Сердце Агасфера забилось встревоженным птенцом: последнее время он молил Бога о свидании с чудотворцем, ибо – права была Эсфирь! – только Он способен был спасти их любовь. Но Агасфер не мог надолго оставить овец, чтобы пойти за Ним, Иисус же непредсказуемо возникал то в одной, то в другой части Иерусалима, проповедуя, исцеляя страждущих и отражая нападки фарисеев, готовых убить Его.

(Эти лицемеры не терпели тех, кто думает иначе, чем они, и в подлом поступке Мардохея, воспользовавшегося паникой среди торгующих в храме Иерусалимском и потом вступившим, судя по всему, в сговор со своим сватом, – угадывалась не только извечная алчность богатых, но и неискоренимая фарисейская потребность унизить иноверца.)

Дав знак напарнику Симону, чтобы тот последил за отарой без него, Агасфер спустился по склону, перешел вброд неглубокий в этом месте поток Кедрона и достиг пилигримов, когда они остановились на развилке с тропой, ведущей к Гефсиманскому саду.

Привстав на цыпочки и заглядывая поверх голов, он увидел в середине толпы небольшую смоковницу, на которую указывал побледневший, напряженный Назарянин, говоря: «Да не будет же впредь от тебя плода навек!» Вслед за этим деревце сперва привяло, а потом стало опадать листвой, скорчившись ветвями словно бы от нестерпимого зноя.

– Пустите меня к Нему! – выкрикнул Агасфер, делая отчаянную попытку пробиться к Назарянину, но потрясенная увиденным толпа будто окаменела, не пропуская. – Пустите, я хочу просить Его…

И тут из сердцевины ее раздался спокойный голос Иисуса:

– Агасфер, меняла из храма Иерусалимского, о чем можешь ты просить Меня, если ты еще не пришел ко Мне и не понял слов Моих? Сейчас ты пасешь овец, но напоминаешь вора, который входит в овечий загон не через ворота, а хочет пролезть каким-то другим путем. Но тот, кто входит через ворота, тот настоящий пастырь своих овец. Я – ворота для овец. Ты видишь их, но не входишь в них.

– Чтобы я вошел – докажи, что Ты Мессия! – откликнулся Агасфер. – Я должен узнать, прежде чем поверить!

– Обо Мне говорят те знамения, которые Я совершаю во имя Моего Отца, – был ответ. – Ты же не веришь Мне потому, что ты не Моя овца. Мои овцы слышат Мой голос, Я знаю их, и они следуют за Мной. Ты не Моя овца, – повторил Он и двинулся далее по дороге на Иерихон, в Заиорданье, и почитатели хлынули за Ним.

Осознав полное и окончательное крушение своей жизни, Агасфер разрыдался и пал на колени.

– Господь Всеблагий! – взмолился он, обращая к небесам несчастное лицо свое. – Зачем Ты наделил меня разумом?!

Ненависть к Назарянину завладела Агасфером после того, как Он отказал в помощи.

Суровая саддукейская вера, в которой Агасфер был воспитан, присутствие в Израиле завоевателей-римлян, вознесших на стены Иерусалима щиты с портретами императора Тиберия, наконец, перипетии собственной судьбы научили его осмотрительности; а еще он крепко усвоил, как опасно быть приближенным к правителям и иерархам.

И тем не менее, утром 14 нисана, когда плененный накануне в Гефсиманском саду Иисус, всю ночь подвергавшийся издевательствам стражников, предстал перед судом Малого Синедриона, состоявшего из двадцати трех саддукеев – священников и старейшин – Агасфер охотно пошел свидетельствовать против Него.

Разбирательство началось с допроса свидетелей, и Агасфер, стараясь не смотреть на избитого и оплеванного подсудимого, чтобы не впасть в сострадательную жалость, показал, что в день изгнания торгующих из храма Иисус лично ему, Агасферу, обещал «разрушить храм рукотворный» и в три дня восстановить, после чего в поднявшейся суматохе он, Агасфер, получил удар по голове от единомышленников Назарянина и лишился значительной части денег, принадлежавших хозяину.

– Ударил тебя базарный вор по имени Савл, чтобы поживиться монетами с твоего меняльного стола, – проговорил вдруг Иисус, разлепив губы в запекшейся крови. – А деньги у тех, кто вступил в сговор с тобой для обмана. Ты понял утрату свою, но не понял слов Моих.

