Попытки советского командования нанести ответные удары, предпринятые им на второй день войны, уже не соответствовали возможностям войск и по сути явились одной из причин неудачного исхода пограничных сражений. Запоздалым оказалось и решение о переходе к стратегической обороне, предпринятое лишь на восьмой день войны. К тому же этот переход происходил слишком нерешительно и разновременно. Он потребовал переноса основных усилий с юго-западного направления на западное, где противник наносил свой главный удар. В результате значительная часть советских войск не столько сражалась, сколько перемещалась с одного направления на другое. Это давало возможность противнику громить соединения и даже объединения по частям, по мере их подхода к району сосредоточения»[8].
В самом конце июля, оценив сложившуюся обстановку на всех направлениях и сделав для себя прогноз дальнейшего развития фронтовых событий, который для Красной Армии в ближайшее время не сулил ничего утешительного: силы разбросаны на огромных расстояниях и в случае намечавшегося поражения на одном участке фронта ему трудно будет оказать оперативную помощь, передислоцировав войска с другого участка, переполненный вариантами решений и сомнений Г. К. Жуков напросился по телефону на встречу со Сталиным. Тот не возражал.
В сталинском кабинете, помимо его хозяина, присутствовал Л. 3. Мехлис, Начальник Главного политического управления Красной Армии и, на мой взгляд, «по совместительству» один из главных осведомителей вождя по всякого рода склочным делам, в которых он любил копаться.
Жуков не терпел этого слизняка, но откровенного презрения не выказывал. Увидев Мехлиса, Жуков потерял всякое желание рассказывать о своих планах и сомнениях, потому что этот главначпуровец обязательно сунется со своими замечаниями и поправками «с точки зрения политического работника», как он любил предварять свои выступления. И в редких случаях эта точка зрения совпадала со здравым смыслом.
– Ну, докладывайте, что у вас, – сказал Иосиф Виссарионович.
Разложив на столе карты и документы, подтверждающие те факты, о которых он собирался доложить, Жуков одёрнул китель, показал расположение войск противника и наших и начал высказывать свои предположения о стратегических действиях германских войск. Сталин, подымливая трубкой, внимательно разглядывал карты и всякие пометки. Когда речь зашла о немецких планах, Мехлис тут же всунулся с вопросом:
А откуда вам известно, как будут действовать немецкие войска?
Я бы на месте Жукова отшил любознательного комиссара репликой:
«Из конфиденциального разговора с Адольфом Алоизовичем…»
Жуков же невозмутимо ответил:
– Мне неизвестны планы, по которым будут действовать немецкие войска, но, исходя из анализа обстановки, они могут действовать именно так, а не иначе. Наши предположения основаны на анализе состояния и дислокации немецких войск и прежде всего бронетанковых механизированных групп, являющихся ведущими в их стратегических операциях.
– Продолжайте докладывать, – сказал Сталин, не любивший, когда его перебивают, и не поощрявший тех, кто мешает говорить другим.
Зыркнув неприязненно на Мехлиса, начальник Генерального штаба продолжил:
– На московском стратегическом направлении немцы в ближайшие дни не смогут вести наступательную операцию, так как они понесли слишком большие потери. У них нет здесь крупных стратегических резервов для обеспечения правого и левого крыла группы армий «Центр». На ленинградском направлении без дополнительных сил немцы не смогут начать операции по захвату Ленинграда и соединению с финнами. На Украине главные сражения могут разыграться где-то в районе Днепропетровска, Кременчуга, куда вышла главная группировка бронетанковых войск противника группы армий «Юг». Наиболее слабым и опасным участком наших фронтов является Центральный фронт. Армии, прикрывающие направления на Унечу, Гомель, очень малочисленны и технически слабы. Немцы могут воспользоваться этим слабым местом и ударить во фланг и тыл войскам Юго-Западного фронта.
– Что вы предлагаете? – помедлив, спросил Сталин, внимательно слушавший Жукова.
