Вечер уже приближался, когда казаки подошли к небольшому городу Атик-Мурзы, и Ермак совершенно справедливо размышлял так, что ночью плыть по Иртышу вовсе не благоразумно, и что столицу татары без боя не отдадут, и потому он порешил взять городок и отдохнуть в нем с казаками, которые сильно нуждались в отдыхе. Город, сдался без всякого сопротивления, но когда казаки собирались лечь отдохнуть, то вдруг заметили татар под Чувашьею горою. Татар было такое множество, что на казаков напал страх и все они загалдели и зашумели.

— Сбирайтесь ребята в круг! Сбирайтесь! — кричали они.

Все они собрались и стали совет держать. Что делать? Куда идти? Вперед или назад?

— Лучше по добру поздорову убираться, — говорили трусливые, — татар тут тьма-тьмущая, они перебьют нас, как мух.

— Ну, разумеется, надо идти назад, довольно нас перебито, скоро некому будет и побеждать. Смотрите, сколько у нас раненых.

— Да и чего нам еще? Добра нажили и будет с нас. Погонимся за журавлем, упустим и синицу.

— И не стыдно вам ребята, — говорили те, кто посмелее, — да неужели же нам теперь уступать?

— Хорошо так говорить! А как придется одному против десяти идти!

— Хаживали и против двадцати.

— Это так, только прежде татары наших ружей боялись, а теперь попривыкли.

— Смелым Бог владеет!

— Что ребята развесили уши-то! Давайте садиться в лодки да и айда домой.

Тут Ермак видит, что дело-то не шуточное и что казаки его в самом деле хотят уходить. Он вошел в круг и стал уговаривать да усовещевать.

— Ну куда мы пойдем, — говорил он — сюда мы пришли водой, а как пойдем отсюда. Ведь по рекам уж сало плывет. И что про нас скажут? Разбойничать ходили, разбойниками и вернулись. Надо, чтобы при жизни да и потом нас добром поминали.

Решили казаки оставаться и стоять за себя до смерти.

Только стала заря заниматься, и Ермак был уже на ногах. Дело это было на пятьдесят третий день выступления Ермака, 23 октября.

Когда все казаки собрались, то помолились Богу и вышли из городка.

— С нами Бог! — крикнули казаки и бросились к засеке. Стрелы, как град, посыпались на них, а они дали залп. Раненые падали и с той или с другой стороны. Казаки стали подходить все ближе и ближе, хотя людей у них валилось все больше и больше. Татары, на это глядя, обрадовались и пробили сами в трех местах засеку и бросились на врагов. Началась страшная рукопашная битва, продолжавшаяся довольно долго. В этой битве был ранен Махметкул. Татары тотчас же подхватили его и увезли на Иртыш.

Рана Махметкула произвела такое смущение среди татар, что казаки могли подвинуться вперед.

Слепой же Кучум стоял на горе и ждал, чем кончится битва, но услыхав, что татары уступают русским, он приказал своим муллам просить Аллаха о помощи.

Но несмотря на это, казаки подходили все ближе и ближе. Первыми побежали остяки, а потом побежали и татары.

— Наши бегут! — крикнули приближенные Кучума.

— О горе! Горе! — отвечал им Кучум и тоже побежал.

Эта схватка так утомила казаков, что они не стали гнаться за беглецами, а вернулись в свой городок и, расставив сторожей, крепко заснули.

Проснувшись по утру, пересчитали они своих убитых. Их оказалось 107 человек. Похоронили они их как следует, раненых взяли на лодки и поплыли дальше. Не доходя до города, казаки увидали на берегу небольшую кучку народа и несколько женщин. «Что за притча такая?» — думают они.

— Да ведь с ними иконы!

— И хлеб-соль. Это нас вышли встречать.

Казака три, четыре поудалее вскочили в челн и подъехали к берегу.

— Добро пожаловать! — сказала им Анисья, подходя с хлебом-солью, — добро пожаловать, православные христиане!

— А ты кто же такая, тетка? — спросили у нее казаки.

— Я русская, уведенная сюда грабителями.

— Не Анисьей-ли тебя зовут?

— Анисьей, честные господа.