Первосвященник Каиафа, который вел заседание, прервал подсудимого, ибо Ему не было дано слова; Иисус смолк, сделав протестующий жест связанными руками, словно хотел избавиться от веревок.

Каиафа призвал еще одного свидетеля, ибо по закону для того, чтобы обвинение имело силу, требовалось согласное показание хотя бы двух лиц, но такового не оказалось: то ли судьи в спешке не успели подобрать нужного человека, то ли не нашлось смельчака выступить против Того, Кто называл Себя Сыном Божьим.

Справившись с легким замешательством, первосвященник вышел на середину зала и спросил:

– Подсудимый, подтверждаешь ли ты, что собирался разрушить храм Иерусалимский?

Поникший головой Назарянин хранил молчание.

Каиафа, раздосадованный, что судилище не идет, как надо, нетерпеливо воскликнул:

– Заклинаю тебя, скажи наконец: Ты ли Мессия, Сын Благословенного?

– Я есмь, – последовал ответ.

Первосвященник порозовел лицом, с трудом скрывая ликование.

– Итак, Ты – Сын Божий? – с прищуром переспросил он.

– Ты сказал, – отозвался Иисус.

Разорвав на себе одежды, Каиафа возопил:

– Какая нам еще нужда в свидетелях? Вы слышали хулу? – обратился он к членам Синедриона. – Что скажете?

– Повинен смерти за святотатство, – откликнулись заседатели.

Когда осужденного увели и члены Синедриона, возбужденно переговариваясь, начали расходиться, Каиафа поманил к себе Агасфера и, приобняв за плечи, проникновенно проговорил:

– Ты истинный ревнитель Закона Моисеева, Агасфер. Ты оказал нам неоценимую услугу, ибо сказано в Писании: «Тот, кто вершит правый суд – соработник Богу».

…Когда один из стражей, приставленных к распятому на кресте Иисусу, проткнул Его грудь копьем, чтобы убедиться, что казненный мертв – из тяжелых фиолетовых туч, собравшихся над Голгофой, свалился холодный шквал, пригнув маслины и оголив их серебристое исподнее, – ветвистая молния, похожая на Древо жизни, соединила землю с небом и грянул гром, заглушивший голоса стенающих женщин иерусалимских. Потоки воды хлынули на сумрачную гору, бурые ручьи побежали по склонам ее, и промокший до нитки Агасфер часто поскальзывался и падал, стараясь поскорее покинуть место казни.

Чисто физическая сторона мученической смерти Иисуса угнетала его и вызывала сострадание, но он укреплял себя тем, что честно выполнил долг саддукея, защитив свою веру от Того, Кто пытался порушить Закон Моисея в угоду собственному тщеславию: не сотворив никакого чуда, чтобы избежать позорной смерти на кресте, – Назарянин наглядно подтвердил, что не был Сыном Божьим.

«И дал я повеление судьям вашим в то время, говоря: выслушивайте братьев ваших и судите справедливо, как брата с братом, так и пришельца его, – вспоминал он слова Второзакония, утверждая себя в правоте своей, – не различайте лиц на суде, как малого, так и великого выслушивайте: не бойтесь лица человеческого, ибо суд – дело Божие…»

Это была пятница, а Эсфирь обыкновенно поджидала его в саду по субботам, но Агасферу захотелось увидеть ее немедленно, чтобы сообщить: тот, кто разбил их надежду на счастье – получил по заслугам его.

Когда он опустился к бурному, помутневшему Кедрону, – ливень прекратился, ярко полыхнуло солнце, сверкая мириадами блесток в тихом каплепаде, срывающемся с деревьев, и начали робко пробовать свои голоса оживающие птицы.

В свете благодатного, теплого земного дня, распахнувшегося перед Агасфером, он даже кратко ощутил в себе упругие, победительные силы оттого, что был непререкаемо жив, в то время как обидчик его расстался с этим миром на Голгофе.

С трудом вскарабкавшись по скользкому обрыву Кедрона, тайком перемахнув через ограду и затаившись в густом терновнике запущенного уголка сада, Агасфер увидел часть заднего двора, по которому расхаживали горделивые цесарки, и двух лежащих верблюдов, флегматично перетирающих жвачку; от них уносили снятую поклажу люди в пестрых одеяниях.