Спасение – мирская доброта. Но как ее изыскать, пробудить? Подумал ли кто-нибудь о необходимости клубов для осиротевших родителей? …Плюнуть бы на все и вся! А кто о горькой правде поведает? Вот и приходится жить!

Признание одного из родственников: «Потеря Алеши – самая тяжелая трагедия нашего рода. Остальные погибали на войне, во имя Отчизны. А он…»

Родовое древо… излом… кровоточит…

…Моя жена у гроба сына плакала и причитала. Этому ее никто не учил. «Оно»… как и протяжный стон после родов.

Через много лет я встретился с одной из моих духовных учениц. Спросил ее:

– Как на чужбине сложилась твоя жизнь?

– Плохо сложилась.

В голосе прозвучал укор:

– Ты ведь всегда проповедовал милосердие, угодливость, честность. Я поверила, впитала… А в реальной жизни все устроено по-иному. Я не выдержала и сломалась.

Моя мать в детстве мне внушала: «Будь ко всем людям добрым!» Таковым я был всю свою жизнь. И, естественно, это качество души перенял от меня Алеша. Доброта сгубила сына (вспомните, он безропотно уступил спасительное место в машине незнакомой пожилой женщине).

Точное место его гибели я определяю: начинает больно щемить сердце… потом отпускает… Значит, уже проехали…

Он был еще дома. С другом славили Рождество Христово. Пришел поздновато. Мать поругала. Назавтра я сказал ему: «Попроси прощения у матери». Через некоторое время спросил: «Извинился?» Он невесело помотал головой:

– Нет.

По той ли стезе пошел? Он любил биологию… А всякая любовь даруется самим Богом.

От Алеши отдалились памятью друзья, знакомые. Но не все. Аня училась с ним с первого и по одиннадцатый класс. Не однажды встречал ее у могилки. Дала мне почитать тетрадь со стихами. В них любовь, разлука, грусть.

Еще – Лена… Об Алеше сказала: «В отличие от других ребят он был нежадный, ни с кем не ссорился, в драки не лез. Всегда говорил что-нибудь хорошее, приятное…»

Первая его стипендия. Сам он ее не успел получить: привез дядя. Деньги лежали на его столике, как нечто сакраментальное. Но вот они исчезли: кто-то из «гостей» своровал.

Чем невзрачнее, заполошнее бытие земное, тем осияннее, желаннее грядет его закат.

После поминок на годовщине остался на стакане с водой ломтик хлеба: он прикоснулся к нему губами.

Дети… Кто-то их бросает, отрекается от них. Кто-то ради них готов на любые пожертвования, испытания. Кому в конце концов лучше? А тем, у кого сердце переполнено любовью!

Жизнь земная – мимолетна. Смерть наделяет человека Вечностью.

Брызги крови моего сына превратились в звезды. Днем и ночью они глядят на меня. …Стану ходить по селеньям и в своих исповедальных откровениях славить Христову Веру и творить Сказ о святом сыне.

Всё, всё для меня вокруг как бы стерлось, рассеялось. Остались одни звезды. Но они так далеко!

Человеческая жизнь раскалывается на куски, совершенно разные по своему значению, понятиям – психологическим и физиологическим. Лучшие периоды моей жизни: детство рядом с матерью и детство моих детей рядом со мной.

«Минута молчания» в память Алеши будет длиться для меня всю мою жизнь. Потерять сына-юношу… Лучше тысячу раз потерять себя! Порой возникает полубезумное желание свалить в кучу свои лесные скульптуры, собственного сочинения книги, рукописи. Поджечь. И самому шагнуть в этот костер!

Вспоминаю.

– Папа, ты кладешь в бокал слишком много кофе.

– Жалко?

– Да, жалко твое сердце.

Сейчас кладу в два раза больше…

Мои сны:

Сын и дочь стоят рядом друг с другом, глядят на меня и плачут. Кто-то, в черном, пытается увести меня от них…

«Я замерз», – пожаловался мне Алеша. Я пытаюсь разжечь печку. Но дрова не загораются…

Сын – в раю, а я – в земном аду. Кому же о ком сострадать и печалиться?

Самая лаконичная поэма напишется на общем кресте: «Здесь похоронены сын и отец Алексей Викторович и Виктор Алексеевич…»

Трагедия делает человека подавленно-кротким. Сейчас меня легко одурачить. Несть числа прилипалам. И всяк со своими проблемами. Выручаю. Помогаю. На мою же боль им наплевать!

– Тебе повезло: твоя беда случилась в конце твоей жизни.

Да уж, жутко как повезло!

– Твой сын погиб? Радуйся! Благодари Господа!

Мне советуют:

– Убивцев-то отлавливай и – к стенке их! Они звери! А со зверями токо так и надо!

В паспортном столе служащая мне выдала свидетельство о смерти Алеши с безразличной, глуповато-веселой ухмылкой. Она же в домовой книге бездумно-шаблонно начертала «умер» вместо «погиб».

Вижу сон:

Брат лежит в помещении. Больной. Просит холодной воды. Я бегу к колодцу. Возвращаюсь. И… не нахожу дверь.

Явь: я заговорил о печальном. Заплакали. Брат равнодушно отвернулся от меня.

Второй брат не приехал на похороны своего племянника, а со случайными людьми «передал привет».

Одна из «сердечных» родственниц еще задолго до гибели Алеши «подарила» моей жене из искусственной дешевой нитки черный костюм. Потом, в траурные дни, издевательски съехидничала: «Сгодился?» Это поганое одеяние я сжег на костре.

Вторая родственница, по прозвищу Ведьма, не скрывала своего ликования: на метле воспарила до небес в бесовской пляске! Хуторяне-земляки рассказывали мне: еще при жизни моего сына она ходила в церковь и ставила свечки, поминая его за упокой. Чем же он перед ней провинился?

Мое кровное древо было крепким, плодоносным. И вот – захирело, обреченно нависло поскудневшей кроной над пропастью Небытия. Двух дедов и трех их сыновей (один из них мой отец) сгубила война, четвертый вернулся без руки. Мы, их дети и внуки, бесконечно бедствуем в житейской неблагополучной кутерьме, спотыкаемся, шарахаемся из стороны в сторону, часто не находя надежной опоры и поддержки. И не во храм святой направляем стопы, а в похмельной одышке ломимся в злачные места. Не молитва с уст, а мат! Промеж нас – ни лада, ни согласия, ни привета. Разобщенность. Черствость. Зависть. Ненависть. Предательство. Блуждаем. Свет белый коптим.

– За содеянные многие грехи… – пожилая ясновидящая прискорбно опустила веки глаз.

Жаль юные и совсем младые ростки родословной. Они, не успев распуститься, налиться соками жизни, увядают, а то и погибают. Дохнуло безжалостно сиверко… и безжизненно сронилась золотая головушка моего сына. Тяжелая, неведомая болезнь пленила и обрекла на смерть двоюродного внучка Ваню. Он – тоже был сродни солнышку! Тоже росточек! Тот и этот последние из оставшихся немногих побегов на вершинной ветви родового древа.

Господь, оставь хотя бы малую надежду… не сокрушай под корень… молитвенно заклинаю… я… раб твой…

Давно написаны мною эти строки. Бездумно-сиротским взором гляжу… в даль жизни.

Отравленное копье, пущенное с Небес в меня, пронзило его сердце. Долгое время не вижу Алешу во сне.