Получив назначение, я позвонил члену Военного совета и попросил подготовить карту с обстановкой, чтобы сразу же войти в курс дела и принять бразды правления. Вечером приехал в Можайск. Члена Военного совета не застал.
…Фактически никакого штаба не было. Начальник штаба был случайной личностью. Единственное средство управления – в кабинете висел городской телефон, по которому происходило всё управление армией. Рядом был телефон связи с Москвой. По нему каждый час раздавались очень нервные звонки, спрашивали: «Вы ещё в Можайске сидите или нет?». Тогда в Москве обстановка была очень напряжённой и нервной. Борьба происходила на непосредственных подступах к Можайску. 16 октября пришлось перенести командный пункт километров на восемь от Можайска в деревню Пушкино»[14]. Первый приказ командующего 5-й армией сводился к одному: задача армии – не дать врагу прорваться на восток вдоль Можайского шоссе.
Пришлось начинать с того, что, казалось бы, должно было быть сделано давно, ведь война началась не вчера, а шла четвёртый месяц и все, даже далёкие от военных проблем, люди прекрасно понимали, что Москву Гитлер не оставит в покое. Трудно поверить в то, что генералитет у нас представляло семейство Авоськиных. И дело происходило не в Подмосковье, а в какой-нибудь забытой богом Косорыловке. Но Говоров на то и Говоров, чтобы говорить только правду. Поэтому послушаем его о том, как создавались новые оборонительные рубежи и как они защищались.
«Начиная с 16 октября, подступы к Можайску и центральной магистрали защищались только артиллерией и незначительным количеством танков. Были созданы противотанковые опорные пункты, оказавшие достаточный отпор немецким колоннам, которые хотели ринуться с ходу на Москву. Здесь было подбито немало танков. Это отражено в наших донесениях, в частности, в донесениях Военному совету Западного фронта. Пришлось нам констатировать, что на главных магистралях не осталось ни одного пехотинца. Просили мы хоть один стрелковый полк дать, но и это не получили. К тому времени 5-я армия получила большое количество противотанковых полков. Это позволило остановить немцев. Можайск, правда, пришлось оставить… После 32-й стрелковой дивизии подошла 50-я дивизия, которая, правда, не принесла нам большой радости. Она была сформирована наспех, в артиллерии были случайные командиры.
Противник всё время применял ту же тактику: отбросить, раскидать от магистрали войска. Очень часто наши командиры не понимали его тактику. Идя по линии наименьшего сопротивления, они отходили туда, где он особенно давил, на север или юг от шоссе. Это ему и нужно было. Днём он отбрасывал наши подразделения от шоссе. Наша задача была ночью собрать их и восстановить утраченные позиции.
Потом в наш состав пришла очень сильная 82-я мотострелковая дивизия из Монголии. Она значительно усилила армию. Усилились мы и танками».
В середине октября 1941 года, почти через 130 лет после памятного Бородинского сражения, русские войска – сибиряки и дальневосточники, столичные ополченцы, курсанты Московского военно-политического училища имени Ленина, танкисты трёх немногочисленных танковых бригад схлестнулись в жёсткой схватке на поле Бородина с иноземными захватчиками и не посрамили славу русского оружия. Ожесточённые бои, доходившие до рукопашных схваток, длились здесь почти неделю. Старинные деревеньки по нескольку раз переходили из рук в руки, пока не превратились в пепелища. Фельдмаршал Бок, две недели топтавшийся под Можайском, так и не мог продвинуться по Минской автостраде к Москве. Он решил изменить направление главного удара с запада на северо-запад, тем более что рокадная дорога с твёрдым покрытием позволяла в осеннюю слякоть быстро преодолеть расстояние до Москвы, если упрямые русские не остановят его танки на полпути. Именно так и случилось. Не успели войска Бока двинуться в путь, как получили по боку от говоровской 5-й армии, которая по приказу Жукова нанесла контрудар в районе Волоколамск – Москва, задержав на 10 суток продвижение 40-го моторизованного корпуса фашистов. Этот контрудар одновременно облегчил положение 16-й армии К. К. Рокоссовского, которая обороняла Волоколамск.