— Ну так твой дед Савва был у нашего атамана и просил найти тебя и сказать, что он живет у Строгановых.

— Милости просим ко мне, — продолжала Анисья.

— Нет, нам надо догонять наших.

Казаки, вскочив в челн, быстро догнали ладью, на которой плыл Ермак, и сообщили ему о том, что с ними случилось.

— Заехать нам к ней некогда, а раненых у ней оставить было бы хорошо, — отвечал Ермак, — а как возьмем Сибирь, так и у ней побываем.

Ссадили раненых в одну лодку и подвели ее к Абдулкину двору. Кто мог из казаков, тот сам вышел, а кто не мог, того вынесли, и всех разместили отлично.

Подойдя к городу Сибири, удивились казаки, что никто его не защищает и в городе так тихо, точно все вымерли. Боясь засады, Ермак послал казаков разведать. Обошли казаки вокруг города и, вернувшись, говорят:

— Нет в городе ни единого живого человека.

— Ну, так войдем с Богом, — говорит Ермак.

Город оказался пустым. Кучум после битвы заезжал к себе в столицу, распорядился, чтобы выехали все женщины, захватил, что мог, и бежал в степь.

Казаки нашли в городе много чего хорошего, и мехов и драгоценных камней, и все разделили поровну.

Ермак вступил в Искер или в Сибирь 26-го октября, торжественно отслужив молебен. Прожив в городе несколько дней и не видя никого, казаки начали сомневаться и бояться, что, сев все припасы, они пропадут. Тем более, что и пуль осталось у них немного. Но вот 30 октября явились к ним остяки с князем своим Боаром с дарами и запасами. Они поклялись Ермаку в верности и просили его покровительства. Вслед затем явилось множество татар с женами и детьми. Ермак ласково принял их, успокоил и, взяв легкую дань, отпустил обратно в юрты. Бывший разбойничий атаман оказался разумным, гуманным правителем, сумевшим внушить доверие к своей власти в грубых, диких туземцах. Своих казаков он держал в ежовых рукавицах и рассказывают, что еще дорогою, узнав, что двое из его дружины собрались бежать в Россию, он велел положить их в мешки и бросить в воду.

Через несколько дней после взятия города казаки стали говорить Ермаку.

— Отпусти ты нас, хоть человек десять, к Анисье. Навестим мы наших раненых да хоть русских пирогов поедим.

— Идите, ребята, с Богом, только завтра будьте обратно. Да ведите себя хорошо. Пока поход не кончим, о женитьбе думать не позволю.

Пошли наши казаки. Снег только что выпал, а река покрылась мелким льдом. Распевая песни, подошли они к Абдулкиному двору.

За воротами уж стояли хозяева с Анисьею во главе. Тут же стояли и некоторые раненые, поднявшиеся с постели.

Анисья на радостях, что пришли дорогие гости, не пожалела угощенья и столы за веселым ужином ломились под разными кушаньями.

— А что же, хозяюшка, дочь-то твоя не идет с нами ужинать? — спросил кто-то из казаков.

— А не идет она оттого, что не может оставить Матвея. Очень он тяжело ранен, боимся как бы не скончался — отвечала хозяйка.

А Феня, тем временем, сидела у постели молодого и красивого казака, к которому почему-то особенно лежало ее сердце, и горячо молилась, прося Бога спасти его.

В просторной избе лежало еще человек пять раненых, но все они были уже в памяти и только часто просили пить.

День этот на Абдулкином дворе был знаменательным. Во время ужина в окно кто-то постучал.

Ваня тотчас-же вышел и спросил молоденького татарчонка.

— Что тебе?

— Мамка прислала к вам. Мы нашли у деревни старого, старого старичка. Он только и говорит: Анисья, и больше ничего. Так мамка думает, что он ваш.

— Что такое? — крикнула Анисья.

Ваня рассказал ей.

— О, Господи! Да неужели дедка? Ну, все равно, сынок. Закладай лошадь и поезжай. Тут близко.

Лошадь была мигом заложена. Ваня сел в розвальни с татарчонком и они поехали по первопутке.

Старик так был утомлен, что в виде покойника лежал на скамейке, но при виде Вани, которого он все-таки узнал, или лучше сказать угадал, он привстал и стал креститься.