«Германское командование, – отмечает известный военный историк В. Рунов, – планировало, достигнув внезапности, имеющимися силами авиации подавить советскую авиацию на аэродромах, дезорганизовать управление танковыми соединениями в первый день войны и не допустить организованного занятия советскими войсками своих районов. Затем, блокировав гарнизоны укрепленных районов, после мощного огневого поражения нанести сильные удары наземными войсками на избранных направлениях, быстро вклиниться в советскую оборону и осуществить разгром войск прикрытия государственной границы по частям. В случае проведения контрударов механизированными корпусами на второй-третий день войны нанести им поражение ударами авиации, огнем полевой и противотанковой артиллерии и соединений сухопутных войск. После этого фашистское командование намеревалось стремительно развивать направление на восток, препятствуя организованному отводу войск прикрытия государственной границы на тыловые рубежи и громя выдвигающиеся фронтовые резервы.

Замысел германского генерального штаба опирался на новейшую в то время теорию ведения наступления по принципу глубокой наступательной операции. Ставка делалась на авиацию, которая должна была расстроить управление и сковать оперативные резервы, а также силу наземных войск на избранных направлениях и развитие наступления танковыми формированиями»[4]. В первые недели внезапного фашистского вторжения на территорию Советского Союза гитлеровцам в значительной мере удалось осуществить планы германского командования. Но отнюдь не за счет неосведомленности Сталина о неоднократно менявшихся сроках начала войны (он досконально знал складывающуюся ситуацию от собственных резидентов разведки не только в Берлине, но и в иных местах), или его шокового состояния в первые дни после 22 июня 1941 года, о котором почти за восемь десятилетий сложилось несчитаное количество легенд и баек, созданных ретивыми десталинизаторами, порою утрачивающими чувство меры.

Я не буду на этом останавливаться, потому что нас с вами, дорогой читатель, в первую очередь интересует Сталинградская баталия, которая развернется год спустя после начала Великой Отечественной войны.

Городу, носившему имя вождя Советского Союза, в первый год Великой Отечественной войны значительно повезло по сравнению со столицей и городами, на которые пришёлся первый внезапный удар фашистской авиации, символически обозначенными бомбардировками в качестве объектов, предназначенных для первостепенного уничтожения и завоевания, а также территориями Украины, Белоруссии и Прибалтики, ставшими советскими незадолго до гитлеровского нападения на Страну Советов. Там определился просторный коридор для вторжения незваных гостей в пределы СССР, который должен был ещё более расшириться по мере военных успехов сухопутных войск Германии, именуемых вермахтом. Фашистский план «Барбаросса», который разрабатывался не в течение одного предвоенного года, предусматривал не просто покорение славянских народов во главе с русским, а уничтожение их, начиная с Запада, чтобы потом планомерно, в течение немногих недель, дойти до Урала и восточных окраин СССР.

Барбароссовский блицкриг («молниеносная война») в первую очередь распространялся на стратегически важные территории для немцев и жизненно необходимые для Советского Союза. Сталинград тоже входил в гитлеровский перечень индустриальных центров и транспортных узлов Советов в молниеносный – дозимний – период завоевания слабого, не способного, по мнению Гитлера, дать отпор фашистским войскам противника. Но не в первую очередь опять-таки, а по мере успешного продвижения немцев к нефтяным богатствам Кавказа. Вот тогда-то и должна дойти очередь завоевания Сталинграда, который стоит на пути к этим богатствам. Каким бы путём ни добираться до них – железнодорожным ли, водным, по Волге до Астрахани, всё равно Сталинграда не миновать. А там уже до Баку недалеко и до Ирана, а при хорошем аппетите на чужие нефтяные богатства – и до Индии. Были у Гитлера и такие намерения.

Но молниеносная война, сведённая усилиями советской армии на нет, в сорок первом году до Сталинграда не дошла. Возможно, она бы не дошла до него и через год, если бы советскому командованию, и в первую очередь И. В. Сталину, не пришла в голову мысль ускорить уничтожение немцев, вторгнувшихся в пределы Советского Союза, и начать их выдворение восвояси. Война с врагом на его территории – не захватническая, но перешедшая от вынужденной обороны к наступлению – это был ответный блицкриг Советов зарвавшемуся врагу.

