Вифания, щедро освещенная солнечными лучами зрелого лета, предстала перед ними уступчато рассыпанными по холмам коробочками строений с плоскими крышами, утопающими в фруктовых садах, пальмах и виноградниках.

Двухэтажный каменный дом Мардохеева свата Закхея был окружен оградой, вдоль которой росли акации, олеандры и миртовые кустарники в белых цветах.

По двору расхаживали куры, подавая осторожные, вкрадчивые голоса, раскидистое гранатовое дерево ярко краснело спелыми плодами, а из чаши журчащего фонтана пил ослик, и полный человек в длинном полосатом хитоне и верхней накидке, голова которого была покрыта белым платком с шерстяной перевязью, сидя на корточках почесывал ему брюхо, что-то ласково приговаривая. Это и был Закхей.

Мардохея встретил он радостными восклицаниями, и Агасферу понравилась и эта искренность хозяина дома, и его простое одеяние галилеян, и явная любовь к животным.

Вскоре они сидели уже в тени террасы на втором этаже, где был накрыт стол; порывистый ветер из пустыни Иудейской легонько овевал их, и в сухом воздухе особенно отчетливым был то и дело долетающий острый запах стойла.

– Хорошо, сват, что застал меня, – улыбался Закхей круглым розовощеким лицом, вправленным в короткую бородку. – Я как раз собирался поехать на пастбище к Анафофу, тавровать скот.

– Когда путником движут благие намерения, ему сопутствует удача, – елейным голосом отозвался Мардохей, явно заискивая перед богатым родственником: от многословной заносчивости его не осталось и следа, а произнося фразу, он смиренно опускал глаза.

– Все в руках Небес, кроме страха перед Небесами, – отозвался Закхей цитатой из Талмуда, припадая пунцовыми губами к бокалу с вином.

У него был облик бесшабашного жизнелюба, но в глубине маленьких припухших глаз Агасферу порой чудился опасный отсвет холодного расчета.

– Рави Акиба говорит: «Все предписано заранее, хотя при этом и дается свобода выбора, – поддержал Мардохей, показывая свою ученость. – Милость Божия судит мир, но решение выносится в соответствии с тем, какие дела преобладают».

– Надеюсь, ты пришел делать для меня доброе дело, сват, – осторожно перешел к главному Закхей, бросив на Агасфера краткий прицельный взгляд.

– Истинно так, – отозвался Мардохей, смакуя вино. – Я привел к тебе Агасфера, о котором говорил раньше. Он умен, образован и честен, так что сумеет приумножить твои накопления.

– Скот подвержен болезням, и никогда не знаешь, в какую пору свалится на тебя несчастье его падежа, – задумчиво проговорил Закхей, переходя на простое арамейское наречие. – К тому же нынешняя засуха почти выпила наши колодцы…

– Нельзя складывать все яйца в одну корзину, – поддержал Мардохей, незаметно толкнув Агасфера ногой.

– Приумножаться могут только живые деньги, находящиеся в движении, – понятливо вступил Агасфер. – Мертвые деньги можно лишь потерять.

– И как же ты собираешься приумножить мои деньги? – сузил глаза до щелочек Закхей.

– Сперва мы пустим слух, что серебро изымается из обращения, – хитро усмехнулся Мардохей. – Будто оно переплавляется в слитки и отправляется по указу Тиберия в его казну.

– После этого подговорим купцов, чтобы отказались продавать товары за серебро, – добавил Агасфер, раскрывая придуманный Мардохеем план.

– И когда серебряные монеты окончательно обесценятся, в храм явится Агасфер с золотом и объявит, что его хозяину предстоят большие выплаты в серебре, поэтому он скупает серебряные монеты за золото по курсу двадцать пять к одному! – заключил Мардохей, потирая руки. – Ты хорошо заработаешь, сват… Ну и… от щедрот своих… по договору выплатишь долю Агасферу за его усердие… А мне… а мне ничего не надо… лишь бы сват был доволен…

Удовлетворенный таким замыслом хозяин уговорил гостей остаться на ночь, и вечером устроил в их честь настоящий пир, где к многочисленным яствам был подан сочный молодой барашек, зажаренный на вертеле.

Застолье обслуживали три молоденькие служанки, и одна – смуглая крутобедрая самаритянка с высокой грудью – была особенно хороша, и чем больше пил Агасфер вина, тем привлекательнее становилась; Закхей же не упускал случая ущипнуть девушку, если та оказывалась рядом.

Захмелевший Агасфер плохо помнил, как очутился в отведенной ему комнате, а пришел в себя на низком ложе от упругих прикосновений горячего женского тела.

– Хозяин послал, чтобы я ублажила тебя, Агасфер, – прошептала прекрасная самаритянка, целуя его.

Он поспешно отстранился, ибо тело его теперь было мертво для случайной плотской любви.

