подходил внук Чингис-Хана Мангу, посланный осмотреть Город. Стоя на высоком берегу Днепра, он был очарован Киевом. Но войска с ним было немного и потому он не решился напасть на город, а стал пробовать склонить лестью жителей отдаться в подданство.

Дед его Чингиз-Хан остался после отца своего тринадцатилетним мальчиком, но, несмотря на детский возраст, выказал жестокость вовсе не детскую. Звали его тогда Темучином. И вот подданные взбунтовались против хана ребенка. Темучин же собрал войско, усмирил мятежников и сварил их живьем в семидесяти котлах.

Этот решительный и жестокий мальчик завоевал множество кочующих народов, был прозван Великим Ханом или Чингиз-Ханом и, как ураган, двинулся с своими татарами и монголами из Азии в Россию.