– Прежде всего, укрепить Центральный фронт, передав ему не менее трёх армий, усиленных артиллерией. Одну армию за счёт западного направления (всё равно война там уже была проиграна. – В. С.), другую за счёт Юго-Западного фронта, третью из резерва Ставки. Поставить во главе фронта опытного и энергичного главнокомандующего. Конкретно предлагаю Ватутина.
– Вы что же, считаете возможным ослабить направление на Москву? – с трудно скрываемым недовольством спросил Иосиф Виссарионович.
– Нет, не считаю. Через 12-15 дней мы можем перебросить с Дальнего Востока не менее восьми вполне боеспособных дивизий, в том числе одну танковую. Такая группа войск не ослабит, а усилит московское направление.
– А Дальний Восток отдадим японцам? – вновь перебил Жукова язвительным вопросом политстратег.
Жуков промолчал, не шевельнув бровью, потом досказал мысль, в которой сам не был уверен до конца:
– Юго-Западный фронт необходимо целиком отвести за Днепр…
Это означало, что его песенка спета и может быть продолжена не сейчас, а в другое время, когда решится вопрос с Москвой и Ленинградом, которые, считал Жуков, сдавать врагу ни в коем случае нельзя.
– За стыком Центрального и Юго-Западного фронтов, – чуть помедлив, продолжил начальник Генштаба, – надо сосредоточить не менее пяти усиленных дивизий.
– А как же Киев? – спросил Сталин, цепко глядя в глаза Жукову, ошеломлённый последним предложением.
– Киев придётся оставить, – невозмутимо произнёс Георгий Константинович, хотя знал, что может последовать за этим. – На западном направлении нужно немедля организовать контрудар с целью ликвидации ельнинского выступа. Этот плацдарм противник может использовать для удара на Москву.
– Какие там ещё контрудары, что за чепуха? – взорвался Сталин. – Как вы могли додуматься отдать врагу Киев?
Сталин не допускал мысли, что кто-то может быть умнее него, хотя не демонстрировал этого. Он умел сдерживать свои эмоции. Но в минуты гнева, как в этот раз, у него это иногда прорывалось. Тут уже не сдержался и Жуков:
– Если вы считаете, что начальник Генерального штаба способен только чепуху молоть, тогда ему здесь делать нечего. Я прошу освободить меня от обязанностей начальника Генерального штаба и послать на фронт. Там я, видимо, принесу больше пользы Родине.
– Вы не горячитесь, – заговорил Сталин, в первую минуту решивший пойти на мировую, но тут же передумал. – А впрочем, если вы так ставите вопрос, мы без вас можем обойтись…
Мехлис в знак одобрения сталинского решения подскочил на своём стуле, намереваясь изобразить аплодисменты, но Сталин укротил его своим взглядом.
Жуков, как бы подводя итог своему докладу, добавил:
– Я выражаю здесь не только свою точку зрения, но и Генерального штаба.
– Идите работайте, – сухо проронил Иосиф Виссарионович, – мы тут посоветуемся и тогда позовём.
Собрав карты и документацию, Жуков твёрдым шагом вышел в сталинскую приёмную, где сидел Поскребышев.
– Все проблемы решены? – чтобы не молчать, спросил тот посмурневшего Жукова.
– Все проблемы может решить только война, – сурово сказал бывший начальник Генерального штаба. – Ожидаю нового назначения.
Минут через сорок в приёмной раздался телефонный звонок. Поскребышев поднял трубку, потом обратился к Жукову:
– Георгий Константинович, Иосиф Виссарионович приглашает вас…
С кем советовался Сталин, неизвестно. Но с места в карьер он сказал:
– Мы посоветовались (с кем, не знаю, но не с Мехлисом же. – В. С.) и решили освободить вас от обязанностей начальника Генерального штаба. Она вам, видимо, не по силам. Начальником Генерального штаба назначим Шапошникова. Правда, у него со здоровьем не всё в порядке. Но ничего, мы ему поможем.
– Куда прикажете мне отправиться? Могу выполнять любую работу. Могу командовать дивизией, корпусом, армией, фронтом.