Так получилось, что И. В. Сталин, с целью безопасности страны отодвигая дипломатическими средствами и не гнушаясь военных границы Советского Союза по возможности на запад и северо-запад, в сторону предполагаемого противника, обезопасив ранее существовавшие, настолько приблизил новые к фашистской Германии, что Гитлеру ничего не стоило в непосредственной близости к ним, а то и на советских рубежах сосредоточить более сотни моторизованных и механизированных дивизий вермахта, оснащённых новейшим вооружением и исполнителями, ещё не забывшими фронтовой опыт Первой мировой войны, с одной стороны, и вышколенных в прусских традициях уже в эпоху Третьего рейха – с другой, прошедших школу гитлерюгенда и других организаций, в которых царили культ и мода милитаризованного убийцы, превосходящего другие расово неполноценные народы. Этому поколению, воспитанному в гитлеровскую эпоху в духе беспрекословного повиновения начальству, ничего не стоило, перешагнув в одночасье через свои и чужие рубежи, как нынче говорят, в шаговой доступности, оказаться на советской земле. Минск, подвергавшийся активным бомбардировкам, был взят, как и намечалось Гитлером, через пять дней после начала войны и форсирования танковыми армиями Клейста и Гудериана Буга. Правда, Клейст в этом соревновании на несколько часов опередил теоретика моторизованных сражений, вскоре разочаровавшего фюрера.

Труднее немцам пришлось покорять столицу Украины, на которую Гитлер имел серьезные виды. Только через три месяца после вторжения в Советский Союз, которые сопровождались жестокими боями, 19 сентября 1941 года Красная Армия ввиду грозившего окружения отвела свои войска из-под Киева, и он перешел в руки фашистов, осознавших, наконец, что молниеносная война ими безвозвратно проиграна.

Если бы фюрер, любивший артистично бахвалиться и высокомерно преувеличивать свой военно-экономический потенциал, хоть единожды побывал в первых сражениях на советской земле и воочию увидел, с какой самоотверженностью отстаивает её русский солдат даже в самых гибельных для него ситуациях, то он бы утратил свою спесь и надолго задумался о том, стоит ли свеч не один год планируемая им «игра в песочнице». Впрочем, и его выкормышам с хлестаковской беспечностью, дабы угодить своему генерал-ефрейтору, одобрявшим его авантюристические прожекты, стоило подумать о конечном их осуществлении, а не ссылаться на просчёты русских в так называемой зимней советско-финляндской войне незадолго до начала собственной, в которой, дескать, кошке отольются мышкины слёзки.

Красная Армия оказалась совершенно не готовой к ведению боевых действий в специфических условиях и продемонстрировала перед всем миром (хотя сведения о советско-финляндской войне подавались весьма скупо) свою беспомощность. Уже в начале января она вынуждена была перейти к обороне, только через месяц вернувшись к наступательным действиям. Еще через месяц противник, оказывая упорное сопротивление, начал отход. Стратегическое положение на северо-западе и севере Советский Союз улучшил, отодвинув границу от Ленинграда и Мурманска. Но цена этой безуспешной победы, завершившейся 12 марта 1940 года мирным договором, была очень высокой.

В первый же заход на Хельсинки 30 ноября 1939 года при всей слабости финской противовоздушной обороны советская бомбардировочная авиация потеряла пятую часть самолётов, участвующих в атаке. Имея ничтожное количество танков и артиллерии, финны успешно боролись с советскими броневойсками, отсекая их от пехоты и уничтожая зажигательной смесью. Большой урон Красной Армии наносили снайперы и лыжные части, в совершенстве владевшие стрелковым оружием. За месяц боевых действий потери в наших танковых частях составили около 300 машин. Оперативная группа из семи батальонов, созданная Маннергеймом, за 10 декабрьских дней уничтожила 4000 солдат и офицеров, захватив в плен 600. 60 танков и более 200 пулемётов стали её трофеями. Окружена и полностью уничтожена была 139-я дивизия РККА. В новых налётах на финские города было сбито ещё 140 бомбардировщиков. «Советский Союз, – подводит итоги «зимней войны» историк Ю. Н. Лубченков, – бросил против маленькой Финляндии 45 дивизий, более двух тысяч самолётов и трех тысяч танков – это около одного миллиона человек. Потери Красной Армии в этой войне до сих пор не известны, и данные колеблются между 70 000 и 50 000 человек. Финская армия потеряла 23 452 бойца, которые известны поимённо»[5].