Лишь только сторож отошел шагов на десять Павел быстро притянул к себе Пашу и шепнул ей.

— Скорее спускайся, он не скоро вернется.

Он с гигантскою силою перекинул девушку на другую сторону, так что она стала на уступ, затем, как тень скользнула вниз и так искусно скрылась, что Павел, не смотря на все свое внимание, ничего более не слыхал. Он дождался, когда вернувшийся сторож еще раз прокричал: «Слушай!», и опять зашагал в гору.

Павел перекрестился и тихо пошел к окну, где его ждал князь.

А Паша тем временем шла притаившись по переулку, а затем, спустившись к берегу, прибавила шагу и более чем скоро добежала до условленного места, где крикнула филином. Неподалеку послышался плеск воды от весел. Ночь была совершенно тихая и Паша ясно слышала, как к берегу подходила лодка.

— Паша, ты? — тихо проговорил старик.

— Я, я! Слава Богу!

Когда лодка отошла от берега, Паша несколько раз перекрестилась.

— Греби тише, — сказала она, — тут всего четыре версты.

Лодка подошла к Юрьевскому монастырю до рассвета и Паша, выйдя на берег, сняла с себя сарафан и выпорола письмо, которое завернула в платок.

Со светом зазвонили к заутрени и отец с дочерью, вытащив лодку на берег, пошли в монастырь. В церкви народу почти не было, кроме монахов.

Пашин отец подошел к одному монаху.

— Отец святой — сказал, он, — укажи мне отца настоятеля.

— А вон там у клироса-то стоит отец настоятель, — отвечал монах.

Отец и дочь тотчас же направились к клиросу.

— Отец настоятель, — прошептал ему старик, — дочь моя привезла тебе письмо от князя Всеволода Мстиславовича.

Высокий седой настоятель быстро обернулся и пристально посмотрел на отца и дочь.

— Когда кончится служба, я поговорю с вами, — отвечал он и, подозвав к себе послушника, отдал ему какой-то приказ.

Паша ушла в темный уголок церкви и, встав на колени, горячо молилась, но молилась не о себе, а о дорогом для нее княжеском семействе. Она еще продолжала стоять на коленях, когда послушник, дотронувшись до ее плеча, молча указал ей на дверь и пошел вперед.

Отца и дочь ввели в келью настоятеля, стены которой были увешаны иконами, перед которыми теплились лампадки. Настоятель сидел за столом.

Паша помолилась на иконы и потом поклонилась в ноги отцу настоятелю.

— Ну что, дочь моя, скажешь? — спросил ее настоятель.

— Отец настоятель, на тебя одного только и надежда. Спаси и князя, и спаси семейство его, и малых детушек и тещу его.

— Слышал я, слышал, какая беда над ними стряслась. Так правда, что его заперли? — спросил настоятель.

— Правда, правда, отец настоятель, — отвечала Паша, — заперли и тридцать воинов стерегут ночь и день. Я крадучись ушла и вот привезла тебе от князя письмо.

Она подала письмо настоятелю. Он долго и внимательно читал его и потом, сложив, сказал:

— Передай, девушка, князю, что я все сделаю, что могу, и прежде всего дам знать великому князю в Киев о том, что случилось с князем Всеволодом. Новгород платит дань великому князю Ярополку и потому великий князь может быть что-нибудь и сделает. На себя же я плохо надеюсь. Станут ли такие мятежники слушать наши увещевания…

— Отец святой! — вскричала Паша: — не говори так! Как не слушать слов твоих! Ты только начни говорить а увидишь, что будет!

— Да я не отказываюсь, — проговорил настоятель, благословив Пашу на прощанье.

Паша с отцом пробыла в монастыре до вечера, а в сумерках села с ним в лодку.

В полночь лодка тихо подошла к берегу и девушка осторожно стала подниматься на берег и вошла в переулок.

Долго пришлось ей стоять около их стены и ждать. Сторож, как на грех, ходил постоянно около сломанного места и то и дело кричал: «Слушай!» Раз только он отошел подальше и в стене Павел тотчас же слегка кашлянул, Паша в ту же минуту кашлянула в ответ и снова притаилась, так как сторож тотчас же повернулся и пошел назад. Ходил он ходил так с час, перекликался с другими сторожами и, наконец, встретившись на верхнем углу с другим сторожем, он остановился с ним перекинуться словом другим и разговор этот кончился тем, что оба они сели.

Паша подождала немного и, крадучись, подошла к стене, ощупала ее, поднялась на приступок и только подняла руки, чтобы уцепиться за верх, как встретила руку, потянувшую ее. Не прошло и пяти минут, как она была снята со стены и две темные тени стали пробираться по садовой тропинке.

— Паша тут? — прошептал князь.

— Тут! Тут!

Паша первая была поднята в окно, а потом по веревке влез и Павел. Затем веревку втянули в окно и окно тихонько заперли.

Князь, княгиня, теща и Павел с Пашею прошли в горницу, освещенную теплившимися перед иконами лампадами, и девушка вполголоса рассказала, как она отдала письмо настоятелю и что он отвечал.

— А как же теперь мы получим от настоятеля весточку? — проговорил князь.

— А вот как мы получим, — отвечала Паша, — я просила татку принести нам на днях меду. Если будут к нам допускать, так он все нам и оборудует, а не будут, так я старым путем могу и дня на три сходить.

— Верная ты моя девушка, — проговорила княгиня, обняв Пашу.

Дня через два князь Всеволод услыхал на дворе какой-то разговор, и выслал своего старшего сына Владимира узнать в чем дело.

Мальчик вскоре вернулся и говорит:

— Сходи, батюшка, сам, там старик с медом.

Князь тотчас же спустился вниз.

— Да почто вы меня не пускаете? — чуть не кричал старик.

— Нельзя! Никого не велено пускать! — отвечала стража.

— Ну полно, полно! — вмешался князь. — Это бояр ко мне пускать не следует, может быть, а простого старика, постоянно приносившего нам мед, отчего не пустить? Ну, сам посуди!

Войн согласился и старик прошел с своим медом.

Дно бурака все было уложено листьями, а под листьями лежало письмо от настоятеля. Письмо не было обращено к. князю, а в нем просто было написано, что в Киев скачет гонец, а монахи уговаривают народ. Письмо просили сжечь сейчас же, что князь и исполнил.

Хотя монахи действительно уговаривали, но только все это ни к чему не повело. Дни проходили за днями, недели за неделями, и хотя сидеть князю и ждать было очень скучно, но все таки время пролетело очень скоро. Через семь недель в Новгород приехал княжить выбранный народом Святослав Ольгович.

Новгородцы стали судить да рядить, что им с отставным князем делать. Вот тут-то монахи и помогли.

Но буйным новгородцам непременно хотелось сделать что-нибудь особенное и они послали сказать князю, что без залога не могут отпустить его. Заложником они требовали его сына Владимира.

Мальчик охотно соглашался остаться, но княгиня просто убивалась.

— Не убивайтесь, матушка княгиня, я охотно останусь с князем Владимиром, и сберегу его, — сказал Павел.

— Это правда, что он сбережет его, — заметил князь, — а когда все наши беды кончатся, мы выдадим за Павла Пашу замуж.

Так вопрос этот и был решен.

Князь, оставив сына заложником, выехал с семьею за город и, оставив домочадцев в деревне, сам поехал искать защиты великого князя Ярополка.