Вскоре на подмогу из Казахстана прибыла 136-я стрелковая дивизии генерала И. В. Панфилова, ставшая известной всему миру именно в боях за Москву. Комдив Панфилов поступил очень умно. Пока позволяла фронтовая ситуация, он не вводил свою дивизию в бой, занимаясь около месяца по 12 – 14 часов в сутки муштрой новобранцев, что не замедлило сказаться на результатах боёв. Не случайно командир 5-го армейского корпуса гитлеровцев генерал Руоф в докладе Боку от 23 октября отмечал: «316-я русская дивизия… имеет в своём составе много хорошо обученных солдат, ведёт поразительно упорную оборону… Её слабое место – широкий фронт расположения». К концу октября на Можайской линии обороны враг был остановлен в 70 – 110 километрах от Москвы.
Однако операция «Тайфун» (так Гитлер закодировал наступление на Москву) не была доведена до конца, и 30 октября фюрер издал приказ о её продолжении, суть которого заключалась в том, чтобы «двумя подвижными группировками нанести удар по флангам Западного фронта и, обойдя столицу с севера и юга, замкнуть кольцо окружения восточнее неё, в районе Орехово-Зуева, Коломны. Охватить Москву с севера должны были соединения смежных флангов 4-й и 9-й армий, а с юга – 2-я танковая армия»[15]. Советский Генштаб предполагал такое развитие событий.
К этому времени Красная Армия научилась сражаться с танковыми соединениями Гитлера и почувствовала вкус победы в локальных операциях. Советское командование намеревалось нанести главные удары из районов Волоколамска и Серпухова и укрепляло эти направления. Здесь сосредоточивались основные силы Западного фронта и стратегические резервы. На западное направление Ставка перебрасывала соединения с Дальнего Востока, из Сибири, Средней Азии и других регионов. Одновременно шло формирование 9 резервных армий в составе 59 стрелковых и 13 кавалерийских дивизий, 75 стрелковых и 20 танковых бригад. Дополнительно формировалось народное ополчение. Москвичи организовали 25 отрядов истребителей танков и 169 особых боевых дружин для ведения уличных боёв. Продолжалось строительство внутри столицы оборонительных сооружений, составлявших несколько рубежей. Последний состоял из трёх позиций, проходивших по окружной железной дороге, Садовому и Бульварному кольцам. Формировались сапёрные армии. К январю 1942 года их было уже десять.
А что делают сапёры? Минируют и разминируют. Взрывают и предотвращают взрывы. Надо полагать, руководство страны не исключало и худший вариант обороны столицы…
Для Верховного Главнокомандования были сооружены бункеры в Москве, Куйбышеве и, возможно, в некоторых других городах, о чём история умалчивает.
Меры эти были оправданы. Немецкая разведка точно знала местоположение сталинской дачи. В планшетах немецких лётчиков были её координаты, и они при всяком удобном случае бомбили её, напоминая Сталину, что фюрер охотится за ним. Вокруг дома пришлось расположить дальнобойные морские зенитки. В небе постоянно барражировало звено советских истребителей. Сталин не раз поднимался на солярий, наблюдая за плотностью огня. Налёты бывали и ночью. Тогда фашисты для подстветки цели использовали осветительные ракеты на парашютах, которые зенитчики расстреливали на лету. Однажды немецкий ас ухитрился бросить бомбу в непосредственной близости к даче. Она упала с внешней стороны забора, но не разорвалась, а ушла в землю. Когда сапёры выкопали её, то в стабилизаторе обнаружили свёрнутую бумажку с изображением сжатого кулака и надписью «Рот фронт». Это был привет от сочувствующих Советской стране. Видно, то ли пацифисты, то ли немецкие коммунисты хотели сказать руководителю СССР: «Держись, товарищ!».
Рядом с дачной террасой стоял спаренный зенитный пулемёт, который Василий Сталин однажды использовал для самообороны. Когда над его головой промелькнул силуэт вражеского истребителя, а зенитчики на время растерялись, Василий подскочил к пулемёту и выпустил очередь вслед самолёту, но, увы, безуспешно. Отец потом долго подтрунивал над «ворошиловским стрелком»…