– Уходи, женщина, – проговорил он. – Мне не нужны твои ласки.

– Спасибо, господин, – обрадовалась искусительница, поднимаясь и проворно натягивая одежду.

Когда она выскользнула из комнаты с гортанным порочным смешком, Агасфер встал и подошел к окну, в котором синело ясное, безоблачное иудейское небо.

– Эсфирь, звезда моя, – произнес он. – Скоро, скоро я разбогатею и женюсь на тебе…

Хотя Агасфер порою грешил чрезмерными умствованиями, пытаясь заглянуть «за спину Бога», и не всегда умел укротить свою пылкую плоть, среди собратьев в саддукейской общине, где выполнял почетную обязанность писца, он имел репутацию человека надежного и добропорядочного. Тем сильнее поначалу было удивление единоверцев, когда они увидели его в торговой части храма Иерусалимского, сидящим со столиком менялы на коленях.

Занятие это считалось не совсем чистым: каждый иудей знал, что в тот момент, когда он прикасается к деньгам, за спиной его, у левого плеча, незримо возникает сатана со своими коварными искушениями.

Однако постепенно все к новоявленному дельцу привыкли, как привыкли прежние легкомысленные подружки Агасфера к тому, что он больше не уделяет им внимания.

Шельма Мардохей хотя и прикинулся перед сватом бессеребренником, был кровно заинтересован в предстоящей афере, ибо намеревался урвать свой кусок от положенного Агасферу вознаграждения («Не могу же я показать родственнику, что зарабатываю на нем», – пояснял он свою позицию).

До осуществления плана оставалось несколько дней, уже многие купцы работали на аферу Мардохея, и храмовое торжище гудело тревожными слухами, как пчелиный рой.

Вечерами, сдав выручку, Агасфер сидел на берегу Кедрона, дожидаясь, когда в густых сумерках на калитке заветной усадьбы будет вывешено белое головное покрывало Эсфири, означающее, что дед ее отошел ко сну. Неведомое ранее сладостное томление было сутью этого ожидания и нередко, чтобы продлить его, влюбленный являлся к своему камню до заката солнца. Порою он чувствовал себя богачом, который не спешит открыть крышку сундука с драгоценностями: душою девушка уже принадлежала ему, но овладеть телом ее Агасфер не мог без Божественного Присутствия, того самого, что когда-то, как толкуют учителя, вошло в дом Исаака с Ревеккой, когда он ввел ее в шатер Сарры, матери своей. Агасфер знал, что Небесная Мать пребывает с мужчиной только тогда, когда дом подготовлен и мужчина и женщина сочетаются браком. Тогда нисходит на них благословение Небесной Матери.

Агасфер, как и прочие, не вкусил плода древа жизни, не получил хайе-ойлом, жизни вечной, но через потомство мог продолжить жизнь своего рода в веках, следуя закону Моисея: «Вот жизнь и смерть, благословение и проклятие я кладу перед вами. Изберите же жизнь с тем, чтобы жить вам и потомству вашему, любя Бога, повинуясь Ему и прилепляясь к Нему, потому что от Него наша жизнь и продолжение ее».

Теперь он истово замаливал свои прежние грехи, но не чувствовал себя до конца счастливым даже во время ночных свиданий с возлюбленной в увитой розами беседке, когда бережно держал Эсфирь за руки, наслаждаясь тихой музыкой ее голоса и ароматами ее тела.

Чуткая к перемене настроений избранника девушка тревожно заглядывала в его глаза: «Что беспокоит тебя, любимый? Может, я уже надоела тебе?» – «Эсфирь, – горячо возражал он. – Каждая частичка моего тела и душа моя пронизаны любовью к тебе. Такое я испытал лишь однажды во время молитвенных бдений в храме Иерусалимском, когда, показалось, сам Господь снизошел ко мне, и я понял, что Бог – это любовь». – «Конечно, Бог любит нас, – соглашалась она. – Потому дает нам кров и пищу, создает для нас яркие цветы и сочные плоды, голубое небо, дуновение ветра, пение птиц и дарует нам любовь друг к другу…» – «Но если любовь, – волновался он. – Если сама по себе любовь божественна, почему же во имя нее мы совершаем богопротивные поступки? Почему встречаемся тайно, воровски, обманывая твоего деда?» – «Потому что ты беден, и он прогонит тебя, если узнает о наших свиданиях», – отзывалась Эсфирь. – «Почему я меняю в храме и распространяю ложные слухи?» – «Потому что хочешь разбогатеть и жениться на мне», – отвечала она почти весело. – «Но я же… грешу! – отчаивался он. – Каюсь и вновь грешу!» – «Агасфер, милый, ты такой умный… – сочувствовала девушка, протягивая ему кулек со сладкими миндальными орешками. – Посмотри, как горят светлячки среди кустов. Они похожи на маленькие волшебные фонарики».